– И что делать? – попытался нащупать компромисс он.

Марина застыла в дверном проеме, как статуя свободы, держа вместо факела колючую массажную расческу. По зеленеющему лицу любимого она могла догадаться о характере беседы. И для этого совсем не обязательно быть семи пядей во лбу.

– Решать надо. Они Некраса выцепили, подмолодили, за тебя спрашивали.

– А Некрас-то при каких делах?

– Это ты им объясняй. Они в курсе, что мы работаем вместе. Дальше читай между строк. Ты пока не высовывайся. Я Горе найду, может через него порешаем.

– Хорошо.

– Ни хуя хорошего, – и Макс оборвал связь.

* * *

– Есть еще кое-что, – Кава выдержал паузу, закурил и продолжил. – Вы, пацаны, по тачкам отрабатываете. Есть работа для вас. Как сармак мне загоните, педальте в Казань. Вас там человечек мой встретит. Там кости поставите. Чтобы меня не попытались по фраерски ошармачить, глаз за вами будет. Есть на моей родине один «пассажир» (лишний человек) барыга по всем статьям гудбай, но не в том суть. «Грести полундру» не его (воровать), я же базарю – коммерсант. Тачилу нафокстроченную себе надыбал. Бэха, то ли пятерка, то ли семерка, я в них не петрю. Я – уважаемый человек. На Волге по родным местам разъезжаю, а этот пархатый на БМВ. А как же статус, где справедливость. Я бы и так его «огорбатил» (обделил), но не тот кон нынче. Нет желания и времени конфликтные препоны мастырить, да и с администрацией он на вась-вась. Отработаете у него Бэху, наказать надо фуцына. Если с этим все, то до после завтра, отбошляете «тити-мити» (деньги) и в Казань…

– Это мы еще легко отделались, – смахивал пот Чика.

– Еще вопрос, где денег вцепить, не на ящик водовки попросит.

– По любому.

– Шут все лаве поднятое пусть на кон выгребает. Марина пошустрит, у нее мать кушевая. Если что, у Горе перехватим. Я так катаю, уж лучше ему торчать, чем жульманам.

– Всяко! – согласился Некрас.

– Боюсь, что машину скинуть придется, – и Макс сиротливо посмотрел на … «шестерку».

– Сначала воровской вердикт выслушаем, а после… Если что, есть у меня одна вкусная наколка. «Девяносто девятая» – коноль, мокрый асфальт, соседа приятель приобрел по случаю. Отметем, номера перебьем и за долг отдадим.

– Реально! У бандюков сейчас такой цвет котируется.

– Сто пудов.

– Пусть Шут колготками тоже пошевелит, а то прется, туловище, на титьке, а второй укрывается, а мы за него делюгу разматывай.

* * *

– Что случилось, Савушка?

– Плохие новости.

– Это из-за… из-за…

– Да, по водке встряли в замес. Воры засаду готовят. Вечером все, думаю, проявится, пацаны просканируют тему и настроение в массах.

Шутил плюнул и решил не откладывать поход в ресторацию. «Какого черта! Выпью, станет не так муторно». Так думает львиная часть прогрессивного человечества.

В ресторан в те годы попасть было не так уж и просто, но на имя Марининой мамы была безлимитная бронь. Ведь вы еще помните, кем она работала?

Савка пил водку, пил часто, почти не закусывая. Этим он пугал Марину. В столь юном, по меркам алкоголя, возрасте весьма проблематично нащупать ту грань, ту планку, после которой все плывет. Ближе к девяти Шутил изрядно накидался. За соседним столиком сидели химиковские пацаны, чуть левее левобережные. Кабаки и рестораны – излюбленное место тусняка после ратного рабочего дня у братвы.

– Шут, ты что тут творишь? – услышал Савка удивленный голос откуда-то сверху из-за спины.

Это был Леня Узбек, он работал с Костей Горе и был уже осведомлен о проблемах Шутила.

– Леня? Здорово, брат, – запинался языком за коренные зубы Савка. – А в чем трудности?

– Это у тебя трудности. Ты чего исполняешь, из-за тебя сыр бор идет полным ходом, а ты тут на глазах у пацанов фестивалишь в полный рост, на филки, между прочим, мутно заработанные.

