— Так почему же она вышла за тебя?

— Потому что я поверила ей, когда она рассказала мне о своих способностях. И потому что я не испугалась, не подняла ее на смех, и еще потому, что через некоторое время нас стало тянуть друг к другу.

— И она знала, что на самом деле ты являешься черной женщиной?

— Да. — Энинву посмотрела на портрет молодой женщины, вспоминая их приятные, но порой ужасающие отношения. Они так боялись этого замужества, будто страшились потерять друг друга.

— Сначала она думала, что не может быть никаких детей. Ее это очень печалило, потому что она всегда очень хотела детей. Затем она поняла, что я могу подарить ей только девочек. После этого она долгое время старалась осмыслить все, что я вообще могу делать. Но она боялась, что дети могут оказаться черными, и люди будут говорить, что она спуталась с рабом. Белые мужчины постоянно оставляют после себя коричневых детей, но для белой женщины сделать нечто подобное равносильно тому, чтобы стать животным в глазах других белых.

— Белые женщины должны быть защищены, — сказал Доро, — независимо от того, хотят они этого или нет.

— Точно так же, как защищают собственность. — Энинву покачала головой. — Сохранять только для их хозяев. Денис говорила, что она чувствует себя как чья-то собственность, как раб, замышляющий побег. Но я сказала ей, что у нас могут быть дети, которые не будут иметь ко мне вообще никакого отношения — родства по крови, — если она захочет. Ее страх даже разозлил меня, хотя я и понимала, что она права. Я сказала ей, что мой тогдашний облик, облик Веррика, не является копией с какого-нибудь конкретного человека. Я создавала его, переделывая себя по собственному желанию. Но если она захочет, я могу стать точной копией одного из тех белых людей, которых я знала в Витли. Однако она этого не понимала.

— И я этого не понимаю, — сказал Доро. — Это что-то новое.

— Только не для тебя. Ты делаешь это всякий раз: ты даешь жизнь детям, которые на самом деле не являются твоими родственниками по крови. Они рождаются от того тела, в которое ты облачаешься, даже если ты и называешь их своими собственными детьми.

— Но… ведь ты носишь только одно тело.

— Вот и ты не понимаешь, насколько сложными являются происходящие во мне изменения. Я не могу оставить свое тело, как это делаешь ты, но я могу полностью переделать его. И я могу переделать его столь разными способами в соответствии с чьим бы то ни было обликом, что и в самом деле не буду иметь ничего общего с собственными родителями. Я сама удивляюсь своим способностям: я могу совершать такие превращения, но при этом я хорошо осознаю себя и по-прежнему могу вернуться к своему настоящему облику.

— Но ты не могла делать этого прежде, в Витли.

— Я всегда делала это. Всякий раз, когда изучала новый облик животного, я делала это. Я, может быть, еще не очень хорошо это понимала, до тех пор пока не сбежала от тебя. Я рожала маленьких дельфинов, и они действительно были дельфинами. В них вообще не было ничего человеческого. Это были именно такие дельфины, каких Исаак ловил для нас в море много лет назад. Мое тело было их точной копией вплоть до мельчайших деталей. У меня просто не хватает слов, чтобы рассказать тебе, сколь сложными являются такие изменения.

— Итак, ты до такой степени можешь перевоплощаться в другого человека, что твои дети на самом деле являются как бы и не твоими одновременно.

— Да. Но когда Денис это поняла, она воспротивилась этому. Она сказала, что лучше в таком случае вообще обойтись без детей. Но такая жертва была излишней. Я могла дать ей девочек от своего собственного тела. Девочек, которые будут иметь цвет ее кожи. Хотя это и не так уж легко. Ведь в одной частице человеческого тела находится еще множество других мелких частиц. Я могла подарить ей настоящих монстров, если бы отнеслась к этому небрежно.

— Выходит, что это я спровоцировал тебя изучить все эти тонкости, когда увез с родины?

— Да, это так. Ты заставил меня очень многому научиться. Долгое время я ничего другого не делала, только изучала саму себя, пытаясь понять многие вещи, о которых прежде даже и не думала.

