Но как же меняется мировосприятие, стоит пойти на сделку с совестью! Становишься отстраненной и даже загадочной, но внутренне – абсолютно пустой. Вроде есть свобода, но ты несвободна. Моя юношеская дерзость, которая так очаровывала этих самцов, стала осторожной и отредактированной внутренней цензурой. Рома, бедный Рома… Мой первый клиент. Я не боялась в него влюбиться. Если бы это было мое решение – простить его и начать с ним все заново, у нас могло что-то получиться по-настоящему. Но дважды в одну воду не зайдешь. Когда мы снова вошли в воду наших отношений, там были уже совсем другие течения. Другая вода, грязная. На других условиях. Я от него больше не зависела. Я не испытывала благодарности, на которой строились мои чувства ранее. Я словно отрабатывала часы встреч, поставила жесткие рамки и не впускала его в свою жизнь. А Рома скоро потерял азарт ко мне. Спустя три месяца этих «конвульсий», сказал:

– Милая моя, мне кажется, что что-то окончательно ушло. Ты меня разлюбила? Ты до сих пор не можешь простить?

– Я простила, дорогой. Я люблю тебя, дорогой. Но мне нужно готовиться, ты же знаешь, что я хочу поступить на факультет философии, это отнимает у меня много сил и времени.

Он делал вид, что понимал, по-прежнему сжимал мою ладонь, а утром целовал мои волосы. Но делал это по привычке. Чувствовал, что я ускользаю, ускользаю… Мы были уже чужими. Чужие люди, которые почему-то вместе, он – по привычке, я – за деньги.

Для меня это был тренинг «Как изображать любовь, будучи абсолютно равнодушной». Спустя еще три месяца наших романтических конвульсий я могла бы стать ведущей такого тренинга и учить неопытных искусству смотреть влюбленно в глаза клиента, задавать наводящие вопросы на интересные клиенту темы, слушать клиента, радоваться подаркам от клиента, писать душевные записочки с теми словами, которые ему хотелось бы слышать. У меня не получилось бы их произнести так, как он изобразит это в своем воображении. Любовные записочки и смс-ки – это универсальный способ создать ауру несуществующей любви. Кстати, Юля, могу для ваших студенток практикум провести, ха-ха! Недорого.

Тимур Альбертович, когда мы с ним встречались мимолетно при Роме, всегда был со мной подчеркнуто вежлив, лишь иногда незаметно подмигивал. У нас стало складываться что-то вроде взаимовыгодной дружбы. Изредка мы обедали, он просил меня задать какой-нибудь вопрос Роме. По сути, шпионить за ним. Мне-то что? Я задавала, ненавязчиво, не углубляясь в тему. Потом передавала ответы Тимуру. А Рома рассказывал все, ему льстило, когда я проявляла интерес к его работе.

Эти мужчины сами учили меня профессиональному цинизму. Они демонстрировали горячую дружбу, и проворачивали дела друг против друга, соревнуясь, кто кого обхитрит. Однажды Рома даже сказал, что иногда ему кажется, будто Тимур читает его мысли. И подозрительно посмотрел на меня. Нет, он не знал о нашей как бы дружбе с Тимуром. Для него мы делали вид, что почти не знакомы. Но для меня это все было техническими моментами, недостойными моего внимания.

Главным было то, что я сознательно или без копировала их отношение к жизни. Такое же потребительское и лишенное эмоций. Соображение выгоды, называемое в этой среде здравым смыслом. Я была все-таки еще ребенком, максимально открытым для обучения жизни. И моими учителями стали они. Я им завидовала, мужчинам. Отчаянно! Я хотела бы быть такими, как они, свободными, влиятельными, с виду легкомысленными, очаровательно-циничными. И постепенно сама становилась такой.

С сентября я была зачислена на платное отделение первого курса факультета философии лучшего университета страны. Вот-вот должны были начаться занятия. А перед этим случилось вот что.

Тимур устроил по поводу своего дня рождения в одном клубе, в приватной зоне. Отборные девушки, лучшие друзья, дорогое шампанское и отборный порошок. Все стильные, умные, красивые. В тот вечер Тимур присел рядом на диванчик и достал пакетик. До того момента сам Рома меня ограждал от наркотиков и всего такого, будто оберегал от лишней грязи, мы даже на подобные вечеринки не ходили. А теперь повел себя так буднично, словно это было для нас в порядке вещей. Я вылупилась на Тимура:

– Ты чего! Я не буду!

– Да ладно! От него же никакого вреда, его даже Фрейд прописывал своим пациентам, как лечение от насморка!

– У меня нет насморка.

– Ой, смешная! К этому сразу не привыкают. Так что можешь спокойно пробовать, эффект длится 30 минут, но это будут лучшие полчаса в твоей жизни. Давай, детка, это вкусно!

