Воздух можно трогать руками.

Уродливая и необыкновенная смерть. Две – от паралича дыхания, от остановки сердечной деятельности.

Тодор Павлов[404]: писатели не композиторы, а оркестранты.

ед. хр. 24, оп. 3

Общая тетрадь в сероватом картоне. На обложке: «1957. III». В тетради записаны стихи «Некоторые свойства рифмы», «Ода ковриге хлеба», «Речные отражения», «Арбалет» и др.

Всякому поэту – Пушкину, Пастернаку, Маяковскому и т. д. хочется: 1) зарифмовать, вогнать в строку новое слово, свежее слово, еще не бывшее в стихотворении ни у кого, 2) овладеть, запрячь большое многосложное слово, вроде: «Раскрасневшиеся лица», 3) звуковой перезвон названий: «Танец старинных имен, что для сердца отраден».

Народные названия трав как раз прошли звуковой отбор.

ед. хр. 25, оп. 3

Школьная тетрадь в линеечку. Заполнялась в Боткинской больнице в 1957 году, когда Варлам Тихонович болел.

Отсек. Молодые врачи, медсестры средних лет, пожилые няни.

Почему нет консультантов психиатров? (Истерии, эпилепсии.)

Инсультам все возрасты покорны – дети и старики, юноши и женщины.

Комплекс упражнений Циммермана – Машкова: лечебная гимнастика по укреплению вестибулярного аппарата, общая гимнастика без приседаний. Спать ночью, не пить и не курить.

– Как Вы мне ставите клизму?! Я научу Вас честно относиться к своим обязанностям!

О. Т.: Вы уже ходите. (Через две недели.) Я: (скромно): Да, хожу. О. Т.: Ну вот, можно немного ходить.

Раненые градусники с резиновыми повязками.

Мы, как и в Древнем Риме, – ложимся только обедать и ужинать.

Новая рифма рождает новое сравнение.

Ему все казалось, что за одну руку и ногу он привязан кем-то к кровати, и он бился, бился до утра. И только поняв, что это инсульт, паралич, он заснул.

Жизни в искусстве учит только смерть.

Институт поделен, как подводная лодка, на отсеки. Отсек острого инсульта.

Буфет – раздаточная.

В физиотерапевтическом отделении лечебные процедуры не делаются, а отпускаются.

Тихий час – бывший мертвый час.

Врачи приходят и уходят, а больные остаются.

Одинаково одиноко.

Профессор был худенький и маленький, и врачи старались, чтобы ему тоже было видно, как бьется больной. Он то подходил ближе, то отходил дальше, не прикасаясь к больному, прищуривался на больного, как художник перед мольбертом. Наконец, уловив что-то в лице больного, профессор отдал распоряжение, неслышно что-то шепнув, и сейчас же огромная сестра присела у кровати и стала брать шприцем густую темно-красную кровь из вены больного. Сестра была неправдоподобно большая, и, даже согнувшись вдвое, она была больше профессора.

Врачи все теснились, все новые входили в комнату, это был институт, где много врачей было на практике, а так как это был институт столичный, то среди врачей был и фотограф, занявший самое удобное место. Наведя объектив на больного, он небрежным жестом позволил и профессору войти в поле фотообъектива и только тогда сделал снимок.

Профессор подтвердил диагноз и вынул иглу, чтобы еще исследовать чувствительность пораженной руки. Но заголив рубашку и увидев, что рука, плечо сплошь в красных точках от уколов, которые были сделаны в это, рекомендованное профессором место дежурным врачом приемного покоя, профессор завернул рукав и спрятал иглу.

Профессор вышел, а за ним вышли толпой, наступая друг другу на ноги, врачи, все старались пропустить вперед маленького профессора.

И все забыли больного, который через минуту стал биться и кричать, но только минут через десять случайно забежавшая туда лаборантка увидела его и стала держать ему бьющуюся голову.