— Если ты создаешь новое мужское тело, значит, ты можешь производить сыновей.

— Сыновей другого мужчины.

Очень медленно Доро растянул свой рот в улыбке.

— Так вот он — ответ, Энинву. Ты заменишь своего сына. Ты заменишь вообще множество людей.

— Ты имеешь в виду… что я должна сновать туда-сюда, делать тебе детей, а потом о них забывать?

— Или я буду приводить женщин прямо сюда, к тебе.

Она с трудом поднялась, не выдавая ни одним жестом своего протеста.

— Ты совершеннейший дурак, — тихо сказала она ему и прошла в коридор, направляясь к задней двери. Отсюда, через заросли деревьев, ей был виден заболоченный рукав реки. Неподалеку виднелись бараки рабов. В них никаких рабов не было. У нее вообще не было рабов. Когда-то она купила несколько человек, которые работали на нее, а остальных наняла из свободных людей. Со временем всех купленных она освободила. Они остались у нее, поскольку им было лучше работать здесь, находясь рядом друг с другом. Это всегда удивляло новеньких. Они еще не привыкли быть в нормальных отношениях с другими людьми. Это были недовольные и беспокойные люди — впрочем, они не могли бы причинить Энинву никаких неудобств. Они относились к ней как к матери, как к старшей сестре, как к учителю — и, когда она позволяла, как к любовнице. Так или иначе, даже последнее обстоятельство ничуть не ослабляло ее авторитета. Все они знали ее силу. Она была тем, кем была, и не имело никакого значения, какую роль она выбирала.

Она не запугивала их, не устраивала среди них кровопролитий, как это делал Доро среди своих людей. Самое строгое, на что она могла решиться, это кого-нибудь уволить. Увольнение означало выселение. Человек оставлял безопасную и удобную жизнь на плантации и становился вольным неудачником за ее оградой.

Немногие знали, как это трудно для Энинву — выгнать кого-нибудь из них, или еще хуже, выгнать целую семью. И немногие из них знали, как их присутствие ей помогало. Она совсем не была похожа на Доро, разводящего людей словно рогатый скот — хотя, вполне возможно, собирая у себя всех этих странных человеческих существ, она преследовала те же самые цели. Собирая семьи, она поступала в согласии с собственными принципами. Не было сомнений, что некоторые из этих людей были ее далекими родственниками, возможно, даже потомками. Они подчас ощущали себя ее детьми. Возможно, здесь возникали и родственные браки, ведь ее потомки тянулись друг к другу по чувству внутренней схожести, ничего не зная о своем общем происхождении. Кроме них, здесь были и другие люди, которые, вероятнее всего, отнюдь не были ее родственниками. Они обладали зачатками определенной чувствительности, которая могла со временем обеспечить их потомкам удивительные способности. Например, телепатию, даже если и через несколько поколений. Мгбада прямо заявил ей, что она собирает людей, которые похожи на его бабушку и дедушку. Он сказал, что она разводит колдунов.

Тут к ней подошла Луиза — старуха из белых, поблекшая и седая. Одна из пяти белых, работавших на плантации. Здесь могло быть гораздо больше белых, которые очень хорошо приспосабливались в этом месте, но расовые предрассудки, пронизывающие культуру местных людей, делали это очень опасным. Четверо других белых, все гораздо моложе Луизы, пытались уменьшить эту напряженность, сообщая остальным, что они и сами на одну восьмую негритянской крови. Однако Луиза была креолкой, франко-испанской помесью, и ее мало заботило, как к ней относятся окружающие.

— Что-нибудь случилось? — спросила Луиза.

Энинву кивнула.

— Стивен сказал, что он был здесь, этот самый Доро, о котором ты рассказывала.

— Иди и скажи остальным, чтобы они не спешили сюда с полей, пока я сама их не позову.

Луиза не сводила с нее тяжелого взгляда.

— А что если позовет он, но только уже твоим голосом?