Но, возвращаясь к началу, а это точка, когда я по-настоящему осталась наедине с журналом, я хотела одного – не оказаться несостоятельным человеком и «сдуться» на первых же шагах. Да! И мне хотелось вернуться в круг людей, из которого я выпала в силу того, что, родив в тридцать три года сына с проблемным здоровьем, потребовавшим моего полного выключения из жизни лет эдак на двенадцать, я пропустила (а может, Господь меня пожалел?) период активного накопления капитала. В девяностые кто мог, сделал деньги из воздуха, и, соответственно, оказался у руля. В их число попали правильные и неправильные «пацаны», с которыми работала в комсомоле, и витально сильные люди, прошедшие криминал или околокриминальные разборки в борьбе за место под солнцем.

Связи и рубль стали определять практически все, они же давали ощущение или иллюзию защищенности. Вернуться в круг людей уровня принятия решений, не имея денежного довольствия, и сохранить возможность общаться на равных даже в ограниченном спектре позволяет статус главного редактора журнала. И я вернулась. Это потом я поняла, что большинство стремится во власть или ближе к ней для решения проблем своего бизнеса – для его страховки и развития. Но страховать мне было нечего, а журнал бизнесом сделать мне не удалось, а может, не захотелось. Но это потом, а тогда я стала обладательницей инструмента, который нещадно преобразовывал меня, мои представления о жизни и о себе любимой.

Финансы не позволяли сделать того, что несложно жене олигарха, – пригласить наиболее профессиональных людей журналистской сферы на постоянную работу, создать команду, работающую исключительно или преимущественно на журнал. Журналистский хлеб труден и невысоко оплачивается, так что работают журналисты, как правило, в нескольких местах, да и настоящих профессионалов можно сосчитать по пальцам. Но муж мой вовсе не олигарх. Добавлю, что опыта брать интервью, подготовить материал к публикации у меня не было ни малейшего. Компьютером я вообще не владела даже как примитивный юзер. Более того, благодаря отношению к моим способностям со стороны мужа и сына, я свято уверовала в свой технический кретинизм и с ним смирилась. Так что шарахаться от клавиатуры перестала буквально год с небольшим, и то благодаря каким-то совершенно непонятным и загадочным усилиям моего коуча, смотивировавшего меня на это и буквально перетащившего из века прошлого в век нынешний.

Мой муж однажды произнес фразу: «Какое наказание – вокруг одни сумасшедшие» (применительно ко мне, конечно) и с тихим ужасом наблюдал, как я буду делать журнал. У него к этому времени был уже за плечами опыт работы в качестве заместителя главного редактора городской газеты, а сам он трудился в PR-службе одной энергетической компании. В его представлении, что я, имея в руках диктофон, сомнительного бизнес-партнера при полном отсутствии финансового ресурса могу поднять это дело, такой исход не укладывался. Он, Лариса, а потом и Лена Куджева (самый верный Санчо Панса в моей редакторской жизни) рассказывали мне все эти годы, как правильно делать и продвигать журнал. Из всего только один вывод – слушать нужно всех, а делать, как считаешь нужным. Неправильные вещи иногда оказываются наиболее результативными. Короче, постигать многое мне приходилось на ходу.

Помню, нужно было ехать на первое интервью с Владыкой Феофаном. Он накануне получил назначение епископом Ставропольской и Владикавказской епархии, был с визитом в Карачаево-Черкесии, в Черкесске намечалась пресс-конференция, и мне обещали возможность вне ее рамок задать некоторые вопросы. Говорю мужу, так легко, невзначай: «Геночка, составь вопросы интервью». И получаю категорический отказ: когда есть вопросы, брать интервью может практически любой. Пришлось садиться и потеть! Да, над вопросами первых интервью мне реально приходилось потеть! Хорошо, что мне всегда были интересны люди, умные собеседники, и они любили общаться со мной. Без этого за журнал немыслимо было бы браться изначально. Но с первым интервью с Владыкой я вообще хлебнула, мама, не горюй! Для подстраховки я взяла у Гени кроме моего пленочного диктофона его цифровой. Меня отвозил в Черкесск знакомый, он взял фотоаппарат, чтобы сделать фото с Владыкой. Хорошо, что на пресс-конференции я обменялась контактами с коллегами-журналистами.

Когда вернулась домой, выяснилось, что ни на одном из диктофонов записи нет – мой пленочный, иногда барахливший, взбрыкнул и на этот раз, а Геня, научив меня нажимать одну кнопочку, не проверил – в его диктофоне была перегружена память. Фото тоже не получились.

