«Сокращая пределы дальности…» Сокращая пределы дальности Поступился своей практичностью По нелепости ль, по случайности Пораженный до аномальности Босоногой твоей поэтичностью. Там Земля мнёт бока об оскал времён Там журавль небес сторонится Лицедей – словно раб – в нелюбовь клеймён Напоследок толпе поклонится. И неловко в столицах, где нет тепла Где под арками тянет холодом. И скользнёт по расплывчатости стекла Твой двойник, что знакомец смолоду. Вот и день на исходе. Поникли ниц Мои плечи, от чьей-то тяжести. Где-то там, вдалеке ото всех столиц, Ты живёшь? Или мне лишь кажется? Выйду ночью, замру на семи ветрах Пусть продуют мне душу чахлую Я не раб, не клеймён. Только гонит страх И бегу… спотыкаюсь… ахаю… Упаду. Поднимусь, потирая бок. Кто, скажи мне, придумал шалость: Что любовь, непременно, дарует Бог И она отдаляет старость? И усталая, кем-то благословенная Жизнь была? Или мне приснилась? Бесконечная и короткая. Как Вселенная Что в душе твоей поселилась 11. 04. 2008 «Не говорите горькие слова…» Не говорите горькие слова. Ни по ночам, ни днём – не говорите. Когда кружится кругом голова Поверив очевидности событий. Не пожалейте ласки. И тепла Душе усталой каплю уделите Когда звенят любви колокола Не говорите слов, не говорите. Не уничтожьте веры в доброту И хоть на миг, позвольте, на прощанье Увидеть, наконец, позвольте ту Что ободрит улыбкою печальной. Вы только ничего не говорите. Я вас прошу: пусть помолчит молва! Когда замру в предчувствии событий Не говорите горькие слова… 23.11. 1994 Подражание Александру Блоку Ин вино веритас. Вся истина в вине. И я смотрю с надеждой на стакан Где капля истины лежит на дне Дразня мой пьяный, неприкрытый срам. Столы, табачный дым и полумрак Качающийся в сумраке свечей. Я сфокусировать не мог никак Свой мутный взгляд на женщине ничьей. Я каждый вечер прихожу сюда Смотреть в её усталые глаза. Всегда без спутников, всегда одна Бокал вина, на шляпке – брошь-слёза. Лик тонкий, в обрамлении волос И черный локон вьётся по щеке В озёрах глаз всегда немой вопрос И сигарета тонкая в руке. И боль в глазах. Несбыточность. И страх. И складка горькая – граница меж бровей Печать молчания на розовых устах Пугает неприступностью своей. Я каждый вечер истину ищу В её глазах, и терпкости вина. О чём молчит всегда, понять хочу И почему без спутника, одна? Какой тоски не высказана боль В смятенных и беспомощных глазах? И чем навязана такая роль: Тонуть в своих невидимых слезах? В какой-то вечер истину найду На дне стакана. И оставив стыд Я к ней, всегда печальной, подойду. Ин вино веритас. Но мой стакан разбит… январь, 1994 «Вопреки всегдашней безнадёге…» Вопреки всегдашней безнадёге Дивный сон приснился нынче мне: Был я рыцарем, и в латах строгих Я на белом гарцевал коне. Стройный конь, звеневший удилами, Нёс меня по берегу реки. Блики солнца на мече играли Сжатом в стали рыцарской руки. Конь, своим серебряным копытом, Высекал звенящую искру. И казалось мне в давно забытом Я не в первый раз таком миру. Словно было всё. Шумели травы. Серебрилась плавная река. Мне знакомы в этом мире нравы Зорок глаз, тверда моя рука. Иссечён рубцами в поле брани Меч отточен вражьей головой. И не в первый раз весенней ранью Возвращаюсь в замок родовой. И шатёр в степи ковыльно-белой Для меня привычен. В вышине В синем небе, малой точкой серой Хищный ястреб плачет обо мне. И плечо, окованное сталью, Украшает сочно-алый шелк Женщины игривой и лукавой Понимающей в любови толк. Пилигрим печальный на дороге Долгий путь пророчествует мне… Был я рыцарем. И в латах строгих Гарцевал я на коне. Во сне. январь, 1994 О семейном счастье невзначай Обнимал тебя нежно, сладкая Ты меня целовала, нежная Не послушалась мамку с папкою, И накушалась неизбежного. Ты меня не пугайся, чистая Я не чёрт, я не бес стреноженный. Просыпаешься – вся лучистая Я – опять с непобритой рожею. Жили славно, не знали горького Наживали добро, под готику И прижили с тобою кой кого Вон оно, пузырится ротиком. Вот головушкой – бум – в порожики И орёт басовито, шмыгает На тебя, и меня похожее Наше чудо. Не торопыга ли? Как и мамке, видать, не можется. Как и папке, видать, не терпится. Что уж Богом, видать, положится То и слюбится. Нет, – так стерпится Подрастёт, поумнеет чадушко Радость в старости мамке с папкою… Где же курево, моя ладушка? И не ты закидала тапки ли? Подымлю, посмотрю на небушко Там три звёздочки, как три душеньки. Подойду, поцелую нежную Я мордашку твою, в подушеньке. Ты счастливая, как побитая У тебя полкосы распущено. Прикоснувшись щекой небритою Полюблю тебя черта пуще я. 30. 08. 2008 |