За другими столиками модно одетые люди с белозубыми улыбками весело выравнивали белые дорожки пластиковыми карточками. Такие радостные светлые лица обычно встречаются на рекламных плакатах. Мне было и страшно, и интересно. Если это для всех нормально, почему бы и нет?

Рома повернулся, тоже невероятно веселый, в порыве чувств обнял и поцеловал.

– Ах ты моя заинька! Девочка моя!

– Рома, прикинь, твоя заинька боится припудрить свой чудный носик! Ха-ха! Я знаю девушек, которых стоит разбудить среди ночи и сказать: «Хочешь?» Она примчится в пеньюаре первой же попуткой и спросит: «А что надо сделать взамен, кого убить, с кем переспать?»

– Тимур, ну вообще-то, я не хочу стать такой девушкой, которая за дозу белого порошка готова убивать!

Рома, услышав это, расхохотался так, будто услышал что-то очень смешное и разлил себе на джинсы виски из бокала.

– Ой, да не слушай ты его! Это он тебя специально пугает! Нет у него девушек, он вообще мужиков предпочитает! Меня недавно в офисе поймал, чуть не изнасиловал, скотина!

Тимур засмеялся в ответ на эту дурацкую шутку еще громче, чем Рома, потом сложил губы уточкой и стал делать Роме козу:

– Уси-пуси, ненаглядный мой! – заговорил он манерным голосом. – Сладкий мой перчик, иди ко мне!

– Ребята, у вас тут похоже и в самом деле все серьезно.

Оба расхохотались в унисон.

– Пойду-ка я джинсы за-астираю, как говорит моя мамочка! А то пятно будет. И не ходить за мной, гадкий мальчишка! Пра-а-ативный! – сказал Рома.

– Конечно, пойду! Когда ж еще смогу насладиться видом твоей волосатой задницы!

– Ну вы и дураки!

Когда Рома ушел, слегка покачиваясь и продолжая хохотать, Тимур начал выравнивать дорожки на столике прямо напротив меня.

– Это тебе, лапуля. Смотри, как надо.

И втянул носом. Как-то странно крякнул, дернул головой:

– Хорошо-о! Теперь ты! Смелее, детка.

Я взяла из его рук скрученную купюру. С первого раза вдохнуть не удалось, только дорожка распылилась по всей поверхности. Тимур бережно все собрал и выровнял снова. Со второго раза получилось. Вдохнуть. Выдыхала я целую вечность!

Медленно, по молекулам выдыхала воздух и разговаривала с каждой молекулой, и они со мной:

– Здравствуйте, королева! Наше вам почтение!

Не знаю, сколько времени я смотрела на свою коленку, понимая, как она божественна. До меня дошел весь смысл бытия. Я здесь главная. Я повернула лицо к Тимуру и он был прекрасен. Я повернула лицо к Роме, который давно вернулся с мокрым пятном на джинсах. Он был прекрасен. В самой моей сущности расцветал цветок счастья, каждый нейрон напрягся и сказал «Я чувствую, я существую!» Я повернулась к Тимуру и обняла его. Его рука заскользила по моей божественной королевской коленке прямо под платье и это было совершенно логично. Каждая клеточка отозвалась на его прикосновение радостью. Мое тело, молекулы воздуха вокруг – все разговаривало со мной и рассказывало о том, какой сказочный мир, какие чудесные люди и какая хорошая музыка.

Я отдавала себе полностью отчет во всем происходящем, просто я вдруг стала счастливая.

Я поцеловала Тимура. Я давно же этого хотела, но боялась себе в этом признаться. Потом повернулась к Роме и поцеловала его. Потом мы пошли танцевать с Тимуром, но пройдя мимо танцпола, попали в какую-то комнату с плотными шторами, а за нами зашел Рома и закрыл дверь. И дальше я помню отрывками, только ощущения и яркие детали. Мы занялись любовью. Со стороны это, возможно, выглядело как-то иначе. А я же испытывала оргазмы раз за разом, мне открывались новые миры и измерения. Я видела, как зеленые человечки залетают в черные дыры, вылетают из белых в другом пространстве и путешествуют во времени. Как светят звезды, а квантовые струны играют на моем теле такие мелодии, что Моцарту и не снились. Меня ничего не смущало. Дело было в кокаине, белом порошке. Все виделось сквозь мутную пленку счастья, припорошенную белым. Казалось, что этот порошок был везде, везде. Я только говорила, как заведенная: «Да-да, еще! Как же я тебя люблю!» И Роме, и Тимуру. И Тимуру, и Роме. И если бы в этот момент пришла еще толпа Тимуров и Ром, я каждому сказала бы то же самое. Я никогда и никого так не любила в жизни, как в тот вечер.