Он держал руль с небрежностью опытного водителя. Тихо звучала музыка (вспомнилось непонятное слово: приемник), лента шоссе послушно стелилась под колеса… Съемочный день был закончен (суета сует и нервотрепка, ничего общего не имеющая с тем, что гордо именуется творческим процессом). Назавтра объявлен перерыв, можно валяться в постели хоть до полудня, благо братец с утра отбывает на службу…

Три фигуры верховых выплыли из тьмы так неожиданно, что он не испугался и не удивился (опять!). Глаза смотрели на дорогу, нога спокойно давила на газ… А всадники плавно опустили копья и синхронно взяли разгон. Он, глядя вперед, все не мог осознать, что происходит, лишь в последний миг древний инстинкт самосохранения заставил резко затормозить, бросить руль влево до отказа и рвануть из «бардачка» пистолет… Кажется, он кричал. Все тело будто опустили в кипяток, раскаленный туман опутал голову, проник в нос и горло. Ольгес отчаянно рванулся вверх. чувствуя, что сейчас задохнется.

Спокойно, приказал властный голос из небытия. Все хорошо, никто тебя не тронет. Ты возвращаешься.

Он очнулся достаточно быстро: приобрел некоторый навык. Видимо, какой-то уголок сознания все еще пребывал в том, сопредельном, мире, потому что возникла нелепая мысль: «Черт, как бы не заделаться наркоманом. Старый хрен, конечно, великий колдун, кто убудет отрицать… Но, чтобы меня погрузить, он явно использует какую-то траву, натуральное дурманящее средство».

Наутро кто-то постучался в покосившиеся ворота. Ольгес только проснулся и теперь плескался у колодца, временами поглядывая на красавицу Дану, копошившуюся в крошечном огородике позади кудо. Эта женщина притягивала его помимо воли. Сам он боялся лишний раз поднять глаза, чтобы не наткнуться на ее насмешливый взгляд и не покраснеть, как мальчишка (не те годы: скоро увидит свою восемнадцатую зиму). Но уж в те минуты, когда она была занята, Ольгеса какая-то неведомая сила влекла туда, где находилась она, и он смотрел, смотрел, забыв обо всем. И всякий раз на душе почему-то становилось черно и пакостно, когда вдруг незнамо откуда появлялся Патраш верхом на ручном лосе или на низкорослой пегой лошаденке, соскакивал, бросал поводья Ольгесу или Некрасу (тот уже подрастал – мальчишке едва исполнилось пять, а со всякой домашней живностью он уже обращался получше всякого). И когда Данушка, очнувшись и позабыв про домашние дела, с радостной улыбкой спешила навстречу, обнимала мужа, ласково заглядывая в глаза и они вместе скрывались за дверью… А уж о чем они говорили – того Ольгесу, сыну Йаланда Вепря, знать было не положено…

Стук повторился. Юноша подошел к воротам, глянул в щель, на всякий случай попутно посмотрев, рядом ли собаки: мало ли лихих людей шастает по окрестностям. Псы подскочили, но без злобной настороженности: наверное, нечаянный гость был им знаком. Ольгесу он тоже не внушал опасения: бедный зачуханный старичок без возраста, одетый в латаную-перелатаную холщовую рубаху ниже колен, обвислые штаны и опорки, для верности перевязанные у щиколоток пеньковой веревкой. За плечами старика висела тощая котомка – видно, дорога была не близкой.

– Здоровья тебе, внучек, – сказал гость. – Дома ли Патраш?

– Дома, – буркнул Ольгес, колеблясь: пускать или не пускать? Уж больно неказистый вид имел путник. Однако уважение перед почтенным возрастом взяло верх: юноша посторонился, пропуская старика во двор.

Скоро в дверях кудо появился сам Патраш с маленькой девочкой на руках. Девочка внимательно разглядывала гостя, засунув в рот грязный палец.

– У тебя дело ко мне? – спросил колдун. Старичок поклонился и нерешительно переступил с ноги на ногу.

– Большая беда у меня, господин. Племянника моего, Зивку Щелкана, помял медведь на охоте. Помоги, он ведь единственный кормилец мне…

– Далеко отсюда?

– Верст пять будет, – засуетился гость. – Он третий день как лежит в охотничьей избушке, что в Козьей пади. Лошаденка моя еще весной пала, так я пешком… Ты уж поспешай, господин, сделай милость!

Патраш обернулся к Ольгесу и буркнул:

– Со мной поедешь. Посмотрим, на что ты годишься, не все же тебе хлеб даром переводить.

