Майор Эль Хафез стал президентом страны в июле 1963 года после очередного военного переворота. Приглашение на банкет по этому случаю получил и Эли Коэн, закадычный приятель нового президента еще по Аргентине. Президент даже настоял, чтобы их сфотографировали вместе. «Моя жена велела поблагодарить тебя за шубу, которую ты подарил ей», – шепнул ему президент, стоя перед фоторепортером. Эли с удовлетворением принял эту благодарность, отметив про себя, что деньги Мосада были потрачены не зря. Дружеское расположение высшего лица страны проложило Коэну тропинку к высшим эшелонам власти. Уже через месяц он обнаруживает себя среди тех, кого прочат в будущие руководители страны. В Дамаске начинают циркулировать слухи, что ему предложат пост министра пропаганды. Однако сирийский президент, отношения с которым упрочняются, предлагает ему подумать и подготовиться к посту министра обороны и тут же назначает его заместителем министра в том же ведомстве. Теперь Коэн проводит много времени на Голанах по долгу службы. Его детально знакомят со сложным военным комплексом, построенным советскими специалистами. Он изучает ракетные установки и противотанковое оружие. Его доклады Тель-Авиву становятся все детальнее и объемнее. Он даже достал и передал в Тель-Авив материалы придуманного сирийцами, возможно, с помощью советских мелиораторов, плана отвода вод рек, питающих озеро Кинерет – главного водного резервуара запасов воды Израиля. Он – гордость Мосада, разведчик номер один страны. И в то же время – один из первых номеров сирийского государства, близкий друг его главы, завтрашний министр обороны…

В это время и пришла беда. Сообщения для Тель-Авива становились все частыми и длинными. Так требовало руководство, так желал и Эли Коэн, торопясь как можно быстрее передать информацию, лавиной обрушивающуюся на него буквально каждый день. Большая часть этой информации передавалась по радио, создавая помехи для других, находящихся рядом передатчиков, причем передатчиков официальных. Один из таких официальных передатчиков находился в соседнем доме, в котором было расположено индийское посольство. Когда помехи их радиопередачам существенно участились, сотрудники посольства обратились к сирийским властям. Сведения об этом обращении стали известны и Эли Коэну, заместителю министра обороны. Но он решил не прекращать передачи, отвечая на требования Тель-Авива и считая, что при его положении никто его проверять не станет. Да и техника, находящаяся в распоряжении сирийцев, по его сведениям, не позволяла им обнаружить местоположение тайного передатчика.

Тем не менее его стали часто посещать тяжелые предчувствия. С такими предчувствиями он и приехал в ноябре 1964 г. в Израиль на празднование «бриса» – церемонии обрезания своего сына, третьего ребенка. Приехал, как оказалось, в последний раз. Все дни своего пребывания дома он выглядел мрачным и нервным. По мере того как приближался день его возвращения в Сирию, напряжение возрастало. Он чувствовал, что приближается опасность. Даже на самом празднике, который проходил в узком семейном кругу, улыбка ни разу не озарила его непривычно мрачное в тот вечер лицо. Он не произнес ни слова, чувствуя, судя по всему, в глубине души, что судьба его детей – остаться сиротами. Жена и братья пытались уговорить его не покидать дом, но сила ответственности была велика, он знал, что ему нет замены. В конце празднества, провожая своего младшего брата Мориса, тоже в прошлом секретного агента, Эли просил позаботиться о жене и детях. Впервые он обращался к кому-либо с подобной просьбой. Обычно всегда он был весел, уверен и полон надежд.

Предчувствия Эли Коэна оказались не напрасными. Он правильно оценил возможности сирийской техники и возобновил свои радиопередачи, его передатчик практически не умолкал. За пять недель после возвращения из Израиля он отправил туда тридцать пять радиосообщений, причем с какой-то непонятной последовательностью он выходил в эфир в одно и то же время, в 8:30 утра, иногда добавляя еще один радиосеанс во второй половине дня. Но, отчаявшись нащупать источник помех, сирийцы попросили помощи у советских специалистов. Те довольно быстро определили, что помехами являются сигналы, посылаемые из района расположения индийского посольства. Они же и навели сирийцев на квартиру Коэна.