– Тебе откуда знать, на какие я бухаю!

Еще поодаль расположились те, кто хорошо знал Каву. Шутила несло по бездорожью. Леня пытался поставить его на место лояльными методами, вернуть на землю.

– Ты бы ехал на хату, да жопу прижал, пока мы все не устаканим.

– Ты, что ли, Узбек, устаканивать будешь? – ерничал Савелий.

– Если не угомонишься, тебя прямо здесь к ответу подведут. Ренатовские за твоей спиной. Снимайся по скорому. Вот ты исполняешь!

– Да насрать, – раздухорился, как доменная печь, Шутил.

– Осади своих блатных коней, корешок.

– Да насрать на этого Татарина. Насрать на него! – выстрелил Шутил ядовитую фразу в спертую атмосферу банкетного зала. И, конечно же, она не была предана забвению, как мои ранние произведения.

* * *

Пыльные перроны, прощальный пейзаж. Плевки, сопли и трупы разлагающихся окурков. Слева у урны бомж, укутался в свой мир, уткнулся облупленным носом в угол вокзальной стены, затравленно озирается и вписывается собачьим взглядом в штукатурку. Он совершенно не защищен и лежит слева.

– Вот так бы не закончить, – посочувствовал Борис.

На самом деле эти падшие люди не подходящий предмет для издевок. На их персонах даже сарказм репетировать неприлично. Отчего-то люди жалеют бродячих псов, бросая им кости, а ведь это они. Это мы когда-то приложили максимум того, чтобы та или иная псина очутилась на улице. С людьми то же самое, отличие лишь в том, что они иногда умеют говорить, а те, кто имеет кров, не кормят их даже костями…

Справа от того, кто слева, милиционер, О'ля дядя Степа. Ищет жертву в толпе привокзальной. Бомж для него не больше, чем декорация. Если жертвы не будет, он оторвется и на ней.

Савка нервничал и даже злился. Его бесили оранжевые «вагонники» и «путейцы», раздражала толпа и металлический голос дежурной. Он не хотел расставаться с Мариной. Она целовала его и шептала, что все закончится здорово. Савелий знал, что в Казань ехать необходимо. В конце концов, всю эту перловую кашу заварил он, а пацаны лишь проявили солидарность. Он даже не мог дать ответ самому себе: смог бы он принести себя в такую жертву. Наверное, да. Они вместе столько лет.

Шутил тоже целовал ее, шутил, но как-то неуклюже, разбросано. Говорил ей: «Дождись!», как будто он отъезжает в армию или, по меньшей мере. На край географии.

«Жди меня, и я вернусь, только очень жди. Жди, когда пройдут дожди…» и прочую пургу нес Савва Смехов. Он озирался, падал и снова вставал (смысл слов переносный). Говорил и тут же забывал. В дорогу был жареный цыпленок, яйца в крутую и пирожки с колбасой. Пижонский набор, ничего оригинального.

Поезд плавно, не травмируя психику пассажиров, тронулся, тронулся и загаженный перрон с почтовыми телегами, зорким милиционером и человеком у стены с ямой за место будущего.

Из пункта А в пункт В ехали пятеро. На негоциантов они не тянули, скорее танкистодоры. Внимание, вопрос: «Как украсть миллион?».

Подробности в комсомолке…

До Казани пути чуть более полутора суток. Молодые люди решили и этот временной период сократить до минимума. Не мудрствуя лукаво, они, не выезжая из своей области, обглодали еще теплого цыпленка, не оставили камня на камне от колбасных пирожков и все это, чтобы не портить желудок сухомяткой, обильно запили водкой.

Ближе к Перми водка кончилась. Третий раз и как прежние два – неожиданно. Шутил с Некрасом в кедах на босую ногу сносили свои тела, измученные нарзаном, в ближайший чипок. Водки не было, набрали альтернативного портвейна.

Савка вспомнил, что больше его не употребляет, и из горла на перроне отпил пол «огнетушителя».

– Все-таки грустная штука – эта жизнь, – сказал он, переведя дыхание. Некрас согласно вздохнул.

Поезд снова тронулся, и курьеры за алкоголем чуть было не обрели политическое убежище в городе на Каме. Портвейн кончился быстро, а ночью их ждала Казань.