Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Римские страницы жизни

По дороге в Италию Зинаида Волконская и ее спутники заезжают в Веймар к Гете. Великий олимпиец воздает должное талантливой русской княгине. А далее – итальянский сапожок.

Италия – это осознанный выбор или некая случайность? В письме к Петру Вяземскому Зинаида Волконская пишет: «Эта страна, где я прожила четыре года, стала моей второй родиной: здесь у меня есть настоящие друзья, встретившие меня с радостью, которой мне никогда не оценить в достаточной мере. Сегодня мне нанесла визит одна дама, которая проделала 40 километров для того, чтобы ненадолго увидеть меня. Все мне любезно в Риме – искусства, памятники, воздух, воспоминания».

Итальянец Пьетро Каццола пишет:

«Тогда Зинаида сняла в аренду старинный дворец, выходивший одним фасадом на виа ди Монте Брианцо, а другим – к Тибру, поскольку она не желала находиться в «гетто англичан», как обычно называли площадь Испании. Влюбленная в Рим, она искала саму душу города с его величественной древностью, вдохновлявшей художников и писателей из дальних стран, начиная с немца Гектора Розмера Франца с его полными жизни акварелями «Исчезнувшего Рима» и кончая русским Николаем Гоголем, удивительно описавшим в повести «Рим» «три эпохи» Города и Гений Италии, что веет над ней в веках.

В этом лабиринте молчаливых улочек, среди древних дворцов и современных лавок парикмахеров и шляпников, еще можно найти остерию, распахивавшую свою дверь перед праздными слугами господских домов; или торговцев лимонами и фруктами, превращавших свои лавчонки в благоухающие беседки; или торговца жареной рыбой, выставлявшего свой товар, украшенный лаврами; или колбасника, который на Пасху причудливо оформлял витрину статуэтками из свиного сала, казавшимися сделанными из алебастра, а по вечерам подсвечивал свой «гастрономический храм» фонариками.

Итак, таким был квартал, в котором на протяжении долгих лет жила Зинаида Волконская, недалеко от достопримечательной «Гостиницы Медведь», принимавшей Монтеня и, может быть, Данте, – и от дома Рафаэля, где урбинец рисовал Форнарину».

А теперь позволим себе привести выдержку из воспоминаний князя Сергея Волконского:

«Рим в течение четырех поколений осенял собой нашу семью; сейчас осеняет и пятое.

В первой четверти прошлого столетия поселилась в Риме невестка моего дяди-декабриста, княгиня Зинаида Александровна Волконская, рожденная княжна Белосельская-Белозерская. Я ее не видел, она умерла до моего рождения, но имя тетки Зинаиды одно из самых дальних детских воспоминаний. Чем-то удивительно ласкающим звучит это имя, и что-то улыбающееся излучается из него. Улыбка Зинаиды Волконской живет не в одной только семье; она освещает собой первую половину русского девятнадцатого столетия во всех проявлениях художественной жизни. Музыка, живопись, литература, театр – все было ей близко, ко всему она прикоснулась, и если не ко всему с одинаковой силой творчества, то во все вносила одинаковую искренность своей природы и всегда неослабно горячее отношение к людям. Самые высокие имена ее времени сливают свои лучи с лучами ее имени: Пушкин, Гоголь, Мицкевич, Веневитинов, Брюллов, Бруни, Россини. Она умела принять, обласкать человека, поставить его в ту обстановку – нравственную, физическую, общественную, – которая была нужна для его работы, для его вдохновения…

