Литмир - Электронная Библиотека

« – Что мне делать в жизни, чтоб я себе и другим был нужен? – спросил Макар и затих от ужаса».

В адрес Михаила Зощенко Сталин бросил зловещие слова: «Не обществу надо перестраиваться по Зощенко, а ему надо перестраиваться, а не перестроится, пускай убирается к чертям». То есть никакой дипломатии – открытый текст. После известного постановления 1946 года Зощенко перестали печатать. За несколько месяцев до смерти, 11 февраля 1958 года, Зощенко писал Корнею Чуковскому:

«С грустью подумал, что какая, в сущности, у меня была дрянная жизнь, ежели даже предстоящая малая пенсия кажется мне радостным событием».

Пенсия! Не все до нее дожили. К уже перечисленным добавим молодого поэта Сергея Поделкова. Его взяли 7 октября 1935 года, за то, что он якобы играл в шахматы во время выступления Сталина. И дали срок, как выразился следователь, «туда, где штопают белым медведям чулки». Поэта Ивана Приблудного расстреляли 13 августа 1937 года. А он-то радостно писал:

И счастлив я, что я не стар,
Что еле-еле расцветаю,
Что шелест мая рассыпаю,
Как первый, чуть созревший дар.

Приблудный прожил всего 32 года. Артем Веселый (Николай Кочкуров) немного больше – 38. Большевик, матрос, писатель. Писал то, что видел в жизни. В «полурассказе» «Босая правда» писал от имени тех, кто дрался за Советскую власть в революцию и в годы гражданской войны:

«Голоса наши когда-то гремели на кровавых полях, а нонче они робко звучат в стенах канцелярий. Много погибло наших дорогих товарищей, но о них и помину нет местной властью. Нас, защитников и завоевателей, восхваляют и призывают только по большим праздникам да и когда в нос колет – во время проведения какой-нибудь кампании, а потом опять отсовывают в темный угол. Закомиссарились прохвосты, опьянели властью. Ежели таковые и впредь останутся у руля, то наша республика еще сто лет будет лечить раны и не залечит».

Это было написано в 1928 году, и эта правда колола глаза. Артема Веселого критиковали, а он продолжал гнуть свою линию и написал роман «Россия, кровью умытая» – «В России революция, вся Россия на ножах… Расеюшка огнем взялась да кровью подплыла…»

Не унимается, гад! – подумали, наверное, чекисты, и 28 октября 1937 года писателя арестовали. 8 апреля 1938-го расстреляли. Ну, а реабилитировали в 1956 году.

Так же рано погиб Иван Катаев – 35 лет, Михаил Кольцов – 41, Сергей Третьяков – 47, Иван Касаткин – 58 лет.

А как не вспомнить замечательного грузинского поэта Тициана Табидзе, закончившего филфак МГУ.

Кто я? Денди в восточном халате.
Я в Багдаде в расстегнутом платье
Перечитываю Малларме.
Будь что будет, но, жизнь молодая,
Я объезжу тебя и взнуздаю
И не дам потеряться во тьме.

Тициан был экспансивным, вспыльчивым и восторженным до слез.

Не я пишу стихи. Они как повесть, пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их.
Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места сдышит,
И заживо схоронят. Вот что стих, —

эти строки Табидзе, переведенные Борисом Пастернаком, поэт написал в 1927 году, а спустя десять лет его звезда закатилась за Мцхету. Вот стихотворение Юнны Мориц «Памяти Тициана Табидзе»:

На Мцхету падает звезда,
Крошатся огненные волосы,
Кричу нечеловечьим голосом —
На Мцхету падает звезда…
Кто разрешил ее казнить,
Кто это право дал кретину —
Совать звезду под гильотину?
Кто разрешил ее казнить,
И смерть на август назначал,
И округлял печатью подпись?
Казнить звезду – какая подлость!
Кто смерть на август назначал?
Война – тебе! Чума – тебе,
Земля, где вывели на площадь
Звезду, чтоб зарубить, как лошадь.
Война – тебе! Чума – тебе!
На Мцхету падает звезда.
Уже не больно ей разбиться.
Но плачет Тициан Табидзе…
На Мцхету падает звезда…

Тициан Табидзе погиб в 42 года. Реабилитирован посмертно. И еще строки поэта, как реквием:

Кто вспомнит, что любили мы с тобою,
Узнает кто, чем жили ты и я?
Завеса смерти нас укроет тьмою.
«Прости» нам скажет ночь небытия.

Убивали грузинских поэтов. Русских. Еврейских… И не только в 37-м. 12 августа 1952 года на Западе отмечают как «ночь убитых поэтов». После процесса по обвинению в космополитизме в подвалах Лубянки были расстреляны Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Ицик Фефер, Лев Квитко. 1 февраля 1949 года Перец Маркиш получил орден Ленина, а спустя 3 года другую «награду»: пулю в затылок… Все убитые поэты никогда не критиковали власть, напротив, ее любили и пели «осанну» в ее честь. На первом съезде советских писателей в августе (все тот же август!) 1934 года Ицик Фефер говорил с трибуны: «Бодрость и оптимизм – вот характерные черты еврейской советской поэзии… Изломанных, разбитых, угнетенных и придавленных людей, которые стояли в центре дооктябрьской еврейской литературы, в советской литературе больше нет. Эти горбатые люди исчезли из нашей жизни и больше не вернутся… Советский Союз навсегда похоронил проклятый «еврейский вопрос»…»

Еще один еврейский поэт Давид Гофштейн восторженно встретил Октябрьскую революцию. В своем творчестве разрабатывал традиции Пушкина и Тютчева. Но и это его не защитило и не спасло. Гофштейн был расстрелян чуть раньше Фефера и других, 12 июля 1952 года.

Однако многие поэты и прозаики выжили, пройдя весь ад тюрем и лагерей… Например, Николай Заболоцкий. Его арестовали 19 марта 1938 года и выслали на Дальний Восток, где он работал землекопом. В стихотворении «Воспоминания» (1952) Заболоцкий писал:

Наступили месяцы дремоты…
То ли жизнь, действительно, прошла,
То ль она, закончив все работы,
Поздней гостьей села у стола.
Хочет пить – не нравятся ей вина,
Хочет есть – кусок не лезет в рот.
Слушает, как шепчется рябина,
Как щегол за окнами поет.
Он поет о той стране далекой,
Где едва заметен сквозь пургу
Бугорок могилы одинокой
В белом кристаллическом снегу.
Там в ответ не шепчется береза,
Корневищем вправленная в лед.
Там над нею в обруче мороза
Месяц окровавленный плывет.

Никаких обид, стенаний и проклятий. Но все равно от этого «окровавленного месяца» несет ужасом.

Олег Волков. Замечательный писатель. Одна из его книг называется «Погружение во тьму».

В феврале 1928 года Волков был арестован на улице и привезен на Лубянку. Ему неприкрыто-цинично предложили выбор: секретное сотрудничество или тюрьма. Стать осведомителем он наотрез отказался. Тогда ему было предъявлено обвинение в контрреволюционной агитации, обещано «сгноить» в лагере. Началась почти 28-летняя гулаговская эпопея «социально опасного элемента» – «соэ», виновного лишь в дворянском происхождении, а также в неверии в возможность процветания России при диктатуре большевиков. Разумеется, в лагере Волкову было лихо, но он старался не утратить человеческого достоинства. Шагая в колонне зеков, конвоируемых на заснеженную лесную делянку, он шептал, вспоминая, строки Овидия и Горация. Его освободили в 1955-м и полностью реабилитировали «за отсутствием состава преступления».

9
{"b":"536480","o":1}