Это забавно, когда музея предпринимательства как бы нет, а есть музей акционерного дела, но его тоже нет, а есть музей предпринимательства под вывеской акционерного.
Это забавный музей, он прекрасно рассказывает о специфике истории русского предпринимательства.
Эти люди построили школы, училища, больницы, частные музеи, оперы, консерватории, храмы. Они построили улицы, площади, рынки – города. Это все можно увидеть в музее в виде пыльных черно-белых фотографий, изображающих обветшавшие строения с выбитыми стеклами. А построивших как бы нет. И дело тут не совсем в революции. Дело вообще в какой-то неясности их положения.
Государство и до революции как-то странно относилось к частному предпринимательству. Оно вроде и было нужно для экономики страны, но как-то не вписывалось. Предпринимателей всеми силами давили налогами, и стоило кому-нибудь придумать какое-нибудь выгодное дело, как государство сразу же стремилось объявить это государственной монополией и частный бизнес оттуда выдавить. И последовательно выдавливало – из торговли зерном, добычи нефти, производства металла, железных дорог, текстильного производства. Чтобы этому противостоять, русское предпринимательство начала века знало три стратегии. Во-первых, присутствие в деле иностранного капитала. Этого можно было достичь или через иностранного инвестора, или через вложение своих собственных средств под видом иностранного инвестора. Во-вторых, через приобщение к чиновничеству. Дети всех купеческих фамилий шли по чиновничьей линии, чтобы потом уж владеть своим бизнесом под прикрытием титула генерала или статского советника. Ну и, наконец, благотворительность – самое, надо сказать, неудачное прикрытие. За благотворительность, с одной стороны, давали ордена, что как-то способствовало, с другой – смотрели на это дело косо, потому что граждане получали что-то хорошее не от государства, а со стороны. Фигура урядника на частной железной дороге как-то не смотрится. Государство ревновало.
В принципе, формула договора, который царское правительство как бы заключило с предпринимателями, заключалась в следующем: бизнес в обмен на лояльность. Оно давало им заниматься бизнесом при условии, что монополия на политическую деятельность оставалась в руках имперской администрации. При этом договор конкретные чиновники соблюсти не могли из-за врожденного хватательного рефлекса и бизнес все время пощипывали, а защищаться от этого можно было общественным признанием. В музее предпринимательства особую любовь русского капитала к благотворительности объясняют религиозными соображениями, и это, вероятно, правильно, но вообще-то так получалось, что предпринимателям было некуда податься со своей общественной активностью, кроме как в культуру или в богоугодные дела.
Я ходил по этому музею и думал: интересно, как у нас в государстве передаются знания о том, как чего надо делать.
Ну вот вряд ли от царского режима к советскому, а потом к современному как-то удалось передать руководство под названием «Как нагибать бизнес».
Точно так же вряд ли и бизнесмены 1900-х годов могли как-то передать современным руководство «Как не нагибаться» с тремя главами: «Иностранный инвестор», «Превращение в чиновника» и «Благотворительность». Это самовоспроизводство неписаных правил, которое часто встречается в обществах аграрных, у охотников и скотоводов, но никак не в условиях динамично развивающихся общественных систем. А у нас – пожалуйста, работает. Государство само повторяет то, что делало и сто, и двести, и триста лет назад, и предприниматели тоже старательно осваивают формулу «бизнес в обмен на лояльность».
Этому музею цены нет. Даже не для предпринимателей, хотя им тоже полезно туда зайти, чтобы узнать, что с ними будет. Но больше для обычных граждан – для искоренения зависти. Предприниматели, дамы и господа, это в России совсем не такие люди, которые себе много заработали. Это невероятно талантливые люди, которые вам выстроили промышленность, транспорт, медицину, образование, музеи, консерватории и т. д. Им этого не прощали, они пытались защищаться, делая вид, что они иностранцы или чиновники, но у них не получилось. Их все равно поймали, разорили и всех сселили в грязную общую квартиру. И теперь они там живут. Чиновники ждут, пока они ее отремонтируют, чтобы их выселить, а они не ремонтируют – не хотят выселяться.
У Окуджавы, помните: «Оттого-то, знать, не весел дом, в котором мы живем, надо б лампочку повесить, денег все не соберем».
