В символических системах, относящихся к художественному творчеству каждый знак является в некоторой степени своим собственным классом. Невозможно говорить о живописном синтаксисе. В том случае, когда символы включают систему в эстетический дискурс, можно говорить об их функционировании в качестве симптомов эстетического. Симптом не является ни необходимым, ни достаточным условием для эстетического опыта, но он присутствует в сочетании с другими симптомами того же типа. Симптомы отвечают задаче распознавания, а не изучения качеств.

Первый симптом соответствует синтаксической плотности и характерен для невербальных систем. Здесь самые тонкие различия в некоторых отношениях составляют различие между символами, например, неградуированный ртутный термометр в его сопоставлении с электронным инструментом с цифровым дисплеем.

Семантическая плотность отличает изобразительные системы. В этом случае символы относятся к вещам, определяющимися самыми тонкими различиями в некоторых отношениях, например, не только неградуированный термометр, но также и повседневный язык, хотя он и не является синтаксически плотным. Возможность говорить и возможность показывать связывается тут с многозначностью инструментов, используемых для этих целей – языка и вещей, способных быть отображёнными на плоскости.

Синтаксическая (относительная) насыщенность различает среди семантически насыщенных систем более изобразительные от более диаграмматических и более схематические от тех, что таковыми не являются. В этом случае символы характеризуют множество различных аспектов, или же уточняют и детализируют, в отличие от заданной функции подобного символа в ситуации, не относящейся к эстетической. Н.Гудмен приводит пример линии Хокусаи, который одним росчерком обозначает горы, пейзаж, линию горизонта, изгиб реки, в то время, как та же самая линия может показывать диаграммы банковских индексов. Этот симптом требует различения между аналогами, а два предыдущих свидетельствуют, что плотность есть результат многозначности и невозможности максимального определения и точности в анализе произведений искусства.

Таким образом, можно сделать выводы о том, что

– В своем анализе произведения искусства как символа, а референции как модели отношения, определяющего все уровни значения этого символа, Нельсон Гудмен находит возможности для приведения под единый знаменатель символизации столь, казалось бы, далекие области, как наука и искусство. Применив референцию, мы структурируем область искусства, заполняя ее новой классификацией и придав ей новые характеристики.

– Различие между наукой и искусством, по Н.Гудмену, – в характере символов, в преимущественно денотативном характере референции в символических системах научного дискурса, в то время, как произведение искусства отличает экземплификация – символы насыщенны и не прозрачны. Симптомы, выделяемые Н.Гудменом, не смогут выделить лучшие или худшие качества произведения. Они призваны указать на символы, относящиеся к миру искусства.

– Такой подход предполагает активное понимание влияния структуры языка на содержание текста (или произведения изобразительного искусства). Граница между артефактом и восприятием натуры очень подвижна. В активности процесса символизации заложена возможность как более широкого понимания текста, дискурса и искусства, так и возможность активно влиять на язык, структурируя с его помощью новые миры.

Именно идея о возможности построения человеком новых миров (или новых, искусственных культур), принадлежащая Гудмену, представляет собой новое увлечение современных западных философов, культурологов и лингвистов. Нельзя сказать, что данная идея гармонично прижилась в отечественной лингвокультурологии, но изучение искусственно созданных культур набирает обороты в российской культурологи. Не исключено, что данное направление вскоре придет и в лингвокультурологию.

Таким образом, независимо от разительных отличий во взглядах основателей лингвокультурологии на взаимодействие языка, культуры, общества и личности, в философских воззрениях современных лингвистов эти сущности неразрывно связаны, и рассмотрение их вне контекста друг друга уже становится практически невозможным.

Именно философские установки Гумбольдта, Потебни, де Куртене, де Соссюра, Щербы, Сепира, Уорфа, Гудмена во взглядах на язык, культуру, общество и личность послужили основой для формирования корпуса идей современной лингвокультурологии, идей, которые будут представлены в следующей части настоящего исследования.

Теоретическое обоснование идеи связи языка и культуры (теория В. фон Гумбольдта)

Как было отмечено в предыдущем параграфе, тесная связь между языком и явлениями культуры была замечена еще в глубокой древности. Вместе с тем теоретическое обоснование этой связи начало выстраиваться лишь в XIX веке.

Первым исследователем, попытавшимся теоретически обосновать связь языка и культуры стал немецкий исследователь В. фон Гумбольдт. При этом сочинения В. фон Гумбольдта собственно лингвокультурологией можно назвать лишь с большой степенью условности. Проблема в том, что В. фон Гумбольдт пользовался терминологией XIX века, которая, с точки зрения современной науки, может быть подвергнута интерпретации, т.е. фактическому переводу. Иными словами, современному исследователю необходимо уметь читать Гумбольдта.

Основными понятиями лингвокультурологии В. фон Гумбольдта стали «народ» («нация») и «язык». Под термином «народ» В. фон Гумбольдт, судя по его сочинениям, имел в виду некое синтетическое, нерасчлененное понятие «национальная культура – национальный язык – национальное общество». По нашему мнению, синтетизм гумбольдтовского термина «народ» делает его столь многозначным, что позволяет интерпретировать его и как «народ», «этнос», и как «язык», и как (и по преимуществу) «культура». Данный синтетизм термина «народ» сам Гумбольдт интерпретировал, называя «народ» «духовной формой человечества, имеющей языковую определенность»[119].

Не менее важным понятием сочинений Гумбольдта выступает «дух народа». Значение этого понятия проясняется в следующих словах Гумбольдта: «Не будет заколдованного круга, если языки считать продуктом силы народного духа и в то же время пытаться познать дух народа посредством построения самих языков: поскольку каждая специфическая духовная сила развивается посредством языка и только с опорой на него, то она не может иметь иной конструкции, кроме как языковой»[120]. Из приведенной цитаты можно сделать вывод, что под «духом народа» исследователь имеет в виду национальную культуру.

В понимании Гумбольдта, уровень развития языка прямо пропорционален уровню развития культуры. По Гумбольдту, влияние культуры распространяется на структуру языка и образование языковых форм.

Однако данное положение Гумбольдта нельзя понимать как первичность культуры по отношению к языку[121]. По Гумбольдту, языки, обладают силой, воздействующей на «дух», т.е. на культуру[122]. И это воздействие носит всесторонний и гармоничный характер. По образному выражению Гумбольдта, языки – это колеи, по которым деятельность духа совершает свое течение, или, при другом сравнении, – русло, по которому дух катит волны своей жизни.

Гумбольдт выдвинул идею о том, что разные языки – это не различные обозначения одних и тех же реалий, а различные их видения[123]. Речь здесь у Гумбольдта идет о специфике национальных лингвокультур, обуславливающих разные картины мира, разное понимание мира, разное поведение.

Согласно Гумбольдту, языком охватываются преимущественно объекты, входящие в круг потребностей и интересов человека, и отображаются не столько сугубо субстанциональные свойства внеязыкового мира, а, скорее, отношение человека к нему. Эти отношения в различных языках преломляются по-разному через свойственное каждому языку языковую организацию. Соответственно, в высказываниях о вещах и явлениях человек следует тем ориентирам, которые предначертаны этой языковой структурой[124].