Примета времени – молчанье,

Могучих рек земли мельчанье,

Ночей кромешных пустота

И дел сердечных простота.

Как обесценены слова…

Когда-то громкие звучанья

Не выдержали развенчанья.

Примета времени – молчанье.

Примета времени – молчанье.

Предпраздничная кутерьма…

Ноябрьский ветер, злой и хлесткий,

Бесчинствует на перекрестке.

Стоят такси, оцепенев,

И не мигают светофоры,

По главной улице в стране

Проходят бронетранспортеры.

Проходят танки по Москве,

И только стекол дребезжанье.

Прохожий ежится в тоске.

Примета времени – молчанье.

Мысль бьется рыбою об лед,

И впрямь, и вкривь, в обход, в облет.

И что ж – живой воды журчанье

Сковало льдом повсюду сплошь.

Мысль изреченная есть ложь.

Примета времени – молчанье.

Наивный Гамлет хочет цепь разбить,

Взять два звена из всей цепи сомнений,

Но мир не знает роковых мгновений,

Не существует «быть или не быть» —

Вот в чем разгадка наших преступлений.

Поэзия жутка, как Азия,

Вся как ночное преступление.

Души и тела безобразия

Дают в итоге накопления.

В ночном лесу, в кустах репейника,

Разбойник режет коробейника.

На окровавленное лезвие

Гляжу, терзаю, рву и рушу,

И в сотый раз в огонь поэзии

Швыряю собственную душу.

Воссоздается и сжигается

Душа, и вновь воссоздается…

А в результате получается,

Что ничего не остается.

Вернее, остается пошлая

Сентиментальность и усталость,

А с нею устремленность в прошлое,

В то, что лишь в памяти осталось.

Так звездочка, в ночи летящая

Искристый след по небу стелет,

В себе сжигая настоящее

И в будущем не видя цели.

Себя всю обращая в бывшее,

В шлак мертвый, в косную породу —

В иных мирах когда-то бывшая

Живой пленительной природой.

Такой обычный город,

Как тыща городов,

Лишь только в небо горы

Торчат до облаков,

Да мутные арыки

Мне душу бередят,

Да сонные таджики

На корточках сидят.

День, утомленный сонной ленью,

Вдруг опускает повода,

Я снова пропустил мгновенье,

Когда рождается звезда

И возникает в тихой дали

Еще синеющих небес

Та звездочка, нежней печали,

И месяц тонкий, как порез.

Вихря пены, снеговала

Первобытное родство —

Плач гиены, вой шакала

Уй-я, ой-я, у-о-о!

Стонут ведьмы, лают черти,

Совершая ведовство,

И звучит из круговерти

Уй-я, ой-я, у-о-о!

Чуть поодаль друг от дружки,

Ухом, вещие, чутки, —

Буря мглою – слышит Пушкин,

Буи джуи – Рудаки.

Изнывая, мрево злое

Застилает небосклон:

Буря мглою небо кроет,

Буи джуи Мулиён!

Ткацкой долей проклятой

Давно мое сердце разбито.

Мне глаза застилает слезой

От мелькания ниток.

И верчу колесо я ногою босою

С утра до заката,

И от этой работы

Я стала старухой горбатой.

Сегодня догорел закат,

С ним молодость моя сгорела,

И улыбаться невпопад

Мне вдруг смертельно надоело.

И без особенных причин,

Как в дни большого расставанья,

Несбывшегося палачи,

Пришли ко мне воспоминанья.

И захотелось теплоты.

Но так уж повелось от века:

Меня не любят я и ты —

Два самых близких человека.

И снова рядом у кого-то,

Кто не мечтал и не хотел,

Вся жизнь из пошлых анекдотов

И нелюбимых дел и тел.

Всё та же скука дождевая,

Всё та же злая боль в груди —

И мертвый я, а ты живая,

Но мне приказано: гляди!

Как будто к креслу привязали,

Иначе б я сбежал давно,

И крутят в опустевшем зале

Для одного меня кино.

И вижу землю я и небо,

Но точно знаю – это ложь,

Нелепица, пустая небыль,

Которой слов не подберешь.

А всё что было, всё что было,

Людская речь передала

В прозрачном слове – полюбила,

В неясном слове – умерла.

Жизнь приходит с утра

И меня беззастенчиво будит:

Жить пора, жить пора,

Справедливости нет и не будет!

И толкает меня, и идет вслед за мной конвоиром,

И могу только я – ей в насмешку – смеяться над миром.

Эй, вы, люди, зачем вы поверили в эту отраву,

В этот мир, и деревья его, и растенья, и травы,

Из-под самых колес,

Где кромсает, и давит, и мелет…

Где взять слез,

Чтобы верить всерьез,

Да, наверно, никто и не верит.