В Риме она согрела тяжелые дни больного, хмурого Гоголя. Во дворце Поли, ныне не существующем, чтобы прийти ему на помощь, она устроила литературный вечер: Гоголь читал «Ревизора». Билеты были по тому времени дорогие – 20 франков, сбор был полный, но, увы, Гоголь оказался ужасно плохим чтецом. После первого действия половина слушателей покинула зал. С каждым действием публика редела, и только благодаря обвораживающей убедительности княгини Зинаиды удалось задержать небольшой круг самых близких и сплотить их вокруг угрюмого чтеца. Так кончилось неудачное выступление Гоголя. В Рим же повезла она Шевырева, предложив ему быть воспитателем ее сына Александра, и тем спасла его от болезни. Люди искусства любили Зинаиду, чувствовали свое родство с той, которую Пушкин назвал «царица муз и красоты». Не забуду рассказа княгини Марии Аполлинариевны Барятинской, рожденной Бутеневой, о том, как на вилле Волконской однажды она была свидетельницей встречи княгини Зинаиды с только что приехавшим в Рим Брюлловым. Они долго не видались, и встреча их была таким взрывом радости, таким слиянием общих интересов, иных, высших и более специальных, чем у других, что сразу присутствующие почувствовали, что они отходят на второй план и что они только случайные, посторонние зрители другой жизни…»

В Италии Волконская продолжила свою деятельность по культурному сближению России и Европы. В парке своей виллы она устроила своеобразную галерею, увековечившую имена Пушкина, Карамзина, Веневитинова, Рожалина и других деятелей российской культуры; кстати, именно в Риме у Волконской был установлен первый в мире памятник Пушкину. Не забыла княгиня и своего царственного друга: на вилле возвышался белый бюст Александра I на четырехугольном постаменте того самого красного гранита, из которого сделана знаменитая Александрийская колонна в Санкт-Петербурге, увенчанная ангелом с вечно юным ликом почившего императора.

Роковая болезнь

В апреле 1832 года Зинаида Волконская покидает Рим с намерением ехать в Россию, ей хотелось встретиться снова с московскими друзьями и «возглавить первые шаги» сына, как она выразилась, «на поприще России». Но судьба распорядилась иначе. В тирольском городке Ботцене (ныне Больцано) ее неожиданно подкосил недуг. Болезнь развивалась стремительно, и княгиня думала, что умрет. Когда опасность миновала, находившийся при ней Степан Шевырев писал Мицкевичу:

«Господь сохранил нам нашу дорогую княгиню, порадуйтесь этому и, если сможете, приезжайте сюда порадоваться вблизи нее… Наш ангел был готов улететь на небо, но друзья удержали его за крылья, и Бог оставил его нам, так как здесь внизу тоже нужны хорошие люди».

Так что же произошло? 6 мая 1832 года Николай Рожалин пишет из Ботцена своему приятелю Соболевскому в Венецию: «Какое несчастье, милый Соболевский, что ты не поехал с нами! Мы привезли сюда Княгиню в самом расстроенном положении, и в нервическом припадке она откусила себе часть языка… мы все почти совсем растерялись. Княгиня не говорит ни слова, ничего не хочет знать…»

Через пять дней Рожалин сообщает тому же Соболевскому: «…Княгине, по-видимому, становилось лучше, но вдруг, в наших глазах, начались те же конвульсии, без всякой, кажется, причины, кроме перемены погоды. И именно это вечное повторение одних и тех же припадков составляет, по словам доктора, главную опасность и может кончиться апоплексией».

Да, положение было серьезным, и это понимала сама княгиня Волконская, о чем свидетельствует следующее письмо:

«Мой дорогой Мицкевич!

Я получила ваше письмо и от всего сердца за него вам благодарна; если я пользуюсь рукою Секретаря, то оттого, что уже три недели в постели, сраженная необычно тяжелой нервной болезнью; мои невероятные страдания миновали, что же до будущего – оно в руках Господа; доктора, которые меня лечат, очень хорошие. Все в доме напоминает о вас. Уверьтесь, дорогой Мицкевич, в моей дружбе и моих молитвах за вас. Мой сын писал за меня. – Я прибавлю эти слова. Я умираю, я не говорю им об этом ничего. Молитесь за меня: если бы вы меня видели, я привела бы вас в ужас. – Приветствую вашу жизнь. – Вечность скоро откроется вашему другу. Зенеида».

Через месяц после приступа болезни, 6 июня, Шевырев сообщает Соболевскому: «Физическое состояние княгини поправляется, но нравственное все-таки сокрушает нас. У ней из головы не выходит мысль о смерти. Нервы все раздражены и слабы…»

6
{"b":"536478","o":1}