— Встать! Суд идет!

Мы все, всего человек пятнадцать, поднимаемся на ноги, хлопая откидывающимися, как в кинотеатре, сидениями.

Судьи, чьи физиономии, такие же унылые, как и вся их халабуда, занимают свои места.

— Именем Российской Федерации. Всесторонне рассмотрев дело…

Я смотрю в сторону скамьи подсудимых, где в гордом одиночестве находится виновник торжества. Мне очень хочется послать ему ободряющий взгляд, но он, весь напрягшись как трансформаторная будка, не сводит взгляда с председателя судебной комиссии, долговязого худого типа, вооруженного очками с толстенными линзами, что делает его похожим на пересушенную воблу, у которой от соли глаза повылазили на лоб. Поднеся бумагу, на которой отпечатан приговор, так близко к лицу, что рискует проткнуть ее своим худющим носом, он продолжает увлекательное чтиво.

— ….признать виновным…

Председатель делает паузу, не то для того, чтобы вытереть свисающие со лба крупные капли пота, не то для того, чтобы потрепать присутствующим нервы. Если последнее верно, то это ему удалось — жена Альвареса на грани обморока.

— …однако, принимая во внимания обстоятельства, послужившие причиной действий подсудимого, состояние аффекта, личности подсудимого, не замеченного ранее в противоправных действиях, суд постановляет: приговорить Альвареса Хуана Эрнестовича, одна тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения, к одному году лишения свободы… — Председатель опять замолкает и обводит взглядом присутствующих (типа он кого-то за своими линзами может увидеть) и заканчивает: —…условно.

По нашим рядам проносится вздох облегчения. Жена Альвареса, Марина, на радостях пускает слезу. Довольные, что так все удачно закончилось, мы вместе с бывшим подсудимым, покидаем зал суда.

— Как себя чувствуешь, уголовник? — спрашиваю я Вано, хлопая его по плечу, когда мы оказываемся на улице. — Не переживай, теперь иметь судимость это очень даже модно, да, что я говорю, теперь в некоторых профессиях это становиться даже необходимым. Например, для депутата. Теперь, не имея сколько-нибудь приличной судимости, не стоит даже и думать о выдвижении своей кандидатуры в народные избранники. Я так полагаю, что скоро без судимости нельзя будет устроиться на работу даже самым маленьким начальником, как раньше не имея партийного билета. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло.

Адвокат Альвареса, Виктор Викторович Кривошеев, совсем не склонен разделять мой оптимизм. Он очень не доволен поведением своего подзащитного во время судебного заседания и прямо говорит ему об этом.

— Ну что, рад, голубчик? Доигрался? Ты почему не заявил судьям о том, что ты горячо раскаиваешься в содеянном? Скажи ты так, то никакого года вообще не было бы!

— Единственно в чем я раскаиваюсь, так это в том, что мало ему врезал, — совсем в духе Галилея упорствует Вано.

Кривошеев только руками всплескивает.

— Вот осел упрямый! Что ж, если тебе так нравится каждую неделю ходить и отмечаться в мусарник, пожалуйста, что я могу сделать! Зато теперь ты на протяжении целого года никому по морде треснуть не сможешь… Кассацию будем подавать? Чтобы приговор отменили?

Альварес не знает. Он вообще мало соображает из-за всего пережитого за последние полтора часа. Адвокат советует ему подумать, а потом перезвонить. Вано рассеянно кивает.

Я предлагаю чете Альварес подкинуть их домой, но Павел Царегорцев, который тоже на колесах, опережает меня и перехватывает инициативу. Перед тем, как сесть в машину, он поворачивается ко мне и протягивает вырванную из записной книжки страничку.

— У нас есть клиент по твоей части, — сухим, лишенным эмоций голосом говорит он. — Найдешь его по указанным здесь координатам. Он объяснит, что от тебя требуется. Если понадобится помощник, завтра можешь подключать Вано, а сейчас съезди сам и прикинь, что к чему.

Сказав, он поворачивается ко мне спиной. Вот так: съезди и прикинь. Ни тебе здрасти, ни тебе до свидания. Хоть бы сказал в двух словах, какого сорта этот клиент.

