Вычерпывает суть свою до дна,
Коллекциями сумрачного детства
Твоя наперсница поглощена.
И, ей подобна, в боль свою вникая,
По эту сторону добра и зла,
Исхлёстанная веточка нагая
Качается, касается стекла.
26.11.79
* * *
Дискретен мир: в нём счастье — форма,
И панацея смысла — знак,
И наша птица ищет корма
В блаженных сгустках, в именах.
Она вспорхнёт — и мы под сенью,
И гений сам в себе счастлив,
И с ним — симво́л уединенья,
Египетский иерогли́ф.
Рассыпано в стенах Уфиций
Ее жемчужное зерно.
Но что обведено границей,
То совершенства лишено.
И — мимолётно счастье птичье.
В ее гнезде — не счесть потерь.
Твердил я в детстве: — Беатриче... —
Мой Данте, где твой друг теперь?
В своей поверхностной работе
Любовь шедевры создала —
Но кистью не удержишь плоти,
Резцом — сердечного тепла.
И как ни благостно касанье,
И что нам форма ни сулит,
За ними — осень, угасанье,
Да стук колёс, да степь пылит...
Нерасчленённого объёма,
Бездонных, вечных пропастей
Создатель — Бог: везде он дома.
Поверхность создал — Асмодей.
Над артистическою паствой
Сей верховодит на земле,
И клятва разделяй и властвуй
Горит на творческом челе.
6.10.80, 1989
АТТИЧЕСКАЯ МИЗАНТРОПИЯ
Зачем так настойчиво гонят,
Так немилосердно теснят?
И лучший слезы не уронит,
Над болью твой не застонет, —
А тут Евридику хоронят,
Психею спровадили в ад.
Смешаться бы с пылью дорожной,
Откинуть, отринуть, забыть...
В субстанции этой подножной —
Единственный пафос надежный,
Единственный способ возможный
Япетовых внуков любить.
7.10.80
ЭЛЕГИЯ
Мы — гордость, с бедностью совместна.
Державин
Когда я был молод, меня нищета привлекала.
Казалось, для мысли она и для гордости место даёт.
Италия с ней уживалась: большое лекало
В оправе тирренских и адриатических вод.
Предчувствие славы служило ей выгодным фоном —
И Муза беспечно авансы ее приняла.
Мне виделся храм с ионическим нежным фронтоном,
Тропинка над кручей — и вечность игрушкой была.
Тебя, приобщения пафос, я помню... Какие
Картины являлись на твой вдохновенный призыв!
Как сладостно вымолвить было: Чивитта-Векки'я,
Пропеть, ударенье сместив, перевод позабыв.
Миланский мальпост (виновата французская проза)
Таинственным образом мысли моей угождал,
И рядом с чеканкой имён — Ватикан, Бельджойозо —
Подделкой и пошлостью выглядел звонкий металл.
Был беден Стендаль, и хотелось свободным, влюблённым
Остаться (влюблённым — слегка, а свободным — вполне)...
Но Герцен уже прокатил со своим миллионом
По Корсо — и дальше, в Неаполь, и кланялся мне.
Когда я был молод, я бедность любил понаслышке,
Не знал про особенный, русский ее вариант, —
Но бог справедлив, и судьба улыбнулась мальчишке,
Патент неудачника выправив мне, как талант.
4.04.80
ЛИСТОПАД
В саду ли, где мрамор щербатый грустит,
Где Полдень с лицом Каракаллы стоит,
Сжимая короткие стрелы, —
Надежду счастливую вновь обрету?
Три нежных сивиллы со мною в саду,
А в будущем — те же пробелы.
Иду, и гербовые листья летят —
Кленовые, будто напомнить хотят
О заокеанском соседе:
Я вижу судьбы его гибельный срез,
Прощальный визит, атлантический рейс,
И сердце в привычные сети
Летит — не ему ли шепчу: прекрати...
Но шепот другой различаю в груди:
— Прощай же! до нового рейса,
До близкой, до нашей далёкой весны...
Готовят нам ящики — мы спасены... —
Мой лист атлантический, взвейся!
21.10.74 — 1980
СТАНСЫ
В ущелье города глядит твоё окно:
В долину крыш и стен, в лощину труб и окон.
Светает, всюду снег. И ты, сказать смешно,
Мечтою ни о чём, как в юности, растроган:
Ее нельзя назвать, нельзя определить...
И сладкий этот миг нельзя, нельзя продлить.
Над этой пустошью рассвет невыразим.
Окошко там, внизу, оранжевым сияет
Пятном — в который раз? Подумай, сколько зим,
Что утро, тот же стих тобой овладевает,
И веет на тебя младенческий покой
Свободой от забот и суеты людской...
В ущельи крыш и стен, где комната твоя,
Разбойничья нора, отшельничья пещера, —
Вороньи пастбища, угодья воробья
Здесь Гесиода ждут, а утро ждёт Гомера.
Усталость не прошла: вчера ты поздно лёг,
Но некий горний дух в свой бег тебя вовлёк.
Прощай, теченье дней! Прощай, трёхмерный мир!
Прощайте, прелести пустынного пейзажа!
Случайной жизни дар, больничный сувенир, —
В рентгеновских лучах распалась правда ваша.
Пожизненная мгла очей твоих бежит,
И вечность, как брелок, тебе принадлежит.
1980
ЮРИЙ КОЛКЕР, 1985, ИЕРУСАЛИМ
