Макс нарезал твёрдокопчёной колбасы, и они съели её с батоном, запив остатками кваса.

– Хорошо, – удовлетворённо рек Марик. – У тебя какие планы?

– Кажется, дождь кончился. Может, прокатимся?

Колёса велосипедов тихо шуршали по влажному асфальту. Макс и Марк съехали с горы, сначала разгоняясь, чтобы чувствовать скорость и бьющий в лицо ветер, а потом, слегка притормаживая на финальном участке спуска, чтобы не влететь под машину на пересечении с шоссе, вдоль которого тянулась нужная им дорожка.

Пахло асфальтом – мокрым и тёплым, и ещё – свежей листвой берёз, сосновой хвоей, остро – снытью, которой заросли все низины, и одуряюще сладко – ещё не отцветшей сиренью.

Они катили вдоль залива то рядом, то обгоняя друг друга, беседуя, замолкая, начиная после пауз с того, на чём остановились, или, бросая тему и начиная другую. Говорили о Большом Взрыве, о законах Кеплера, обсуждали фантастической красоты снимки скопления Плеяд в последнем номере Курьера ЮНЕСКО, статьи в USA Today и Scientific American, совсем не чувствуя необходимости доводить разговор до какого-то логического завершения.

Дорожка сузилась, Марк обогнал Макса и проехал по луже, подняв фонтан брызг. Он смеялся. Эта нехитрая радость доступна каждому, но почему-то очень немногие используют такую возможность. Макс ускорился и, обгоняя Марка, привстал на педалях и дёрнул за ветку над их головами, стряхнув висевшие на ней крупные капли.

– Ай! – крикнул Марк. – За шиворот попало!

Теперь смеялся Макс.

Марк притормозил, подобрал еловую шишку и запустил ей в Макса, но не попал. Макс был чуть более меток – он попал в заднее крыло велосипеда Марка.

– Можно рисовать звёздочку, один готов, – сказал он и понюхал свою ладонь. Она пахла смолой.

Они въехали на пустой пляж, крутя педали, пока не увязли колёса. Верхний слой песка был мокрый и плотный, на него всё утро падали капли, стекая в ямки и образуя лужицы. Вода просачивалась в глубину, постепенно темневшую, бежала струйками, пробивала себе русла, разглаживала бугорки и неровности, покрывая лицо берега сеткой строгих дорожек-морщин.

Протектор шин срывал эту твёрдую корку, выбрасывал на поверхность более сухие и рыхлые слои, колёса начинали прокручиваться, зарываясь вглубь. Нужно было выложиться полностью, до ломоты в ногах, только для того, чтобы проехать пару метров и всё равно завалиться на бок.

Оставив велосипеды на песке, Марк и Макс пошли вдоль воды по расширяющейся косе к деревянной облупившейся скамейке. Она была мокрой, и они не стали садиться, но с этой точки открывался великолепный вид на серо-стальной залив, фиолетово-сизые тучи, в разрывах которых проглядывали золотые солнечные лучи, на дюны и кривые, словно на японской гравюре, сосны.

Пахло цветущим шиповником, и Макс подумал, что, наверное, нет лучше запаха, разве только сирень, но сирень больше растёт в городе, а шиповник – дикая роза – по всему побережью залива.

На дюнах повсюду была трава – сине-зелёная и острая, ей запросто можно было порезаться, но если не трогать её, а просто смотреть, то она фантастически красива, особенно на сухом песке. Тогда на его светлом коралловом фоне бирюзовые лезвия травы выглядят необъяснимо таинственно, как будто это проекция чего-то неведомого из другого измерения. Сквозь весь пейзаж, сквозь тихий плеск волн и колыхание ветвей сосен на лёгком ветру проглядывал какой-то иной мир, скрытый смысл, послание, которое, как казалось Максу, можно было разгадать, если хорошо постараться.

Марк достал из рюкзака маленький немецкий кассетник, почти в два раза меньший, чем магнитофон Макса, и нажал клавишу воспроизведения. Pink Floyd был частью ключа для разгадки. Марк тоже знал это, хотя они никогда об этом не говорили. В этом не было нужды, это было очевидно, как мокрый песок под ногами. Их музыка была родом из иных миров. В принципе, для разгадки было достаточно только музыки или только залива, но вместе они обретали совсем невиданную силу. Поэтому Марк и притащил свой магнитофон.