Разворачиваю клетчатую бумажку и начинаю разбирать начальственную писанину, больше напоминающую китайские иероглифы эпохи династии Цин. Если бы Кирилл с Мефодием могли предположить, как некоторые несознательные элементы, типа Царегорцева, будут так курочить правописание, они бы предпочли застрелиться, нежели засесть за разработку своей азбуки.

То, что получатся разобрать, вызывает у меня небольшое недоумение: «Улица Майская, 19. Архиепископ Феодосий». Сколько себя помню, но иметь дело с духовными особами мне еще не приходилось. Наша клиентура обычно состоит либо из бизнесменов, либо из обманутых супругов. Интересно, что могло произойти такого, чтобы служителю культа, тем более такого ранга, как архиепископ, понадобилась помощь частного детектива?

Указанный Павлом адрес, это не частный дом, а собственно официальная резиденция Владыки. Я прохожу в украшенную православным крестом калитку и спрашиваю у человека, поливающего из резинового шланга черную «Волгу», куда мне идти дальше.

Он говорит и даже указывает шлангом нужное направление, при этом чуть ли не окатывая меня с ног до головы холодной водой.

Игнорируя надпись на дверях, сообщающую о том, что сегодня неприемный день, прохожу внутрь. Приемная архиепископа в самом деле пустая, за исключением особы неопределенного возраста, но точно женского пола, в сером мышиного цвета костюме с покрытой цветастым деревенским платком головой, которая (не голова, а ее владелица) яростно дербанит клавиши механической пишущей машинки — мечты антиквара. Резонно предположив, что она выполняет здесь функции секретаря, подхожу к столику.

Особа оказывается женщиной воспитанной, потому что как только я оказываюсь рядом с ней, сразу же прекращает свои занятия. Это выгодно отличает ее от своих коллег в государственных учреждения, которые часами могут в упор не замечать посетителя, делая вид, что страшно заняты.

— Здравствуйте, — первой говорит она и улыбается, демонстрируя ряд гнилых зубов во всей их красе. — Чем могу вам помочь?

— Здравствуйте, — отвечаю я. — Мне нужно видеть архиепископа Феодосия.

— По личному вопросу? — предполагает она.

Я хочу сказать, что я прибыл из детективного агентства «Зета +», но вовремя нажимаю на тормоз. Дело, которое собирается мне препоручить его «высокопреосвященство», может оказать весьма деликатным, поэтому не стоит без нужды раскрывать себя. Кто знает, может, к нему пришла анонимка про то, что его секретарша спит со своей овчаркой и мне теперь, прикинувшись сенбернаром трехлеткой, нужно будет проверить так ли это на самом деле. Приходиться врать.

— Да по личному! — подтверждаю я ее догадки. — Я и моя любимая женщина хотим обвенчаться, а священник отказывается это делать. Говорит, что я сначала должен испросить разрешение у архиепископа.

— Благославление.

— Чего? — не понимаю я.

— У нас говорят: не разрешение, а благославление. Вас отказываются венчать, потому что у вас вторичный брак?

— Семеричный!

Теперь настает уже ее очередь не понимать. Приходиться объяснять.

— Это моя седьмая супруга. Но, как и все предыдущие, одна — на всю жизнь.

— Ну, вы даете! — удивляется секретарь и, как мне даже показалось, слегка присвистывает сквозь свои почерневшие пеньки. — Это очень легкомысленно с вашей стороны. Вам действительно нужно поговорить с владыкой. Без его благославления вам никак нельзя идти на обряд венчания. Только он сейчас не принимает. Приходите завтра. Прием с десяти до часу и с трех до половины шестого.

— Да, но у меня с ним предварительная договоренность. Мне сказали, что меня будут ждать.

— Странно, — соглашается дева. — А как ваше имя?

— Сергей Николаевич Лысков.

— Он мне не говорил про вас. Может, забыл?

— Ну, тогда, — продолжаю настаивать я, — доложите обо мне, пожалуйста. Может ввиду того, что я очень большой грешник и как никто другой нуждаюсь в излиянии на меня благодати, он все-таки снизойдет и примет меня сейчас. Скажите, что пришел Сергей Лысков.