Больной, ему было 72 года, и пышные седые волосы разлетались нимбом по всей подушке. У него было кровоизлияние в мозг и сердечная слабость, и он послушно лежал пятые сутки на спине. Он цеплялся за жизнь, даже когда ему было разрешено ходить, басил доктору: «А если я еще немного полежу, не буду вставать, ведь лучше будет, а?»

К нему приходила его семья, высокая и прямая седоволосая женщина, с шумливой краснощекой двадцатилетней дочерью. Состояние отца им было не в новинку – они шутили, шумели и очень скоро ушли.

ед. хр. 111, оп. 2

Тетрадь в серо-зеленом переплете. На обложке: «1959. II. Блатные слова». В тетради записаны стихи «Золотой, пурпурный илиловый…», «Памяти Марии Кюри», «Замолчат речные дали…», «Я верю в предчувствия и приметы…», «Зимние надежды», «В бане» и др.

«Вор да мор до веку не переведутся».

Фраер, понт, штымп, срисовать, пахать, ишачить, разбрасывать чернуху, кимарить, кимать, припухать, дыбиться, втихаря, наколка, выкатить шары, стучать, дуть, стукач, олень, асмодей, черт, мужик, человек – уркаган, урка, марьяна, фикс, мосол, мент, шпаер, фигура, на стреме, духарка, дух, духовой, играть на рояле, корзубый, смех, Иван Иванович, шкарп, лепеха, чердак, котелок, разбить понт, фармазон, темнить, туфта, туфтить, битый фраер, локш, вор, преступный мир, начальничек, бикса исполнять, кукла, мостырка, мосты замостырить, в цвет, терц, бура, стос, гоп со смыком, с кушем, куш, чифирь, надыбать слабину, слабона, метать икру, тянуть резину, резинщик, жулик, жуки-луки, стырки, тряпки, перышко, саксан, жаловаться на судьбу, оплакивать судьбу.

Болдоха (солнце).

Крысушник, кондей.

Летерка (литерка) Галантонка (?)

Лох (Даль) Красюк.

«Мух не ловит».

«Известия отд. русского языка и литер<атуры> Ак. Наук». 1899. IV

Вантки, бухарик, заныкал, горячо до слез.

Сквозить, сквозануть, щипач.

Чокнутый, шестерить.

«Подуй меня – может, я лопну».

От пуза.

Загашник, заначка.

В законе, сука, сучий, беспределыцик, жульническая кровь, сделать начисто, заделать начисто, кодло, шалман, хавира, хаза, писать, расписался, пидер, хавать, хавать культуру, хевра, блатной, блатарь, сдать рога в каптерку, скокарь, скок, медвежатник, тяжеловес, урчить, дергать короля за бороду, план, анаша, тормознуться, закон-тайга, хлестаться, всю дорогу, обратно, божиться по ростовски, шалман, огонь, фитиль, туз, лоб, хавать культуру, хороший урка.

Смех, карзубый, ручкин, свист (клички).

Рука дерзкая, качать права, правилка, оторваться, оторвись, по новой фене, блатная музыка, рвать когти.

Бикса, пахан, глот, глотничать.

Вантаж, кант.

Семь дуют, один стучит, зеленый прокурор.

Втихоря.

Байковый язык (крестовый, Питербург).

Шмонить (Даль) шмонать.

Надыбать (Даль).

Язычником в лагере зовут доносчика,

стукача, язычник, стирки.

Калым – хезать, кимать, дудорга.

Косить (закосить), забазлать.

К бабаю на нос, камбала (лорнетка, крест).

Куклим, петрить курсак (брюхо, навар),

(а раньше курсать – хезать).

Отпулить, пулять, хариться, шуровать.

Гробки.

Хлестаться (хвастать от Хлестакова – лит. Гоголь).

Тушеваться, ксива.

Липа, запудрить мозги.

Выкрутить [нрзб], выламывается.

Порчак, язычник, в натуре.

Шухер на боку, шухернулся.

Бодяга, бортануть, падло, господин падло.

Тварь, тварсын, забазлать.