Рия совершенно не выносит шума, когда спит, даже шепота. Наши голоса ее насторожили. Летая во сне (ей это часто снится), она поворачивается на другой бок и сладко потягивается. Господи, как же она прекрасна! Я беру ее за плечо: пора опуститься на землю, дорогая моя. Ей трудно вырваться из плена Морфея. Это было бы подвигом.

– Ришечка…

Я наклоняюсь и шепчу ей это на ушко: «Ришечка…» Она не открывает глаза, а только руками, словно в темноте, ищет меня на ощупь в постели, рядом, и не находит. Поскольку постель успела остыть, а шепот слышен у самого ушка, она в замешательстве: как такое может быть? И, если такие вопросы возникают в ее головке, она не может не открыть свои глаза: что-то случилось?

Ничего. Все в порядке.

– Здравствуй, – произношу я, – это я.

Она верит. Разве может быть кто-то другой? Она улыбается, тянет ко мне руки, обвивая шею, словно лоза молодого винограда и снова закрывает глаза.

– Почему ты не будишь меня?

Разве можно разбудить мертвого?

Господи, как же она прелестна!

Затем я чувствую, как лоза увядает на моей шее, сползает с нее и, кажется, слышу, как хлопают распахнувшись, точно парус на ветру ее веки и глаза наполняются испугом: надо же… Ты?! Крик, возникший в ее глазах, теперь вырывается из горла: ты?! А кто же, по-твоему, должен быть на моем месте? Вина пропитала воздух спальни так, что даже Рыжик, наш пес, поджав хвост и забившись в угол, смотрит на меня виноватыми глазами. Только теперь я чувствую, что стою на сандалиях молодого человека.

– Вы уж простите, – произношу я, – и пинаю каждую из них ногой. Так, что они летят в разные стороны.

Рия смотрит на меня огромными удивленными глазами, но я не вижу ее. Только делаю вид, что не вижу.

– Вы уж простите, – повторяю я и, кроша осколки глиняного горшка, выхожу на улицу. И, поскольку солнце уже взошло, иду на свою любимую гору, где я всегда бываю по утрам, иду, чтобы к вечеру снова вернуться к Рие.

А что толку бить горшки и орать что есть мочи? Кто орет, того ведь совсем не слышно. К тому же есть дела поважнее.

– Господи, – прошу я, – прости мне мою слабость.

Весь день я хожу в окрестностях города, любуясь их сказочной красотой и думая о своем. Заставляю себя преодолевать крутые подъемы, чтобы унять тревогу в сердце. Делаю, конечно, передышки, чтобы вытереть пот со лба. К вечеру бешено устаю, думая о своем, и возвращаюсь домой до захода солнца. Голодный, совсем выбившийся из сил и счастливый.

– Ри, – произношу я, переступая порог, – ты опять читаешь эти книжки.

И преподношу ей охапку полевых цветов.

– Ах!

От запаха лаванды она сходит с ума.

– Это мне?!

Как сияют ее глаза!

– Где ты пропадал, ужинать будем?

– Я голоден, как гиена.

– Куда же ты исчез на весь день?

Этот вопрос не в стиле наших отношений, поэтому я на него не отвечаю, я спрашиваю:

– Чему ты улыбаешься?

Вместо ответа в уголках ее дивных глаз вызревают крохотные озерца слез.

– Слушай, – говорит она, не стыдясь своих слез и бросаясь мне на шею, – за что ты меня так любишь?

Я только крепче сжимаю любимые милые плечи, ловлю губами россыпи нежного шелка душистых волос и молчу. Я не объясняю, что любить за что-то там невозможно. Или – да, или…

– С таким характером ты попадешь в историю.

Рия права: попаду. Да, у меня достаточно крепкие нервы, чтобы жить в этом мире. Но неужели такой уж несносный характер? Да, я упрям и настойчив. Я просто привык любое дело доводить до конца. Какое дело? И неужели мир уж настолько плох, чтобы жертвовать ради его удовольствия собственной жизнью?

– Слушай, – ору я, стрелой влетая в спальню и падая перед Рией на колени, – мне удалось, у меня получилось!..

В ее дивных глазах бьется испуг:

– Удалось?..

– Да, я флейту…

– Ты флейту…

– Да-да, флейту…

Она вот-вот заплачет.

– А который час?..

– Слушай, слушай…

– А ты знаешь, который час?..

– Да, светает…

– Ты сдурел?!

– Ты послушай!..

– Ты сдурел!

– Нет! Я флейту осилил! Ты только послушай…

Рия не слушает, она плачет. А мне сейчас так нужен слушатель.

Наконец, свадьба.

Это трудно и требует напряжения. К Рие невозможно пробиться. От нее невозможно отвести глаза. Длинностебельные розы в высоких вазах, в длиношеих амфорах вина, вина, в широкогорлых кувшинах ключевая вода… Гости, гости…

Я – жених.

