Помимо перевода «Одиссеи» Ливий Андроник получил известность обработками для римской сцены греческих комедий и трагедий (тексты которых до нас не дошли). Заложенную им традицию продолжил Гней Невий, впервые применивший прием контаминации, т. е. привнесения в латинскую версию той или иной греческой комедии сцен и мотивов из других пьес. Предполагают, что этот прием широко использовали и другие ранние римские авторы, обращавшиеся к греческой драматургии – Тит Макций Плавт (умер около 184 г. до н. э.), Квинт Энний (239–169 гг. до н. э.), прославившийся главным образом своими версиями греческих трагедий, Публий Теренций Афр (около 190–159 гг. до н. э.). Его распространение объясняют, с одной стороны, тем, что для римской публики требовались больший динамизм и движение, чем имелось в греческих оригиналах, а с другой – что некоторые черты греческого быта были непонятны и чужды римлянам. Так, например, в Афинах допускался брак с единокровной сестрой, происходившей от другой матери, тогда как в Риме он мог вызвать только негодование. Поэтому при создании латинской версии часто приходилось исключать целые эпизоды, для восполнения которых и обращались к контаминации. Впрочем, названный прием не всегда встречал одобрение. Комедиограф Цецилий Стаций (умер в 168 г. до н. э.), принадлежавший к школе Энния, выбирая для своих переделок пьесы греческого комедиографа Менандра, стремился не прибегать к контаминации, приближая собственный вариант к греческому образцу. А Теренцию пришлось даже вступить в полемику с другим драматургом – Луцием Ланувином, настаивавшем на том, что оригиналы следует именно переводить (хотя не дословно), но не переделывать, потому что переделка только портит их. На упреки последнего в использовании контаминации Теренций отвечал в прологе к одной из своих комедий:

Вместе с тем сам Теренций заботился о том, чтобы контаминация не нарушала целостности сюжета и последовательности характеров, сохраняя, таким образом, стиль оригинала.

В I в. до н. э. в Риме происходит целый ряд важных событий, связанных со сменой республиканской формы правления монархической. Этот период получил название «золотого века» римской литературы. Знание греческого языка, достаточно широко распространенное уже столетие назад, становится практически повсеместным[8]. Переводы с греческого начинают рассматривается как важнейший компонент общеобразовательной подготовки. Как отмечал впоследствии один из виднейших представителей римской риторики Марк Фабий Квинтилиан (около 30–96 гг. н. э.), почти все римские ораторы считали перевод произведений своих греческих собратий «наилучшим занятием». Причем интерес к переводу характеризовал не только интеллектуальную элиту, но и самые широкие круги образованных римлян, о чем свидетельствует множество факторов. Так, например, брат знаменитого Цицерона – Квинт, находясь в армии Цезаря, в свободное от походов время любил переводить трагедии Софокла, причем делал это очень быстро. Таким же увлечением отличался другой офицер Цезаря – Асиний Поллион, игравший довольно видную роль в период гражданских войн в Риме, и т. д.

С другой стороны, широкое распространение греческого языка и практическое двуязычие римского общества в эпоху, о которой идет речь, приводило к тому, что большинство представителей последнего могло знакомиться с произведениями греческой литературы непосредственно по оригиналу. Поэтому, принимаясь за передачу какого-нибудь греческого автора, переводчик предполагал знакомство с ним своего читателя и стремился не столько к точной (в нашем понимании) передаче, сколько к творческой обработке оригинала, создавая по мотивам последнего собственную версию (упомянутый выше Квинтилиан считал, что литературный перевод должен представлять не просто парафразу оригинала, а своеобразное состязание с ним при сохранении содержания). Вероятно, указанным обстоятельством объясняется, что понятие «fidus interpres» – «верный переводчик» получало у большинства римских авторов негативную оценку как явление, стоящее за пределами литературы. Об этом, в частности, свидетельствуют, с одной стороны, слова Цицерона, ставившего себе в заслугу, что он подошел к передаче греческого текста не как переводчик, а как оратор и поэтому не имел надобности переводить слово в слово, а с другой – более позднее наставление одного из крупнейших римских поэтов Квинта Горация Флакка (65—8 гг. до н. э.), призывавшего не подражать воспроизводящему оригинал слово в слово «верному переводчику». Тем не менее некоторые косвенные данные позволяют предположить, что и применительно к литературным текстам в Риме мог использоваться тип перевода, близкий к буквальному. Так, у Цицерона, наряду со свидетельством, согласно которому, римляне передавали греческие оригиналы не дословно, а воспроизводя только их смысл, можно встретить и утверждение о стремлении к дословной передаче последними греческих подлинников. Да и само обилие высказываний, направленных против буквального перевода, тоже в какой-то степени говорит о его распространении (хотя тексты, отражающие подобный метод, не сохранились).

Среди крупнейших деятелей римской литературы рассматриваемой эпохи, внесших значительный вклад в развитие перевода, необходимо назвать имена поэта-лирика Катулла и прославленного оратора Цицерона.

Гай Валерий Катулл (умер около 54 г. до н. э.) вошел в историю перевода прежде всего благодаря воссозданию на латинском языке знаменитого стихотворения поэтессы Сапфо «Тот мне кажется равным богу» и элегии поэта александрийской эпохи Каллимаха «Волосы Береники». В первом случае чувства автора переносятся Катуллом на свои собственные переживания. В то время как первые три строфы следуют за подлинником, четвертая заменена самостоятельным четверостишием, в котором поэт размышляет о себе и своем образе жизни. Что же касается произведения Каллимаха[9], то точность его передачи признается исследователями совершенно необычной для римской художественной практики и едва ли не единственным доказательством существования в ней адекватного перевода, сохранявшего не только сюжет, но и ритмико-синтаксическое движение оригинала.

Величайший римский оратор, «бог красноречия» Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) занимался проблемами перевода в течение всей своей жизни, начиная с юношеских лет, когда, готовя себя к будущей деятельности, он стал, по собственным словам, перелагать с греческого речи лучших ораторов, и вплоть до зрелых годов, когда, после установления диктатуры Цезаря, главным делом Цицерона стали составление и перевод философских диалогов. По содержанию оставленное им переводческое наследие также весьма разнообразно: помимо двух речей афинских ораторов – Эсхина и Демосфена, Цицерону принадлежали латинские версии астрономической поэмы александрийского поэта Арата, «Домостроя» (Oeconomicus) Ксенофонта, отдельных диалогов Платона. Кроме того, в сочинениях Цицерона встречается множество переведенных им цитат из греческих авторов[10]. С другой стороны, римский оратор оставил целый ряд рассуждений о принципах и приемах передачи иноязычного текста, которые сыграли большую роль в дальнейшем развитии теории и практики перевода.