Музей Российского Красного Креста
Где это: м. Академическая, Черемушкинский пр., д. 5, +7 (499) 126—84—01
Что это: музей истории Российского Красного Креста с момента создания (1867 год) и до наших дней
Что можно: узнать о деятельности организации во время Крымской, Первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войны, а также о ее работе в советский период в Лаосе, Вьетнаме, Армении и в наше время – в Чечне и Беслане
Красный Крест – институция, которая может эффективно работать, только если власть и общество признают ее полезность. Как только я это сообразил, я понял, зачем нужен этот музей.
Музей отмазки от родины
Так получилось, что музей Красного Креста и Красного Полумесяца я стал рассматривать с конца. Его директор, Татьяна Борисовна Кленицкая, была чем-то занята, запустила меня внутрь бывшего актового зала типовой школы в Черемушкинском проезде, где располагается московский Красный Крест, заперла дверь и убежала по благотворительным делам, а я пошел против движения экспозиции. В результате вначале у меня создалось ощущение, что это музей подарков.
Там большая витрина, заставленная мелкими штучками. Золотое блюдо, дар Пакистана, серебряная джонка, дар Вьетнама, чайный и кофейный сервизы, дар Болгарии, золотая тарелка, дар Кувейта, чайник, украинский дар, и такого под сотню – все чистое, свежее, пестренькое, с красными крестиками, как бы сказать, радостное. Разве что колокольчика, дара Валдая, нет. Эту витрину фланкируют два стенда со значками и медальками, выпущенными в связи с разными годовщинами общества Красного Креста и Красного Полумесяца, совместными конференциями и памятными датами.
У кого была в детстве коллекция значков, знают, как мелко и празднично они выглядят, когда их прикалываешь рядами на шелковую кремовую подушечку, как весело сияют и светятся, каждый день создавая веселое новогоднее настроение.
Дальше, за значками, идут две экспозиции, одна посвящена лагерям беженцев из Чечни, а вторая – Беслану.
Там фотографии, и как-то так получилось, что предметом экспонирования в основном служат дети. Что сказать? Весело и счастливо живут дети в палаточных городках беженцев.
Там расчудесный детский сад, снаружи как бы барак, обшитый сайдингом, а внутри добрые воспитатели, везде игрушки, дети кушают, застенчиво улыбаются, учатся читать веселые книжки с картинками, поют хором. Не хуже дела и у детей Беслана. У них там танцы, компьютеры, викторины, они делают разные поделки и гордятся полученными за них грамотами.
Когда я рассматривал прекрасную фотографию детей Беслана, танцующих в физкультурном зале, маленьких несколько истощенных девочек в черных балетных костюмах с черными лицами, я, честно сказать, был уже в состоянии, близком к шоку. Как-то слишком отложилось в памяти, что такое физкультурный зал с детьми в Беслане. По счастью, в этот момент вернулась Татьяна Борисовна (как выяснилось, автор этих фотографий) и направила меня на правильный путь.
Экспозиция на самом деле начинается с Крымской войны, с 1854 года, когда великая княгиня Елена Павловна организовала Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия для раненых воинов. На Елену Павловну мы напираем в связи с некоторым российским приоритетом перед швейцарцем Анри Дюнаном, основателем общества Красного Креста, который придумал это только в 1859 году, столкнувшись с девятью тысячами брошенных раненых в битве при Сольферино. Как бы получается паритет – Международный комитет Красного Креста, следуя логике нашей экспозиции, образуется из слияния дюнановской организации с российской. Потом следуют рассказы о Первой мировой, гражданской, отечественной, отдельные стенды посвящены деятельности советского Красного Креста в Лаосе, Вьетнаме, наконец, землетрясение в Спитаке, и дальше уже наше время. Все это Татьяна Борисовна обрисовала емко, но кратко, у нее была масса благотворительных дел. Впрочем, она не забыла акцентировать разные экономические неприятности, которые вынуждена переживать ее организация – все имущество Красного Креста в 1939 году отобрали и отдали Минздраву, Минздрав незаконно использует символ Красного Креста, министерство по чрезвычайным ситуациям тоже выделилось из Красного Креста, теперь российский Красный Крест живет почти исключительно на зарубежные гранты, русские бизнесмены ничего не дают.