Я стою и, счастливый, скучаю. Не царское это дело – свадьба…

Рия в свадебном платье кажется ангелом. Легкий, как птичий пух, белый шелк, кружева, оборочки… Воздух пропитан ароматом счастья. Свадьба с размахом, тосты, смех. Я не только жених, я – и царь и, поскольку я царь, то и свадьба царская. В саду танцы, женщины в нарядных платьях, много детей, которые носятся, как угорелые из конца в конец, визжа и радуясь…

Я стою и, счастливый, скучаю.

На столах свечи, столы завалены праздничыми яствами. Сладости, фрукты… Чего тут только нет! Заливные языки, жареные почки… Чего тут только нет!.. На стенах – факелы, которые горят днем и ночью, и днем, и потом снова ночью… Ножи сверкают, как летающие рыбки на солнце. Весь мир ест. У всех свечей не хватает света, чтобы высветить счастье нашей свадьбы. Рыжик тоже рад: хвост трубой, звонкий лай.

Я только что вручил Рие подарок – свадебный жемчуг, белую нитку нежных бусинок, которая теперь украшает ее точеную шею. Я не знаю, о чем говорить, только улыбаюсь. Я люблю Рию с детства, люблю бесконечно. Так любить могут только сумасшедшие. Или святые. Мне кажется: я – сумасшедший. Иногда моя любовь меня пугает. Звон хрусталя, сверкание золотых кубков, в которых, пенясь, кипит густое вино. Весь мир пьет. Белая фата, о которой Рия так долго мечтала, как сотканная из снежинок корона, под которой светятся счастьем две лазурных звезды – глаза Рии. Они завораживают меня своим сиянием, эти глаза. Все слова, которыми можно выразить восхищение Рией, сказаны, сказаны давно. А новых человечество еще не придумало. Я молод, здоров, пришло время жениться, и Рия мне в этом счастье не отказывает. Мы самая счастливая пара на свете. Мне все-таки удается пробиться к ней.

– Ты – умопомрачительная женщина, – шепчу я ей на ушко, – просто чудо.

– Я знаю.

– Ты как солнце – на тебя невозможно смотреть.

– Правда?

– Да. Я боюсь прикоснуться, превратиться в пепел.

– Вот видишь!

Мы танцуем.

Ее платье в танце – как белая грива. Мы впервые танцуем на виду… Вообще впервые. На собственной свадьбе, на глазах у всех, кто любуется нашим счастьем. Вообще, все, что с нами происходит, происходит впервые. Мы, действительно, нежная пара, донельзя нежная и не стыдимся показать это гостям. Жених и невеста, жених и невеста… Сказочные слова. Я не только жених, я еще и царь. Потому-то так весело искрится вино и курится фимиам. И народ мой весел – я хороший царь. Много музыки, смеха, слез… Слез умиления. Я, правда, искренне огорчен, что не явился наш юный друг, который без ума от Рии. Его любовь к ней чиста и безмерна, но я не в силах ему помочь: Рия – моя. Моя невеста и теперь жена. Царица. Это признает каждый, кто может видеть. Даже немые обретают речь, глядя на нее. Мы танцуем, все еще длится ночь, мы танцуем… Сколько прошло времени с начала этого пира, я не знаю. Когда Рия рядом, время останавливается. К утру, конечно, мы выбиваемся из сил, и с первыми лучами солнца я уношу ее в наши покои. На руках. Царицу. Под восторженные крики гостей. Даже первосвященник, хлопая в ладоши, завидует мне. Я вижу, как зависть сочится из его мудрых прищуренных черных глаз тихим светом воспоминаний. А кто не завидует? Таких не сыщешь, призвав на помощь даже солнце, которое вот уже пятый день подряд, засыпая, провожает нас в ночь любви. Пятый? Или шестой? Наш дворец гремит гостями, кубками, смехом… Даже пес устал веселиться.

Итак, свадьба! Она остается за дверями, которые слуги плотно прикрывают, как только мы с Рией (она у меня на руках), проскальзываем в наши покои. Одна дверь, другая, третья… Я только подмигиваю слугам, улыбаясь, и они подмигивают мне в ответ, прыская игривым смешком. И, пока дверь еще не прикрыта, провожают нас завистливыми, я знаю, добродушными взглядами. Я чувствую это кожей спины, а Рия, вручив мне славную легкую тяжесть своего тела, обвив причудливой лозой своих ласковых рук мою шею, тянется к моим губам с поцелуем. Я целую ее, целую, целую и, целуя, укладываю на наше брачное ложе, целуя и целуя. И теперь только мы на всем свете, только мы, двое, одни, царь с царицей, супруги, любовники…