— Она сегодня ко мне приходила, — сказал Гоша, — только что ушла. Говорила, что была не права, что я самый лучший. Что виновата. Что она дура, что сама не знает, что с ней произошло. И что она хочет вернуть всё обратно.

— Смешно, — сказал я, — и что ты ответил?

— Я сказал, что мне надо подумать. До восьми часов утра, — понурив голову, сказал Гоша.

— И что ты ей скажешь утром? — спросил я.

— Не знаю, — честно ответил Гоша, — я же с ней почти двадцать лет прожил. Я до сих пор скучаю по ней.

— Она тебя предала, — напомнил я ему.

— Я знаю, — ответил Гоша, — утром пошлю её.

И отключился.

А я выругался. Вызвал такси и поехал в аэропорт. Там поменял билеты до Новосиба с пересадкой в Питере на билеты с пересадкой в Москве. Причём в Москве я задерживался почти на сутки. Отправил смс знакомой: «Ирка, прилетаю в 5.25 утра в Шереметьево. Мне нужна твоя машина. Целую, Шестой».

Прошёл досмотр, сел в самолёт. Полетел.

В Москве меня встретила злая и невыспавшаяся Ирка. Она швырнула мне ключи и документы от своего Лексуса.

— До дома-то хоть подкинешь? — спросила хрипло.

— Опаздываю, — виновато сказал я, залезая в машину, — доедь сама, пожалуйста. Я тебе вот подарков привёз. Бехеровки лимонной.

— Сволочь, — сказала Ирка, забирая у меня Бехеровку.

— Нет, — возразил я, — не сволочь, а ангел.

— Всё равно сволочь, — не согласилась Ирка.

Она развернулась и потопала к стоянке такси, маленькая и беззащитная в этот ранний осенний час.

А я через МКАД поехал в небольшой приокский городок, где жил Гоша.

Успел я вовремя. Прям аккурат.

Только припарковался, как увидел её. Жёлтый плащ, чёрные юбка и туфли. И белая блузка. В руках дамская сумочка. И пакет. В пакете конфеты и бутылка шампанского.

Она остановилась перед дверью и собралась набрать код на домофоне, но я остановил её.

— Таня, — сказал я, — не торопись.

Она повернулась, посмотрела на меня удивлённо.

— Вы кто? — спросила.

— Я Гошин друг, — сказал я, — он просил передать, чтобы вы уходили и больше никогда не появлялись в его жизни.

Её глаза сузились, лицо сделалось злым и некрасивым. Сразу же стали видны все морщинки, до этого умело замазанные тональным кремом.

— А сам он это сказать боится? — прошипела она.

— Не боится, — спокойно сказал я, — он просто воспитанный человек и не может сказать тебе то, что скажу сейчас я.

И я сказал. Зло и матерно. Сам не ожидал от себя, что вспомню и применю такие обороты из своей хулиганской юности.

Татьяна окаменела. Лицо у неё пошло красными пятнами.

— Да как вы… да как ты… — запинаясь, что-то попыталась сказать она.

— Пошла вон, — перебил я её, — и чтобы я тебя тут никогда не видел.

Волосы у меня на голове встали дыбом. Глаза покраснели. Я оскалил рот, из которого полезли клыки. Кстати, это очень больно, когда надо, чтобы клыки выросли в течение нескольких секунд. Очень больно. Так, что я даже заскулил от боли. Или зарычал. Не знаю.

Потому что Татьяна после моего рычания очнулась, ткнулась было в закрытую дверь подъезда, взвизгнула, подпрыгнула и ломанулась через палисадник за угол дома.

Я спрятал клыки, закрыл рот, пригладил волосы.

Поднял голову. На балконе второго этажа стоял Гоша с отвисшей челюстью.

— Код у вас какой? — невозмутимо спросил я.

— 1942, — ответил Гоша.

Я вошёл в подъезд, поднялся в квартиру. Гоша позвонил на работу и сказал, что задержится.

Сели попить чай.

— А ты точно ангел? — спросил Гоша, косясь на меня.

— Точно, — ответил я и подал ему удостоверение, — вот тут написано. Ангел. Шестой. Дата, печать. Всё как полагается. Я могу даже карающий меч использовать, но это в совсем крайних случаях. Когда уже никакие другие методы не помогают и надо покарать. Вытащил меч — значит, руби.

— Понятно, — ответил Гоша, возвращая удостоверение, — только я бы и сам мог.

