Я продолжал размышлять на ту же тему, когда громовые удары в парадную дверь, а затем тяжелый топот вверх по ступенькам доложили о его прибытии.

— Послушай, малышок, — сказал Укридж, врываясь в комнату в обычной своей манере северо-восточного урагана. — Не Дору ли Мейсон я увидел на улице? Спина, ну вылитая ее спина! Она была тут?

— Да. Я попросил ее агентство прислать стенографистку, и пришла она.

Укридж потянулся за жестянкой с табаком, набил трубку, пополнил свой кисет, вольготно раскинулся на диване, поправил подушки и одарил меня одобрительным взглядом.

— Корки, мой мальчик, — сказал Укридж, — что мне особенно в тебе нравится? И по какой причине я всегда утверждаю, что в один прекрасный день быть тебе великим человеком? Твоя прозорливость. Твой большой широкий гибкий кругозор. Ты не настолько горд, чтобы пренебрегать советом. Я говорю тебе: «Диктуй свою лабуду, это окупится сторицей», и, черт меня подери, ты без промедления так и делаешь. Никаких возражений. Никаких вокруг да около. Ты прямо так и делаешь. Дух, на котором зиждется успех. Рад его видеть. Диктовка прибавит тысячи в год к твоему доходу. Я говорю так не с потолка, малышок, — тысячи и тысячи. И если ты и дальше поведешь умеренную и трезвую жизнь, то будешь просто потрясен ростом своего капитала. Деньги под пять сложных процентов удваиваются каждые четырнадцать лет. К тому времени, когда тебе стукнет сорок…

Внести диссонанс после стольких комплиментов выглядело верхом грубости, но иного выхода не было.

— Не надо о том, что будет со мной в сорок лет, — сказал я. — А пока мне хотелось бы узнать, как это ты гарантируешь сто фунтов мисс Мейсон?

— А! Она тебе рассказала? Да, — продолжал Укридж беззаботно. — Я их гарантировал. Вопрос совести, старый конь. Человек чести, никакой альтернативы. Видишь ли, от этого никуда не деться, моя тетка уволила ее по моей вине. Должен протянуть ей руку помощи, малышок, должен, и все тут.

Я выпучил на него глаза.

— Послушай, — сказал я. — Давай разберемся. Дня два назад ты подоил меня на пять шиллингов и сказал, что они спасут тебе жизнь.

— И спасли, старичок, очень даже спасли.

— А теперь ты готов разбрасывать сотни фунтов, будто ты Ротшильд. Ты их куришь? Или вкалываешь шприцем?

Укридж сел прямо и посмотрел на меня сквозь табачный дым страдальческим взглядом.

— Мне не нравится этот тон, малышок, — сказал он с упреком. — Провалиться мне, это меня ранит. Ты словно бы утратил веру в мою прозорливость.

— Нет, я знаю, прозорливость у тебя есть, а также большой широкий гибкий кругозор. И вдобавок — хватка, перчик, предприимчивость и уши, которые торчат под прямым углом, будто крылья ветряной мельницы. Но все это не помогает мне понять, где ты намерен раздобыть сто фунтов.

Укридж снисходительно улыбнулся:

— Ты же не думаешь, что я гарантировал бы деньги для бедной малютки Доры, если бы не знал, где их взять, а? Если ты спросишь, имеются ли они у меня именно в данную минуту, я бы откровенно ответил: нет, не имеются. Но они мелькают на горизонте, малышок, мелькают на горизонте. Я слышу шум их крыльев.

— Значит, Боевой Билсон готовится к новому матчу и обогатит тебя?

Укридж поморщился, вновь по его лицу скользнуло страдальческое выражение.

— Не упоминай при мне имя этого типчика, старый конь, — взмолился он. — Чуть я о нем подумаю, как все чернеет. Нет, сейчас намечается серьезнейшее деловое предложение. Надежнее государственного займа. На днях я повстречал типуса, с которым познакомился в Канаде.

— А я и не знал, что ты бывал в Канаде, — перебил я.