18 января 1965 года в 8.30 утра три сотрудника сирийской госбезопасности ворвались в его квартиру как раз в тот момент, когда, лежа в постели, он принимал радиосообщение из Тель-Авива. Один из них сказал: «Игра закончена. Кто ты на самом деле, Камаль?» При обыске нашли еще один радиопередатчик, фотопленки с фотографиями особо секретных объектов, в одном из ящиков стола обнаружили куски мыла, которые на самом деле оказались взрывчаткой. Его тут же попытались заставить передать неверные сведения с целью начать радиоигру с теми, кто его послал в Сирию, тщательно следя, чтобы он не вставил в текст сообщения какой-либо условный сигнал. Однако Эли удалось передать сигнал, означающий, что он попался, это было заранее предусмотренное изменение ритма в передаче знаков, никак не фиксируемое теми, кто не был в курсе дела. Через некоторое время во время второй такой же передачи из Тель-Авива пришло условное сообщение, что там поняли создавшуюся ситуацию. В ночь того же дня сирийское радио объявило о поимке израильского шпиона.

Арест Камаля Эль Табата поверг сирийцев в настоящий шок. Было арестовано несколько сот человек, связанных с Коэном. Сам президент Эль Хафез посетил Эли Коэна, чтобы лично убедиться, что шпионом оказался один из его близких друзей. Коэна пытали, страшно пытали. Ему прикрепили электроды к самым чувствительным местам и пропускали через них электрический ток. Ему вырвали все ногти. Но он не сломался. Стражники прозвали его «храбрецом».

Израильское государство начало беспримерную борьбу за спасение Эли Коэна. С просьбой о его помиловании к сирийским властям обратились Папа Римский, бельгийская королева, президент Франции, премьер-министр Канады и другие государственные и общественные деятели различных стран. Израиль настаивал на проведении открытого суда. Он согласился на обмен Коэна на сирийских шпионов, захваченных в разное время израильтянами. 100 дней прошло в этой изнурительной борьбе. Французский адвокат, нанятый израильским правительством, получил заверения в хорошем исходе суда. Однако все оказалось напрасным. Состоявшийся публичный суд приговорил Эли Коэна к смертной казни через повешение. Заодно к пяти годам каторги было приговорено несколько его «друзей-соучастников» – власти не могли поверить, что он действовал в одиночку. Снова началась отчаянная борьба, на этот раз по дипломатическим каналам. Обратились за помощью к правительству Великобритании. К сирийскому руководству еще раз обратился президент Франции де Голль, просивший о помиловании Коэна. Наверное, в это время Израиль допустил роковую ошибку, обстреляв сирийское маскировочное оборудование в районе водопада Баниас, тогда принадлежавшего сирийцам. Публичная казнь оказалась единственным способом успокоить бурю общественного негодования, разыгравшуюся в Дамаске. Президент Сирии подписал распоряжение о казни, и в ту же ночь 18 мая 1965 года в 1.30 представители сирийской службы безопасности подняли с постели главного раввина сирийской еврейской общины 75-летнего Нисима Коэна. Позже он рассказывал, что состояние Эли было ужасным, следы побоев и пыток на всем теле. Увидев раввина, он заплакал. Заплакал и раввин. Эли передал раввину письмо для жены Надии и попросил его передать свои извинения членам своей семьи. После чтения молитвы «Шма Исраэль» Эли Коэна повесили. Казнь транслировали по телевидению. Это произошло в 3.30 ночи. Кадиш (поминальную молитву) прочитать не разрешили. Тело провисело на одной из центральных площадей Дамаска шесть часов, чтобы смотрели и увидели. Затем его похоронили на еврейском кладбище. (В скобках заметим, что коммунистические безбожники хоронили свои жертвы где попало и без какого-либо священнослужителя.) Через пять лет сотрудники израильской разведки пытались выкрасть тело Коэна, чтобы перезахоронить его в Израиле. (Это одна из святых традиций Израиля: сделать все, чтобы хотя бы захоронить на своей земле, если уж не удалось спасти.) Операция закончилась неудачей. А останки Эли Коэна перенесли на кладбище одного из военных лагерей, расположенных в Дамаске, и поместили в бункере на глубине 30 метров.