Анька оглянулась, но не смогла взять в толк, кто там на этой стенке Валерка. А Жанна опять смотрит то на Аньку, то на свою работу и умиляется.

– К чему я это говорю, – Жанна взяла самую маленькую кисточку и макнула ее в белила, – Валерка Шведов и подсказал мне найти тебя.

– Что так и сказал, найди, Жаннка, Аньку Трахтман?

– Так ты еврейка? – Жанна изображает удивление и правит этой кисточкой Анькины глаза, – никогда бы не подумала, хотя евреев я безошибочно определяю. Значит я не ошиблась.

– Жанна, ты меня заинтриговала. Зачем я понадобилась покойнику?

– Валерка не покойник, – говорит Жанна, принимаясь за ее губы, – смотрела «Дона Флора и два ее мужа»? И Валерка тоже живой, только его никто не видит. И вообще смерти нет.

– И все же, – перебила Анька, – чего понадобилось от меня твоему Валерке?

– Не знаю, – Жанна отстранилась и придирчиво рассматривает свое творение, – он сказал найти незнакомку, которая все изменит.

Аньку такой ответ не удовлетворил, она хмурилась и кусала губы.

– Целый месяц я бродила по улицам, выискивая эту незнакомку, – продолжает Жанна, – но все незнакомки были до ужаса знакомы. Не поверишь, Анна, Питер как большая деревня: видишь незнакомого человека, и знаешь, с кем спала его мама, кто ходил в мужьях, а кто прятался в шкафу. Когда я увидела тебя, то все поняла. Ты была такая, не знаю. Как Даная Якоба ван Лоо. Не живая, ни мертвая. Никакая! Я смотрела на тебя и мне хотелось плакать от умиления. Потом тебя стошнило и наваждение прошло. Собственно, однажды со мной уже было такое. Когда я увидела Майкла.

– Его тоже стошнило? – съязвила Анька.

Жанна встала, потянулась и подошла к стене на которой собраны ее работы.

– Кстати вот он, Валерка, – показывает пальцем и ловит Анькину реакцию, – никого не напоминает?

Анька смотрела на эту красноречивую морду алкоголика и бабника, и не хотела верить свои глазам. Жанна довольно улыбнулась и отошла, давая возможность обескураженной Аньке разглядеть Валерку во всей красе. Анька щурилась и судорожно соображала, кто же тогда шлет открытки, и почему от нее скрыли все это? А может быть все проще: не было никогда отца еврея, а был белокурый Валерка Шведов, которого любила ее мамочка и который бросил ее ради Наташки Черепахи или Жанки Кисточкой-по-клитору? Как бы то ни было, но вот он настоящий отец Аньки, и дело даже не в голубых глазах и ехидце, размазанной по всей физиономии, а в безнадеге, просвечивающей сквозь эту маску. Она была одна, что у Аньки, что у этого Валерки.

– А как он умер? – с предательской хрипотцой спрашивает Анька и пятится.

Жанна пожимает плечами:

– Загадочная история. Расскажу как-нибудь в другой раз.

Анька рухнула на табуретку, соображая, что ей делать с всеми этими откровениями? А потом ей пришло в голову, что в сущности ничего не изменилось, как была она брошенкой, так и осталась, хотя, возможно, появилось неопределенное количество родственничков.

– И что, этот Валерка Шведов весь Питер обрюхатил?

– Только лучшую его половину, – прикалывается Жанна, – куда я, к сожалению, не попала… Когда месячные у меня, когда запой у него. До сих пор не могу простить этого Валерке. Был бы у меня ребенок от него, стала бы я рожать от других?

Аньке немного повеселело, потому что делить отцовство не входило в ее планы.

– И много их у тебя было? – переводит она стрелки.

Жанна иронично посмотрела на Аньку.

– Скажу так, я еще не встречала мужчину, который не хотел бы меня. А я девушка добрая, если ты понимаешь.

– Понимаю… И Майкл тебя хочет? – спрашивает Анька с невинным видом.

Жанна неприязненно уставилась на Аньку.

– Не думаю, что он так уж жаждет меня. Но если бы я была твоего возраста, то из нас двоих он бы предпочел меня, если ты об этом.

Анька весело рассмеялась.

