Естественно, мы понимали, что нанести визит в «Кедры» требовалось незамедлительно. Мое сообщение о Боевом убедило ее, что зло укоренилось слишком глубоко и меры следовало принять безотлагательно. Она намеревалась постучать в заднюю дверь, потребовать Билсона, ухватить его — когда он появится — за левое ухо и за таковое ухо вернуть его на путь праведности.

— Он и его портвейн! — твердила она, и что-то в ее тоне преисполняло меня приятным предвкушением. Никогда еще ни одна девушка не внушала мне такого восхищения. Ну, просто Боадицея на боевой колеснице.

Путь до Уимблдона обошелся, разумеется, недешево, но нельзя считать пенни, когда на карту поставлены великие дела. Мы проделали этот путь в такси, и ты получишь некоторое представление о моем душевном состоянии, когда я скажу, что созерцание цифр, выскакивающих на счетчике, не вызвало у меня и тени обычной тошноты. Я относился к ним с полным равнодушием. Я чувствовал себя, как тот французский генерал, который доставил резервы во время сражения на Марне в парижских такси. По-твоему, его тревожили цифры на счетчиках? Разумеется, нет.

И вскоре впереди замаячила такая знакомая улица, и мы остановились перед «Кедрами», и я высадил Флосси, чтобы она зашла с тыла, постучала в заднюю дверь и приступила к действиям. Учитывая все обстоятельства, я счел за благо остаться в наемном экипаже. У моей тетки есть неприятная привычка иногда по вечерам работать в саду, а я принципиальный противник того, чтобы меня обдавали гербицидом или изгоняли с территории лопаткой.

Пока длилось ожидание, мы с шофером обменивались мнениями о приближающихся скачках в Херст-Парке, а затем вернулась Флосси с пустыми руками.

— Он пошел в кино, — возвестила она. — Вместе с этим дворецким.

— Давно?

— Да нет.

— Тогда ату их!

Одно слово шоферу, и мы помчались к уимблдонской «Ротонде». И первым, кого мы увидели, приблизившись ко входу, был Боевой. Он стоял там в обычной позе глубоких размышлений ни о чем, и Флосси кинулась на него, как обработанная перекисью водорода тигрица.

— Уилберфорс! — закричала она.

И тут материализовалась еще одна фигура. Это была фигура змеюки Окшотта. И она сорвала все наши планы.

Я уже говорил об ошеломляющем воздействии дворецких на тупоголовых пролетариев вроде Билсона. А теперь я увидел, как такой дворецкий может подействовать на закаленную хранительницу стойки в баре. Корки, на моих полных ужаса глазах пламя в глазах Флосси угасло, будто завернули кран, и из богини мщения она во мгновение ока преобразилась в жалкую, переминающуюся с ноги на ногу сюсюкалку. Она покинула такси тигрицей, а теперь стала кроткой овечкой. С той секунды, когда на горизонте замаячил Окшотт, она съежилась в школьницу, представшую перед директрисой.

Проблема дворецких, Корки, требует глубокого анализа. Как они достигают своего эффекта? В чем заключается их мистическое обаяние? Откуда берется их магнетизм, покоряющий самых гордых и независимых? Казалось бы, повелительница стойки, привыкшая смешивать виски с содовой для самых великих людей страны — ведь clientele[16] «Голубого якоря» заведомо принадлежат к избранным и включают таких высокопоставленных лиц, как заведующие отделами универсальных магазинов и гвардейские сержанты, — должна быть невосприимчивой к этим чарам. Но нет. Один взгляд этих выпученных глаз сделал из Флосси смущенно краснеющий воск в его руках.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Окшотт. — Не ожидал увидеть вас в здешних местах. — Он обратил галантный взгляд на Флосси. — Вы меня не представите?

Боевой, который заметно побледнел при появлении своей нареченной, но теперь еще более заметно подбодрился, поднял большой палец, что в Лаймхаусе предваряет церемонию представления кого-нибудь кому-нибудь.

— Моя девушка.

— Неужели?

— Р-ры.

— И у барышни есть имя? — снисходительно осведомился Окшотт.

— Мисс Далримпл, — сказала Флосси, водя носком туфли по асфальту.

— Далримпл? Неужели? Не из суссекских ли Далримплей, если мне будет позволено спросить?