— Я с гарантией, — сказал я, — чтобы не возвращалась. А то у меня сейчас работа началась. Контролировать тебя плотно не смогу. Как бы ты обратно предателя в дом не привёл.

— Не приведу, — пообещал Гоша, — да и она вряд ли ещё попросится.

— Вот и правильно, — сказал я, — а то, бывает, человек поведётся на сказки про «явсёпонялаибольшенебуду», а через несколько лет всё возвращается на круги своя. Люди, они ведь постоянные. Их не переделать.

— Это я понял, — кивнул головой Гоша, — хотя желание начать с ней всё сначала было очень сильное. Я чуть не согласился. Но потом подумал, хорошенько подумал. И понял, что не смогу с этим жить.

— Молодец, раз понял, — похвалил я его, — но особенно не радуйся. Качать тебя ещё будет долго. От эйфории до лютой депрессии. Поэтому соблюдай все мои указания и про велик не забывай.

— Да как тут забудешь? — усмехнулся Гоша. — У нас это уже стиль жизни. Каждые выходные планируем, куда поехать. Жалко, зима скоро начнётся. Не покатаешься особо.

— Зимой есть лыжи, — возразил я ему, — или просто в спортзал на беговую дорожку или велотренажёр.

Гоша улыбнулся.

— Придумаем что-нибудь, — сказал он, — не переживай. У меня сейчас идей полно. От велопрогулок до новых моделей рубашек. Кстати, давай линию «Шестой ангел» замутим. Я думаю, эта тема будет интересна. Крылья там, лейбы, вышивка.

Я поперхнулся чаем.

— Боюсь, руководство будет против, — сказал, утирая рот салфеткой, — но я подумаю. Если что, мои шесть процентов.

— Договорились, — обрадовался Гоша. — Кстати, а почему Шестой? Что за фамилия такая?

— Это от предков, — сказал я, — в Тульской области они жили. Тут недалеко, Заокский район. Изначально фамилия была Шестов. А номер дома был шестой. И при переписи населения, ещё во время коллективизации, вместо Шестовых записали Шестой. Не совсем грамотный писарь был. Из красноармейцев. И даже бумагу выдали. Семья была зажиточная. И когда пришли раскулачивать Шестовых, мой прадед достал бумагу и сказал, что они Шестые. Раскулачивальщики со списками сверились — нет таких. И ушли. А фамилия осталась.

— Интересно, — сказал Гоша, — а я о своих предках не много знаю.

— Вот и займись этим как-нибудь, — посоветовал я ему.

После чего поблагодарил за чай, оделся, сел в машину и уехал обратно в Москву. Там меня настигло сообщение от Референта М: «Шестой, вы где шляетесь? Почему не на месте?»

Я честно ответил: «Перепутал рейсы, искуплю, не сердись, целую, Шестой».

А потом я улетел в Новосибирск, где и провёл зиму, а потом и весну, склеивая разбитые судьбы.

По вечерам я, как обычно, созванивался или списывался с Гошей. Уже не каждый день. Но раз в неделю обязательно.

Его развели. Квартиру они поделили на две однокомнатные. В разных концах города.

Татьяна, по слухам, уехала в Москву. Но мой подопечный уже не интересовался её судьбой.

Он готовился к новому сезону. Купил себе байк. Всё у него было хорошо.

Только однажды, в один из наших последних сеансов связи, он сказал мне (видимо, давно хотел спросить):

— Шестой, почему так? — голос его звучал глухо и больно. — Почему люди предают? Я же теперь не могу никому до конца доверять. Особенно женщинам. Мне так и жить одному?

— А тебе плохо одному? — вопросом на вопрос ответил я.

— Нет, мне очень хорошо одному, даже лучше, чем было в браке, — чуть подумав, ответил он, — но иногда накатывает. И мне становится грустно.

— Раз хорошо одному, живи один, — сказал я, — должно пройти время, чтобы ты оттаял. Тем более, я в социалках видел твои последние фотки. Там постоянно какая-то девушка рядом с тобой мелькает.

— Да это несерьёзно, — покраснел почему-то Гоша, — мы просто спим вместе. А так живём отдельно. Нас так устраивает. Да и молодая она для меня. Тридцати нет.

— Ну, раз устраивает, так и спите дальше вместе, — рассмеялся я. — Ты не заморачивайся насчёт с кем жить и зачем жить. Просто живи.

— А я и живу, — улыбнулся во весь экран Гоша, — и это так классно.