* * * Примета времени – молчанье, Могучих рек земли мельчанье, Ночей кромешных пустота И дел сердечных простота. Как обесценены слова… Когда-то громкие звучанья Не выдержали развенчанья. Примета времени – молчанье. Примета времени – молчанье. Предпраздничная кутерьма… Ноябрьский ветер, злой и хлесткий, Бесчинствует на перекрестке. Стоят такси, оцепенев, И не мигают светофоры, По главной улице в стране Проходят бронетранспортеры. Проходят танки по Москве, И только стекол дребезжанье. Прохожий ежится в тоске. Примета времени – молчанье. Мысль бьется рыбою об лед, И впрямь, и вкривь, в обход, в облет. И что ж – живой воды журчанье Сковало льдом повсюду сплошь. Мысль изреченная есть ложь. Примета времени – молчанье. * * * Наивный Гамлет хочет цепь разбить, Взять два звена из всей цепи сомнений, Но мир не знает роковых мгновений, Не существует «быть или не быть» — Вот в чем разгадка наших преступлений. * * * Поэзия жутка, как Азия, Вся как ночное преступление. Души и тела безобразия Дают в итоге накопления. В ночном лесу, в кустах репейника, Разбойник режет коробейника. На окровавленное лезвие Гляжу, терзаю, рву и рушу, И в сотый раз в огонь поэзии Швыряю собственную душу. Воссоздается и сжигается Душа, и вновь воссоздается… А в результате получается, Что ничего не остается. Вернее, остается пошлая Сентиментальность и усталость, А с нею устремленность в прошлое, В то, что лишь в памяти осталось. Так звездочка, в ночи летящая Искристый след по небу стелет, В себе сжигая настоящее И в будущем не видя цели. Себя всю обращая в бывшее, В шлак мертвый, в косную породу — В иных мирах когда-то бывшая Живой пленительной природой. * * * Такой обычный город, Как тыща городов, Лишь только в небо горы Торчат до облаков, Да мутные арыки Мне душу бередят, Да сонные таджики На корточках сидят. * * * День, утомленный сонной ленью, Вдруг опускает повода, Я снова пропустил мгновенье, Когда рождается звезда И возникает в тихой дали Еще синеющих небес Та звездочка, нежней печали, И месяц тонкий, как порез. Пушкин и Рудаки
Буря мглою небо кроет… А. С. Пушкин Буи джуи Мулиён…[1] Рудаки Вихря пены, снеговала Первобытное родство — Плач гиены, вой шакала Уй-я, ой-я, у-о-о! Стонут ведьмы, лают черти, Совершая ведовство, И звучит из круговерти Уй-я, ой-я, у-о-о! Чуть поодаль друг от дружки, Ухом, вещие, чутки, — Буря мглою – слышит Пушкин, Буи джуи – Рудаки. Изнывая, мрево злое Застилает небосклон: Буря мглою небо кроет, Буи джуи Мулиён! * * * Ткацкой долей проклятой Давно мое сердце разбито. Мне глаза застилает слезой От мелькания ниток. И верчу колесо я ногою босою С утра до заката, И от этой работы Я стала старухой горбатой. * * * Сегодня догорел закат, С ним молодость моя сгорела, И улыбаться невпопад Мне вдруг смертельно надоело. И без особенных причин, Как в дни большого расставанья, Несбывшегося палачи, Пришли ко мне воспоминанья. И захотелось теплоты. Но так уж повелось от века: Меня не любят я и ты — Два самых близких человека. * * * И снова рядом у кого-то, Кто не мечтал и не хотел, Вся жизнь из пошлых анекдотов И нелюбимых дел и тел. Всё та же скука дождевая, Всё та же злая боль в груди — И мертвый я, а ты живая, Но мне приказано: гляди! Как будто к креслу привязали, Иначе б я сбежал давно, И крутят в опустевшем зале Для одного меня кино. И вижу землю я и небо, Но точно знаю – это ложь, Нелепица, пустая небыль, Которой слов не подберешь. А всё что было, всё что было, Людская речь передала В прозрачном слове – полюбила, В неясном слове – умерла. * * * Жизнь приходит с утра И меня беззастенчиво будит: Жить пора, жить пора, Справедливости нет и не будет! И толкает меня, и идет вслед за мной конвоиром, И могу только я – ей в насмешку – смеяться над миром. Эй, вы, люди, зачем вы поверили в эту отраву, В этот мир, и деревья его, и растенья, и травы, Из-под самых колес, Где кромсает, и давит, и мелет… Где взять слез, Чтобы верить всерьез, Да, наверно, никто и не верит. |