— Конечно, я бывал в Канаде. Поезжай туда и спроси первого же встречного, бывал ли я в Канаде. Канада! Где-где, а уж в Канаде я побывал. Да, когда я отбывал оттуда, меня на пароход провожали двое полицейских. Ну, так я повстречал этого типуса на Пиккадилли. Он бродил туда-сюда в полной растерянности. Я понять не мог, что он тут делает, ведь в дни нашего знакомства у него и цента за душой не было. Ну, выяснилось, что Канадой он объелся и отправился в Штаты попытать счастья и разбогатеть. И, черт возьми, разбогател без промедления. Купил участок земли в носовой платок не то в Техасе, не то в Оклахоме, не то еще где-то, и в одно прекрасное утро, когда он мотыгой рыхлил землю, или сажал репу, или еще что-то, прямо у него под рукой забила здоровущая нефтяная скважина. Там такое, как оказывается, случается каждый Божий день. Сумей я сколотить начальный капиталец, провалиться мне, если я сам не отправился бы в Техас. Великие вольные просторы, малышок, где мужчины это мужчины, подходят мне под завязку. Ну, так мы разговорились, и он сказал, что намерен обосноваться в Англии. Уехал из Лондона мальчонкой, но теперь Лондон ему поперек горла стал, до того тут все переменилось. Я посоветовал ему купить загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам, а он сказал: «И как тут покупают загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам?» А я сказал: «Предоставь это мне, старый конь. Я пригляжу, чтобы тебя не облапошили». Ну, он попросил меня действовать, и я отправился к Фармингдонам, агентам по недвижимости на Кавендиш-сквер. Поболтал с управляющим. Очень приличный старикан с усами, траченными молью. Я сказал, что один мой знакомый миллионер ищет загородный дом. «Найди его ему, малышок, — сказал я, — и комиссионные поделим пополам». И он сказал «заметано», и теперь я со дня на день жду от него известий, что он отыскал что-нибудь пристойное. Ну, сам ты понимаешь, что из этого воспоследует. Эти агенты по недвижимости считают личным оскорблением, если клиент уходит от них с чем-нибудь, кроме запонки от воротничка и одежды, что на нем, а я в доле, вот и посчитай, мой мальчик, вот и посчитай.

— А ты уверен, что у него на самом деле есть деньги?

— Купается в них, малышок. Еще не сообразил, что существуют купюры и монеты мельче пятифунтовых. Пригласил меня перекусить, и, когда дал официанту чаевые, тот разрыдался и расцеловал его в обе щеки.

Должен признаться, что у меня стало легче на душе, так как и правда благополучие мисс Мейсон, казалось, покоилось на твердом фундаменте. Мне и в голову не приходило, что Укридж мог оказаться способен на столь солидную финансовую операцию. Я так прямо и сказал. Собственно говоря, я несколько перегнул палку — мое одобрение подбодрило его занять еще пять шиллингов, а прежде чем он ушел, мы договорились об одной сделке, которая потребовала от меня авансировать ему полсоверена в качестве единого взноса. Дело есть дело.

В течение последующих десяти дней Укриджа я не видел. Поскольку такие временные исчезновения составляли одну из его привычек, я не очень тревожился о том, где пребывает мой странствующий мальчик, хотя иногда и гадал с легким удивлением, что с ним могло приключиться. Тайна разъяснилась как-то вечером, когда я шел домой по Пелл-Меллу после позднего свидания со знакомым актером, который предполагал специализироваться на водевилях и которому я надеялся (как выяснилось, зря) всучить одноактную пьесу.

Я сказал «вечером», но время шло к двум часам ночи. Черные улицы были безлюдны, повсюду царила тишина, и весь Лондон спал, за исключением Укриджа и его друга, которые, когда я их увидел, стояли перед магазином рыболовных принадлежностей. То есть перед магазином стоял Укридж, а его друг сидел на тротуаре, привалившись спиной к фонарному столбу.

Насколько я мог судить в неверном свете указанного фонаря, это был мужчина средних лет с закаленной внешностью и с сединой на висках. Я смог изучить его виски, потому что — без сомнения, из лучших побуждений — шляпу он носил на левой ступне. На нем был корректный вечерний костюм, но его элегантность несколько портили комок грязи, прилипший к манишке, и то обстоятельство, что несколько раньше он либо сбросил с себя галстук, либо кто-то лишил его такового. Он пристально глядел на шляпу взглядом яйца всмятку и курил одновременно две сигары, чего мне не приходилось видеть ни прежде, ни после.