Была и другая причина положительного отношения союзников к Временному правительству: Россию стало возможным относить к демократическим странам, хотя она только что вступила на этот путь и была «новичком». Таким образом снималось последнее препятствие на пути вступления США в войну на стороне стран Антанты, а также появлялась возможность для правительств самих этих стран заручиться большей внутренней поддержкой со стороны профсоюзов и социалистических партий, которые до этого не испытывали большого энтузиазма от союзнических отношений с царской деспотией. О том, что Февральская революция оказала серьезное влияние на подход президента В. Вильсона к вступлению Соединенных Штатов в войну, видно из послания президента конгрессу, в котором предлагалось объявить войну Германии. В нем, в частности, говорилось: «То, что в России появилось новое правительство, являющееся либеральным, и имеется вероятность того, что оно будет развиваться и укрепляться, содействует отказу от наших сомнений относительно возможности установления союзнических отношений с российским правительством, которое мы до этого справедливо считали тираническим и коррумпированным».

В приветственной телеграмме князю Львову от 8 марта 1917 г. Ллойд Джордж писал:

«Так же как мы приветствовали твердую приверженность союзническим обязательствам и сотрудничеству со стороны бывшего российского монарха и русской армии в течение двух с половиной лет войны, мы сейчас столь же сильно и глубоко убеждены, что революция, посредством и благодаря которой русский народ поставил свою историческую судьбу на прочную основу свободы, будет важнейшим вкладом в общее дело, за которое народы стран-союзниц борются с августа 1914 года».

Правительства других союзнических держав слали в Петроград поздравительные телеграммы, выдержанные в том же духе, и заявляли о признании де-юре[33] Временного правительства. Они призвали своих коллег и партнеров из социалистических партий скорее отправиться в Петроград, чтобы следить за развитием революции на месте и получать информацию из первых рук, а также добиться того, чтобы новое правительство обеспечивало интересы союзников. Артур Хендерсон из Англии, Альбер Тома из Франции, Эмиль Вандервельде из Бельгии и Чарльз Эдвард Рассел из США спешно прибыли в Россию с поздравлениями новому правительству и стали дружно «наседать» на Временное правительство, требуя от него невозможных «подвигов и свершений», а именно более активного ведения военных действий. Социалисты из стран Антанты вернулись из Петрограда с убеждением, что у новой российской власти есть основания оптимистично смотреть в свое будущее, однако следует отметить, что Э. Вандервельде завершил отчет о своей поездке следующей цитатой из Ницше: «Должен быть хаос, чтобы из него возникли новые звезды; должен быть хаос, чтобы смогли родиться новые миры».

Насколько Февральская революция стала источником облегчения для союзников, настолько же она стала предметом озабоченности и беспокойства со стороны Центральных держав. Хотя надежды на заключение сепаратного мира с Россией рухнули с провозглашением в ноябре 1916 г. независимого Царства (Королевства) Польского, прогерманские настроения при дворе, а также коррумпированность и неэффективность правящего режима безусловно были на руку Германии, являясь ее, так сказать, косвенным, но эффективным союзником. Военные действия на Восточном фронте практически замерли, и германское Верховное командование, учитывая это, готовилось к весеннему наступлению союзников на Западном фронте, поэтому его планы не ориентировались на активизацию военных действий со стороны России.

Будучи гораздо лучше осведомлено о реальном положении дел в России, чем союзники по Антанте, германское командование сразу уловило, что наиболее слабым местом России является общая усталость от войны как гражданского населения, так и солдат. «Органам пропаганды была дана команда предпринять немедленные усилия по стимулированию движения за мир в рядах русской армии», – пишет в своих воспоминаниях Людендорф. Русских также призывали не стоять на точке зрения своих союзников, а стремиться к заключению мира, независимо от того, что думают по этому поводу другие члены Антанты. «К чему стремится русский народ? – говорилось в одной из немецких листовок, разбрасываемых в русских окопах. – К тому, чтобы выполнять цели, поставленные союзниками, от чего Россия пока еще не отказалась, или к заключению мира, о чем все громче и громче ведутся разговоры среди солдат русской армии?.. Если новое правительство России вместе со своими союзниками желает убедиться, что германские дивизии и тяжелая артиллерия остаются нетронутыми на Западном фронте и не перебрасываются на Восточный, – они могут это сделать. Когда же вы, наконец, поймете, что именно Англия копает вам могилу?»