Максу показалось, что вот уже сейчас он поймёт, увидит сквозь земной пейзаж тот, невидимый, неявно проявляющийся, когда за их спинами прошли двое – высокий мужчина и девушка с волосами светло-соломенного цвета. Макс повернул голову, он почти не заметил её лица, но этот светящийся пшеничный цвет вдруг запустил что-то у него внутри, как будто начали открываться бесчисленные окна и двери.

В этот момент крикнула пролетавшая над пляжем чайка, и для Макса всё сложилось в единую картину: море, острая трава, запах водорослей и шиповника, шуршание волн, крик чайки и эта девушка. Всё сосредоточилось в ярком пятне её волос. Макс услышал её голос, чистый и высокий. Она сказала своему спутнику:

– Слышишь, как кричат чайки?

Обратно они ехали молча. То ли Марк тоже прочитал какое-то своё послание, то ли чувствовал, что Макса не нужно сейчас беспокоить. А может, просто сказал всё, что хотел, выговорил свою дневную норму.

Уже на развилке у поворота к его дому он спросил Макса:

– Какие планы на вечер?

– В город надо съездить, – ответил Макс. – Договорился показать снимочки кое-кому.

– Ага. Давай. Родителям привет!

Через полчаса Макс уже сидел в электричке. В его рюкзаке лежала картонная папка с десятком снимков и июньский номер Юности. Он раскрыл журнал под фразу «Осторожно, двери закрываются» и стал читать Стругацких. Следующее, что он услышал, было: «Поезд прибыл на конечную станцию, город Ленинград».

Он вышел на улицу, ещё не совсем понимая, на какой он планете. По платформе шли люди, обычный для лета поток дачников, туристов и жителей ближайших пригородов. Максу казалось, что и этот мокрый асфальт с трещинами, эти люди в дождевиках поверх костюмов и женщины в летних сарафанах выглядят очень значительно. Ещё некоторое время история, рассказанная Стругацкими, окрашивала его восприятие окружающего. Постепенно это ощущение стало слабеть, растворяясь в суете города, но само лето, свобода каникул, тепло и свет иногда появляющегося в разрывах туч солнца были достаточной причиной для счастья, для того, чтобы этот день казался особенным.

Выйдя из метро, Макс пошёл по набережной Канала Грибоедова. Он остановился у моста, глянул в записную книжку, потом на номер дома. Зашёл во двор-колодец и по пахнущей кошками лестнице поднялся на третий этаж.

Выбрав нужную кнопку, он позвонил. Ему открыла миниатюрная брюнетка лет двадцати-двадцати двух, в лёгком облегающем платье.

– Привет, Аня. Жан у себя? – Спросил Макс.

– Привет. Да, недавно пришёл, заходи.

Макс скинул кеды, вдел ноги в клетчатые тапочки-лыжи неопределённо-пыльного цвета, которые были велики даже ему, и пошёл за девушкой по длинному коммунальному коридору мимо старого облезлого буфета, велосипеда, подвешенного под потолком, мимо кухни, с которой пахло дешёвым мылом и картофельными очистками.

В небольшой узкой и вытянутой в длину комнате на диване сидел высокий и очень худой парень с длинными прямыми волосами до лопаток. Это был Жан, довольно известный в тусовочном мире фотограф.

– Привет! – Он подал Максу руку.

– Привет, – сказал Макс, пожимая её и разглядывая висевшие по стенам фотографии. Он узнал некоторые лица, но, в основном, люди были незнакомые. Много было театральных снимков, много уличных. Снимки были хорошие. Чертовски хорошие.

– Гоша сказал, ты снимаешь, хотел показать что-то, посоветоваться, – сказал хозяин.

– Да, – ответил Макс, доставая из папки фотографии. – Вот. Что скажешь?

Жан взял снимки, какие-то откладывал сразу, над некоторыми задерживался, внимательно рассматривая. Макс задержал дыхание.

– А ты-то сам что думаешь? – спросил Жан, с любопытством глядя на Макса.

– Я недоволен, если честно. Вот эта с Ирмой мне нравится, кое-что из старых неплохо, но, в основном, недоволен. Думал, может, ты подскажешь, в чём дело.