Но заходил не только в Соловки

Отец на перегруженном гукоре.

Он достигал Мизени вдоль реки,

Когда бывал на Баренцевом море,

Где в бурных волнах гибли моряки,

Где, как у мыса Горн, шумели штормы.

Когда ж они вошли в Двину опять,

Нашел в горячке сын родную мать.

Она скончалась через девять дней,

Остался дом помора без хозяйки.

Михайло лишь печалился по ней.

Хоть под рукою было все в достатке,

Не стало слышно ласковых речей.

Отец женился вскоре на крестьянке,

Но мачеха недолго прожила

И, простудившись, тоже померла.

Когда вернулся с промыслов отец,

То подыскал себе вдову другую.

Сосватали проворно, под венец

Пошла вдова бедовая, ликуя.

Михайло был расстроен тем в конец:

Не мог забыть, конечно, мать родную.

Такая забрала его печаль,

Что всем соседям стало парня жаль.

Неграмотным ходил Михайло в море,

Но тяга к знаньям просыпалась в нем,

А книжек не хватало, как на горе,

В безграмотной России тех времен.

С самим собой любил Михайло спорить,

Пытливый ум забил в душе ключом

И нужно было грамоте учиться,

Чтоб к сочиненьям мудрым приобщиться.

Сперва учил его Иван Шубной,

Затем дьячок в архиерейском доме.

Учился он с охотою большой,

Науки их освоил и запомнил.

Дьячок его заверил всей душой,

Что знает он псалтырь, а также кроме

Читает без ошибок часослов,

А больше знать нельзя – и был таков.

Но знаний тех, конечно, было мало,

Хотя среди других он – грамотей:

Односельчане обращаться стали

За помощью к нему, и без затей,

Бумаги сочинял им славный малый.

А страсть к Познанью делалась сильней.

И он к старообрядцам потянулся

И в мир их незаметно окунулся.

Культура их достигла высоты,

Но оставаясь в рамках схоластических,

Она была бедна до тошноты,

Хоть на людей влияла так магически.

Под переплетом полным красоты,

Михайло не нашел идей логических.

Как будто ни Коперник, ни Ньютон

Не говорили прежде ни о чем.

Читая книги в тех монастырях,

Все больше убеждался Ломоносов,

Что смысл их лишь в путаных словах.

Живая мысль полна была вопросов,

Она искала выхода, но крах

Его святых исканий выбил грезы.

Бунтарский дух возник из ничего,

И ум великий Богом стал всего.

Михайло много слышал о Петре,

Царь посещал его места родные

И жил в простой избе, а не в шатре,

Вопросы задавая не простые.

Что люд живой поднялся при царе:

Ценились ум и руки золотые.

Царь приближал людей не по чинам,

А бороды боярам резал сам.

Казалось, так недавно Петр I

С Бажениным здесь сладко пировал

На острове, где посадил он кедры

В честь кораблей, которые встречал.

И Петр стал разумности примером:

Ценил простой народ – велик и мал,

Дорогу открывал к чинам и званьям,

И за границу посылал за знаньем.

Не мог такой великий человек

Не пробудить на Севере таланта

И чтоб тому сопутствовал успех.

Экзамен царский повышал тем шансы,

Кто знанием владел в петровский век,

Надменного оставив с носом франта.

Михайло знал: давно ему пора

Отправиться в заветный град Петра.

«Грамматику» Милетия Смотрицкого

Читал в глуши далекой и не раз,

Он знал и «Арифметику» Магницкого,

Которую от мертвой жизни спас.

Пылятся эти книги, не пробиться к ним,

В квартирах мертвым грузом и сейчас.

Тогда такие книги были редки,

И наши дорожили ими предки.

Оберегал старик их крепко Дудин,

Не подпуская взрослых сыновей.

Тут не помог бы даже вещий бубен

И пеньем не помог бы соловей.

Да, путь к ним оказался очень труден,

Но он стремился к знаньям все сильней.

И лишь, когда старик скупой скончался,

Он книг тех замечательных дождался.

Читал не раз от корки и до корки

Так книги старика с любовью он,

Что приходилось часто на задворки

От мачехи бежать, покинув дом,

Что делал он обычно очень зорко.

Но в эти книги он был так влюблен,

Что все равно читал в избе, иль в бане

Магницкого, Смотрицкого упрямо.

«Учености вратами» их назвал

Михайло в златоглавом Петербурге,

Где, как да Винчи, гений заблистал,

Первопроходцем русской став науки.

Мечта звала в неведомую даль!

Испытывая творческие муки,

Не мог он обойтись без этих книг.

Источник светлых знаний видел в них.