Вы можете оценить весь ужас моего положения? От пули в висок, образно говоря, меня спасло то, что коллеги-журналисты сбросили материалы пресс-конференции. А с той частью, когда мы с Владыкой общались один на один, пришлось поступать, как Геня велел: садиться, вспоминать по свежим следам и писать. Интервью получилось, по-моему, хорошее. «Южный репортер», окружное издание, пиратски перепечатал его слово в слово.

Геня помогал, регулярно правил мои опусы, но и «макал» меня по самые уши. Чувство слова, формы, стиля у него отменные, он эрудирован, грамотен, классный редактор и журналист. С юмором. Нетрудно догадаться, что журнал, в существовании которого я была кровно заинтересована, стал его своеобразным козырем в отношении со мной – эдакий момент семейного шантажа. А уж по моей гордыне Геня проходился немилосердно! Но так, вероятно, и надо было.

Зато мои организаторские способности помогли наладить журналистский конвейер совершенно не по классическому образцу: я, как правило, составляла вопросы, Геня чистил их содержательно и стилистически, Жанна Рябыш делала буквальную расшифровку, часто резвясь и оставляя все наши слова-паразиты. Читать стенограмму иногда было просто невозможно! Геня часто диву давался, как еще со мной люди разговаривают и что-то умное говорят. Формулирую я и до сих пор так, что и сама слушать запись не могу. Потом кто-то из журналистов «причесывал» текст, структурировал материал, отсекал лишнее. Лучше всего эта технически-творческая работа получалась у Гени. Она требует высокой квалификации, усилий, не сильно вдохновляет и не стимулирует самолюбие – у журналиста нет ни личной радости от общения с собеседником, ни авторской удовлетворенности увидеть свое имя в журнале. Это, как правило, работа бойцов невидимого фронта, как это я называла. И поскольку, в основном, я встречалась с людьми, особенно статусными, получалось, что профессионализм и квалификация «бойцов» работала исключительно на мой личный журналистский имидж. Сказать, что это не вызывало противодействия и ропота в среде моих коллег, не могу. Но бунты кроваво подавлялись! Человеку статусному, особенно, если в журнал он вкладывает свой рубль, не объяснишь, что общался он с тобой, а в авторстве стоит целый коллектив. Так что даже когда нет возможности делить деньги, всегда есть то, что может рассорить. В творческой среде это особенно остро ощутимо, потому что и денежный эквивалент не всегда помогает договориться с самолюбием. Порой случалось, что над одним текстом работали несколько человек, какие-то варианты просто выбрасывались в корзину, в какихто ситуациях только в ноги к Гене – он единственный может сделать быстро и качественно.

Если честно, то я сегодня не вполне понимаю, как умудрялась все это делать, не умея самостоятельно даже включать компьютер! За эти годы я научилась, конечно, многому, но далеко не всему, что могут мои коллеги. И до сих пор я не упущу возможность делегировать другому все, что возможно, потому что мне всегда найдется чем заняться. К примеру, сейчас, когда все замерло в ожидании моего нового взгляда на ситуацию – сегодняшний не внушает оптимизма – и делаю я только то, что осмысливаю время, место и себя, делать что-то ради процесса все равно не буду. И все же творчески как журналист я постепенно выросла, потому что мозг и нерв журнала, не умаляя заслуг тех, кто работал рядом все эти годы, всегда были мои. Мне отец Силуан (Царство ему Небесное!), наместник Второ-Афонского СвятоУспенского мужского монастыря, что на горе Бештау рядом с Пятигорском, с которым мы были дружны, нередко говорил: «Я читаю статьи, практически все, и заметил, что меня часто интересует даже не столько то, что ответил вам собеседник, сколько ваш вопрос и ваши реплики по ходу». Это для меня высокая оценка, уж он-то был человеком очень образованным и умным. Ну а лучше меня то, что я называю «пришлепками», то есть врезы в статьи и интервью, никто не делает. Я давно поняла, что люди часто платят деньги, дарят респект всего за одну фразу. Ее очень важно найти и прочувствовать – это должна быть оценка, причем лучших качеств человека, но без лести. Чтобы сам человек расчувствовался, как знать, может быть, и до слез, а окружающим при этом смешно не было. Это научило меня прислушиваться и приглядываться внимательнее к людям. Иногда мне кажется, что журнал – это зеркало, и я всего лишь держу раму, в которой отражается какая-то часть реальности. А кто из нас хочет в зеркале увидеть свое не самое лучшее выражение лица? Мы же хотим себя видеть красивыми!