Путь и впрямь оказался недалек. Старика на смирном верховом лосе пустили вперед, показывать дорогу, сами ехали на лошадях чуть позади. Патраш сидел в. седле расслабленно и, казалось, дремал. Ольгес сторожко поглядывал по сторонам: Йаланд приучил к настороженности, а также к тому, что оружие всегда должно быть под рукой: охотничий нож в берестяных ножнах и тул с луком и десятком стрел – за спиной.

К Козьей пади подъехали к полудню. Надо думать, какой-нибудь охотник в давние времена забрел сюда, к крохотному лесному озерцу, и увидел множество диких коз, прибежавших на водопой. Возвратился домой с богатой добычей, а здесь, в стороне от звериной тропы, поставил заимку. Тот охотник, должно быть, успел состариться и отойти в лучший мир, а почерневшая избушка, время от времени подновляемая, все так же торчала посреди вырубки, глядясь единственным оконцем в зеленую озерную гладь.

В избушке, прямо на полу, укрытый шерстяным одеялом, лежал человек. Ольгес робко подошел к нему, дотронулся до рваной раны на груди, оставленной медвежьими когтями. И сразу почувствовал зловонный жар, исходивший от нездорового тела. Огневица. Страшная болезнь. Чертов старик едва не опоздал: еще бы чуть-чуть, и утащил злой дух Анамез душу охотника в свое подземное царство.

Решимость сразу улетучилась. Ольгесу ни разу не приходилось лечить такие раны. Он растерянно оглянулся на Патраша, ища поддержки, но тот, казалось, и не замечал вовсе. Так учат плавать: выгребают на лодке на середину реки и бросают в воду – вопящего, захлебывающегося, леденеющего от ужаса… И коль ужас отступит перед яростной жаждой жизни – хорошо, а нет… Стало быть, не судьба.

– Помоги, господин, – –плакал несчастный старик. – Помрет племянник – и я вслед за ним, куда же мне одному-то!

– Да что я, – равнодушно ответил Патраш и кивнул на Ольгеса. – Вон пусть он помогает.

Делать было нечего. Юноша закрыл глаза, собрался, осторожно положил ладони на изуродованное молодое тело, ощущая, как жизнь уходит оттуда по капле. Дыхание было едва слышным, неровным, прерывистым… Странные невидимые существа вились вокруг: красивые и уродливые, злые и добрые. И ни те ни другие не могли взять верх.

– Как дерево к огню, – беззвучно шептали губы, – как зерно к земле, как солнце к небу-так мать Агне, богиня Жизни, – к душе скорбящей и в тело скорбящее… Как туман на рассвете, как тени в полдень – так утянут боль матери-богини Земли и Воды, Ведява и Модява…

Пальцы постепенно теряли чувствительность, а за ними – руки, спина, все тело. Дух Ольгеса витал где-то далеко, и он не замечал, как дыхание человека под одеялом выравнивалось, а бескровные щеки понемногу розовели…

– Что скажешь, Малх? – с почтением спросил Патраш.

Тот взял пучок травы, перевязанный магическим узлом, и долго вертел в пальцах, прежде чем бросить в очаг.

– Мальчишка, конечно, несмышленыш – сам не понимает своей силы. Будь с ним осторожен.

– И я получу то, что желаю? Секрет бессмертия?

Слишком много было написано на лице собеседника – так много, что Малх не выдержал и рассмеялся.

– А ты уверен, что я им владею?

– Не дразни меня! – выкрикнул Патраш, едва справляясь с собой. И добавил, успокаиваясь: – Много зим назад, когда я был таким же, как сейчас этот мальчишка, я стал твоим учеником. С той поры ты нисколько не изменился… А мои силы тают с каждым днем. Так что ты раскроешь мне секрет, Малх, ты ведь больше всего на свете хочешь завладеть Шаром. А Ольгес – ключ к нему… Кстати, откуда ты взял своего «племянника»? Его и вправду задрал медведь?

– А ты никак разучился читать следы когтей? – усмехнулся Малх. – И вправду медведь, и вправду племянник… Только не мой. Но это не так важно.

Он посмотрел в сторону избушки, где за закрытой дверью Ольгес творил свое колдовство… Неудачливому охотнику ныне редкостно повезло, потому что Малху нужно было увидеть сына Йаланда Вепря собственными глазами и оценить его способности. Раньше Малх сомневался, теперь же знал точно: мальчишка подходит для его целей. Он сумеет найти доступ к Шару, спрятанному в тайных подземельях города Житнева. И Шар примет его. А дальше… Дальше все просто.