Однако подобный метод прямого пропагандистского воздействия не мог дать быстрых и эффективных результатов. Наступления союзников на линию Людендорфа на Западном фронте можно было ожидать, что называется, со дня на день. Необходимы были более действенные методы подрыва нового режима в России, возникшего в результате Февральской революции, который столь активно старались поддержать и упрочить союзники. Верховное командование обдумывало, какое более искусное и действенное орудие можно было бы применить для достижения упомянутой цели, и вдруг совершенно неожиданно такое орудие, как казалось, само буквально попало в руки. И лишь год спустя военным кругам Германии стало понятно: то, что они считали действенным орудием, на самом деле оказалось смертельной силы бумерангом для них же самих.

В Цюрихе Ленин не находил себе места и буквально извелся от волнения и нетерпения. Революция, ради которой он положил столько сил и которую так ждал, произошла, но произошла совершенно неожиданно для него. Он был заперт в этом затхлом и опостылевшем мирке, в то время как на улицах Петрограда творилась революционная история. Первые три дня после получения известий о революции в Петрограде он находился в какой-то неистовой лихорадке. Все дневные часы он проводил в разработке самых отчаянных и невероятных вариантов возвращения в Россию, ночные – в исступленном бреду. Он буквально проглатывал любую новость о событиях в России из всех английских, французских и немецких газет, которые попадались ему под руку. Каждая телеграмма, каждая весть из Петрограда наполняла его душу тоской и ностальгическими воспоминаниями; он страстно желал вырваться из мира теоретической работы, в которую был погружен все эти годы, и с головой окунуться в живую практическую деятельность. Он должен во что бы то ни стало выбраться из Швейцарии – это было его главной мыслью и заботой в то время. При этом он прекрасно понимал, что как Временное правительство, так и спецслужбы стран Антанты сделают все возможное и невозможное, чтобы не допустить этого. Он перебирал самые фантастические варианты: например, улететь из Швейцарии на аэроплане или покинуть ее по поддельному паспорту в парике под видом немого шведа.

«Ты можешь начать разговаривать во сне, – говорила его практичная жена. – Если тебе приснятся меньшевики, – смеялась Крупская, – ты сразу начнешь кричать: «Негодяи! Предатели!» – «Ну что же, – отвечал Ленин, – в таком случае придется выучить шведский».

Однако спустя три дня хладнокровие вернулось к нему. В письмах в Швецию к преданной ему А. Коллонтай видна четкая и острая работа мысли; из предельно ясного и точного анализа ситуации в России понятно, что у Ленина не было ни малейших иллюзий насчет того, что Временное правительство сможет долго удержаться у власти. В письмах, предназначенных для распространения в России, он подчеркивает важнейший, по его мнению, тезис, связанный с произошедшей революцией: он призывает товарищей по партии не дать ввести себя в заблуждение Временному правительству и четко понимать, что оно является империалистическим по своим целям и сути, так же служит капиталистам и является таким же врагом трудящихся, как и старый режим, который оно сменило. Оно не сможет дать массам то, что они ожидали от революции, – мира, хлеба и свободы, подчеркивал Ленин. «Наша тактика: полное презрение и никакой поддержки Временному правительству», – телеграфировал он членам большевистской фракции в Петроградском Совете. «Керенский вызывает наибольшие подозрения. Вооружение пролетариата – единственная гарантия».