— Ой! — сказала Флосси.

— Несколько лет назад я имел честь служить у покойного сэра Грегори Далримпла, — вкрадчиво сообщил Окшотт. — Весьма достойный джентльмен. Было бы интересно узнать, не в родстве ли вы с ним. Его дочь, его младшая дочь, следовало мне сказать, вышла замуж за шропширского Побли. А его старшая дочь, разумеется, леди Слайт-Сейл. Поговаривали о помолвке ее с его светлостью герцогом Уолмером, но она не состоялась. Далримпл. Очень, очень интересно. Без сомнения, мисс Далримпл, ваша семья принадлежит к какой-то младшей ветви? Разумеется, всем известны девонширские Далримплы — один из них, как я с интересом почерпнул из газет, недавно стал женихом леди Джойс Спрул, дочери графа Киддерминстерского.

Я услышал, как Флосси запыхтела, будто щенок бульдога, подавившийся куриной косточкой. У каждой женщины, Корки, есть своя ахиллесова пята. Она может отправиться в карательную экспедицию с решимостью наитвердейшего из мужчин, но стоит ей столкнуться с дворецким, который начинает глушить ее титулами и взвешивать, не принадлежит ли ее семья к какой-нибудь младшей ветви, как она спотыкается, колеблется и сдается. Я увидел, что Флосси как сила, возвращающая Билсона к Свету, перестала функционировать.

— Мой юный друг и я, — продолжал Окшотт, — намеревались присутствовать при развлечении, предлагаемом этим кино. Первый из новых звуковых фильмов, о которых последнее время столько пишут газеты. Я был бы в восторге, если бы вы присоединились к нам, мисс Далримпл. И вы, сэр?

И мы не успели опомниться, как уже сидели в одном из задних рядов и фильм начался.

Когда ты меня сейчас спросил, был ли это «Певец джаза», я ответил, что не знаю, так как в этот момент все мои мысли были заняты Боевым. Вот так. Да, Корки, в своем кресле поник, глядя на экран тусклым невидящим взглядом сокрушенный, ничего вокруг не замечающий Стэнли Фиверстоунхо Укридж. Ты поймешь меня. Это исчадие баров, эта Флосси, мой козырной туз, оказалась никуда не годной опорой. Я считал ее спасительницей в час нужды, а она меня бессовестно подвела.

Самое же горькое заключалось в том, что, даже если бы она в эту же ночь, спокойно обдумав положение вещей в уединении своей комнаты, освободилась бы от чар дворецкого, все равно было бы уже поздно. Видишь ли, благодаря, как мне казалось в тот момент, неслыханной удаче, это оказался ее выходной вечер, — собственно, я перехватил ее за десять минут до того, как она ушла бы. А до ее следующего свободного вечера оставалась неделя. Из чего следовало, что, вдохни она в себя каким-то чудом недавний боевой дух, приготовься бросить вызов Окшотту и вступить в бой с его темными силами, ей пришлось бы отложить исполнение на семь дней. Ведь дом моей тетки не из тех, куда можно забрести в любое время суток. Там не побродишь в полуночный час в надежде вызвать на пару слов кого-нибудь из обслуживающего персонала.

А за семь дней кто знает, до какого состояния будет доведен наш объект?

Поэтому ты поймешь, что я не лучший источник информации об этом фильме. Могу сказать тебе только, что он тянулся и тянулся, а затем дело дошло до звуковых эффектов, про которые мы столько наслышались. Раздались бронхиальные хрипы, и кто-то на экране принялся говорить.

И едва он начал, как Боевой Билсон вскочил на ноги и сказал:

— Потише там!

Ты понимаешь, что произошло? Одно из тех недоразумений, которые неизбежны, когда типчик с головой такой же формы, что у Боевого, сталкивается с чудесами Науки. Не сомневаюсь, что Окшотт уже несколько дней готовил его к этой минуте. Обстоятельно беседовал с ним о замечательном новом изобретении, которое должно революционизировать кинопромышленность. Короче говоря, объяснил ему, что теперь Экран стал Говорящим Экраном и в этом вся соль.

Однако ничего из этого до Боевого не дошло. Чтобы довести до него новую идею, требуется дрель.