Очень греться не люблю

Я в чужой постели,

Обожаю лишь свою,

Чтобы сны взлетели.

Снится тихий городок,

Озеро большое.

И мальчишка с ноготок

Думает, что море.

Снится: в школу я пошел.

Первые тревоги.

Что-то новое нашел.

И сильнее ноги.

Снится первая любовь,

Поцелуй невинный.

И пролита чья-то кровь:

Дурман во мне винный.

Снится воинский призыв

И стальные нервы,

И ночной печали взрыв,

И убитый первый.

Снится мне, что я живой

Возвращаюсь в город.

Снится мне, что я седой,

Хотя очень молод.

Ревность в сердце родилась,

Хотя уже старый.

Душа с петель сорвалась:

Вот такой я малый.

Понимать я не хочу:

Потерял рассудок.

В бездну вечности лечу,

Как простой «ублюдок».

Ревность терпеливо ждет

Сильных потрясений

И по гордости пройдет,

Как поток весенний.

Бесполезно говорить

Слова оправданий.

Тяжело, наверно, жить

В пелене рыданий.

Ревность душу обнажить

Не всегда готова.

Только мне как дальше жить,

Выбравшись из рова.

Недоверие мое

Растоптало душу.

Мое старое лицо

С грубостью о сушу.

Вецмезони, мой друг, Вецмезони,

Одурачен словами любви.

В море чувств мы вместе не потонем,

Не хлебнем равнодушья нужды.

На развалинах дикого рая

Новый дом не построим вдвоем.

Ни желаний, ни страсти не зная,

Мы оставим все на потом.

И не будет прогулок безумных,

И не будет черных ночей.

Для хороших и очень умных

Что-то тихо споет соловей.

Вецмезони не ты, Вецмезони,

Не пространство далеких миров

Нецелованных грубо не тронем,

Не коснемся грязью их ртов.

Ошарашено слабостью время.

Это время прожить нам дано.

И разврата тяжелое бремя

На родное плечо легло.

Что ж, скрипели недаром зубами,

Рвали нежных желаний белье.

Крепко сжатыми кулаками

Сильно били прямо в лицо.

Вецмезони – последнее счастье

И рассвет голубой на заре.

Вецмезони не любит в ненастье

Обращаться с молитвой к судьбе.

Дожидаясь роскошного утра

И прилива волшебных сил,

Поступает, наверно, мудро,

Что прощенье за грех попросил.

Я не знаю другого создания

В этом мире желаний, страстей,

Чтобы так прилагало старанье

Для приема хороших гостей.

Чтобы горечь и грусть растопило,

Чтобы море волнительных чувств,

Чтобы в холоде тел пробудило

Жар любви и безумства хруст.

Вецмезони – последняя радость

И последняя дикая страсть.

А потом бесконечная слабость

И горячая трезвости власть.

И вернется в сознанье рассудок,

И глаза подобреют от роз,

И достаточно сотен минуток,

Чтобы вовсе остыть в мороз.

Огорошила ночью супруга:

Надо позу любви нам сменить.

Попа очень моя упруга:

Ее тоже надо любить.

Для меня это ново и дико:

Сорок лет было все хорошо.

Развернулась любимая лихо:

Я не вижу ее лицо.

Подчинись, если женщина просит,

Сделай так, как сказала она.

Словно в поле наложница косит,

И махает серпом рука.

Извивается тело большое.

И привычен телу полет.

Только где познала такое?

И ругается грубо рот.

Ошарашен познаньем супруги.

Сорок лет я не знал ни о чем.

Ягодицы ее упруги.

И владеет красиво ртом.

Я не знаю познанья откуда.

Кто ее и когда обучил.

Только я больше так не буду:

Не такую ее я любил.

Подозренье, опять подозренье:

На виду вновь водитель дрочил.

В голове появилось сомненье.

Почему ей извоз предложил?

Почему приняла предложение

Утром, вечером, летом, зимой.

Приказал прервать соглашение

Этой ранней бурной весной.

Зарыдала, забилась в истерике,

Умоляла извоз разрешить.

Говорила супругам в Америке

Без водителя скучно жить.

Я молчал: велико подозрение.

На колени упала она.

Видно, взрывом эмоций в волнение

Загоняет ее сатана.

Видно, тело терзает влечение.

Видно, правда, ее пожалел.

Видно, радостное мгновение

В отношениях не предел.

Видно, сам виноват, что доверился,

Что всегда и во всем доверял,

Что ударить ее не осмелился,

Неуверенно возражал.