– Я рада за тебя, Жанна. Но если Майкл не еврей, то у него в отношении меня нет никаких перспектив…

Потом Жанна договаривалась с Анькой о следующей встрече, надо, мол, еще волосы дописать, да и краскам дать подсохнуть, чтобы контрастов добавить, Анька бормотала, что непременно, а сама норовила посмотреть на самую себя, чтобы решить, стоит ли оно того. Но Жанна встала между мольбертом и Анькиным любопытством.

– У меня правило, Анна, никому не показывать незаконченную работу, поэтому не обижайся.

– Вот еще, – Анька разворачивается на 180.

– Что, вот так просто и уйдешь? – не понимает Жанна.

– Ты ж сама сказала – бесплатно. Я тебе, Жанна, ничего не должна, – Анька даже топнула ножкой.

– А знаешь, – Жанна колеблется, – к черту правила, – и отходит в сторону, – вуоля!

И Анька наконец видит то, что в течении нескольких часов вымучивала Жанна… и ничего не понимает. Она пытается найти сходство с собой, но тщетно… и Анька запоздало соглашается, что зеркала – подлые обманщики, фотографии – наглые врунишки, а скорее всего это вселенский заговор против нее, потому что зная себя по жизни другой, она представляла себя именно такой…

Потом они опять пили кофе и курили. Жанна уверяла Аньку, что через нее многое поняла и теперь сумеет передать суть Майкла, и тогда можно открывать персональную выставку.

– Надо только имя подходящее придумать. Жанна Петрова – не звучит. Анна, как ты думаешь, Жанна Бехтерева или Жанна Славина?

Анька говорит, что Бехтерева – бренд, и если ты не ученый, то нафиг надо, а Славина – как-то тщеславно, она бы на месте Жанны осталась Петровой – серьмяжно, но патриотично. Жанна что-то говорит про свои ассоциации, Анька, поддакивая, тупо пялится на саму себя, вспоминая, что на самом деле уже умерла. И ей становится спокойно на душе, и даже хочется пожить немного, точнее притвориться живой, а еще хочется вспомнить, что у нее вышло с ее миссией: спасла она мир или умерла не целованной.

– Да, Славин такой и был, – ностальгирует Жанна, – Я была уже замужем, у меня была квартира в Москве, любящий муж… Алик Семенов, и дочка Люба. Славин ко мне пришел: «Жан, – он меня так называл, – выходи за меня». И я вышла прямо в тапочках… внизу ждало такси… мы помчались на вокзал и уехали в Ленинград… И я стала Славиной… С Любой, правда, вышла целая детективная история, Алик ее прятал, шантажировал меня, умолял вернуться, но когда понял, что я не вернусь, сам привез Любу и оставил у дверей… С тех пор я с ним не виделась, с Аликом, хотя Люба несколько раз ездила к нему, но в последний раз он выгнал ее… Такая вот история. Думаешь, мне стоило остаться с Аликом ради Любы?

Анька пожала плечами.

– Вот и я, Анна, не знаю. А со Славиным мы прожили несколько лет душа в душу, пока он не изменил мне. А изменил-то, с кем, не поверишь, Анна, с травистюшкой! Она в театре мальчиков до сих пор играет. Я думала, блажь это у Славина, смотрела на их роман сквозь пальцы, но оказалось серьезно. Да и слухи по городу поползли. И тогда я приготовила Славину шикарный ужин: Киндзмараули, сациви с курицей, фрукты, свечи… Славин был счастлив. Мы поужинали, и тогда я говорю ему: «Саша, давай разведемся». А он понял, что я обо всем знаю, смотрит в мои глаза и спокойно так говорит: «Давай». Я пошла мыть посуду, а он в мою сторону стаканом запустил. Мальцевским. Вот таким же, – и Жанна махнула в сторону комода.

– Значит, любил тебя.

– Наверное. Осколки в лицо попали. Крови было! И шрам остался.

– Значит и ты его любила.

Жанна благодарно посмотрела на Аньку и рассказала, что как театральный художник Славин так себе, но зато подпись свою своровал у Дюрера. Тщеславный. Получил заслуженного, должность в театральном институте, женился на своей студентке и нарожал дюжину детей, сделался важным, но любит до сих пор только ее, Жанну. А однажды они встретились на Невском и Славин пригласил ее в мастерскую похвастаться. Но Жанна пришла не одна, а с Майклом. И Славин все понял.

– Понял, что я его не люблю, – Жанна вздохнула. – А стаканы эти мне его мама подарила. Хорошая женщина, любила меня, умоляла не разводиться… С тех пор так и пошло. Стакан сломается, и я с мужем очередным расстаюсь.