Интересно, а можно ли создать такое среди дельфинов? Может быть, Доро дал ей время и как раз ждет, что она попытается сделать нечто подобное? Она совершила то, что он считает самым великим грехом: она сбежала от него. И не имело значения, что она сделала это для спасения собственной жизни, потому что чувствовала его намерение убить ее. После всех ее уступок он все-таки не отказался от мысли об убийстве. Он был убежден, что это его право — убивать своих людей по собственному выбору. Великое множество его людей верили этому, и поэтому не убегали, когда он приходил за ними. Они были напуганы, но он был их божеством. И бежать от него было бесполезно. Он неизменно ловил беглеца и убивал, или, что случалось очень редко, приводил его домой живым и уже там карал его, доказывая, что любой побег бесполезен. К тому же, многие беглецы были еретиками. Его люди верили, что раз уж он является их богом, то у него есть право делать с ними все, что он хотел. «Иаковы», вот как она мысленно их называла. Подобно библейскому Иакову, они делали самое лучшее, что позволяла им ситуация. Они не могли сбежать от Доро, поэтому они подыскали подходящую добродетель, чтобы подчиняться ему.

Энинву находила свою добродетель в том, чтобы не иметь с ним дела. Он никогда не был ее богом, и если она должна сбежать на столетие — ни разу не остановившись, чтобы создать окружение из собственных людей, приносящих ей радость и удовлетворение, — она все равно сделает это. Он не получит ее жизнь. И люди в Витли увидят, что он отнюдь не всесилен. Он никогда не придет к ним в ее обличье. Возможно, что другие заметят его ошибку и поймут, что он вовсе не бог. Возможно, что они тоже убегут, и долго ли он сможет охотиться за ними? Определенно, многим удастся сбежать и устроить свою жизнь в мире, где существуют лишь обычные страхи обычных человеческих существ. Смогут бежать самые сильные — такие, как Исаак, возможно, даже некоторые из ее детей…

Она выбросила из своей памяти то обстоятельство, что Исаак никогда не хотел бежать. Исаак был Исааком, он стоял чуть поодаль от всех остальных людей, и его не следует осуждать. Он был самым лучшим из всех ее мужей, а она даже не смогла присутствовать на его похоронах. Думая о нем и тоскуя по нему, она захотела вновь стать птицей, чтобы найти какое-нибудь место с твердой землей. Может быть, какой-нибудь скалистый остров, где она сможет оплакивать своего мужа и дочь, не опасаясь за собственную жизнь. Где она могла бы предаться воспоминаниям и мыслям, и где она была бы совсем одна. Ей было необходимо побыть одной, прежде чем она сможет снова нормально общаться с людьми.

Но вот несколько дельфинов приблизились к ней, непонятно болтая о чем-то, и в какой-то момент она подумала, что они могут на нее напасть. Однако они лишь потерлись об ее бока, как бы предлагая познакомиться. Она поплавала с ними, и никто из них не пытался ее обидеть. Вместе с ними же она и поела, хватая проплывающую рядом рыбу с таким аппетитом, как будто она ела самое вкусное блюдо в Витли или у себя на родине. Сейчас она была дельфином. И если Доро не будет искать ее как половину для равноправного брака, то он найдет в ней равноправного противника. Ему не удастся в очередной раз загнать ее в рабство. И она никогда не станет его очередной добычей.

В приходе Эволи, штат Луизиана, уже много лет жил один старик. Доро узнал о нем от его соседей. У старика были замужние дочери, но не было сыновей. Его жена давно умерла, и он жил бобылем на своей плантации, в окружении рабов — некоторые из которых, как предполагалось, могли быть его детьми. Он придерживался собственных правил поведения и никогда не был особенно общительным, даже при жизни супруги.

Его звали Веррик, Эдвард Веррик. За последнюю сотню лет это был третий человек, к которому, как обнаружил Доро, его тянуло предчувствие, что он приближается к Энинву.

Энинву.

Он многие годы не произносил вслух этого имени. Теперь в штате Нью-Йорк уже не осталось в живых никого из тех, кто мог бы ее помнить. Все ее дети умерли. Внуки, которые родились еще до ее побега, тоже умерли. Многих забрали войны: война за независимость, и эта дурацкая война 1812 года. Во время первой погибло очень много его людей, другие спаслись бегством в Канаде. Они казались слишком замкнутыми и аполитичными для той и для другой стороны: английские солдаты считали их повстанцами, а колонисты считали их приверженцами тори. Многие растеряли все свое состояние при бегстве в Канаду, где спустя несколько месяцев их и нашел Доро. Теперь он организовал в Канаде новую колонию, перестроил поселение в Витли. Кроме того, сейчас у него были поселения в Бразилии, Мексике, в Кентукки, и еще множество других в разных местах двух обширных континентов. Большинство его лучших людей жили в Новом Свете, где были все условия для роста и развития их способностей.

Но ни одно из этих начинаний не могло компенсировать потерь, полученных от разрушения Витли и в 1812 году, когда он лишился нескольких своих лучших людей в штате Мериленд. Они были потомками тех, кого он потерял еще полтора века назад, когда нашел Энинву. Он с усердием пытался восстановить их породу, и ему это удалось. Они давали надежду на успех. Но вдруг, совершенно неожиданно, самые многообещающие из них погибли. Ему требовалась новая порода, новая кровь, чтобы совершить третью попытку и еще раз вывести подобных людей. Это было связано с опасностью — показавшие себя наиболее способными оказались белыми. Негодование и ненависть возникали с обеих сторон, и Доро был вынужден публично убить пару самых отъявленных и опасных смутьянов, чтобы убедить остальных в необходимости повиноваться. Но самые ценные особи были потеряны. Опасность заключалась в том, что поселения находились среди белых, которые не вполне понимали, с кем имеют дело…

Так было потеряно драгоценное время. Были годы, когда он вообще не вспоминал про Энинву. Разумеется, он должен был или убить ее, или подчинить себе. Иногда он прощал людей, которые от него сбегали; они были достаточно сильными, чтобы продержаться впереди него несколько дней, и таким образом делали его охоту просто восхитительной. Но он прощал их только потому, что, будучи раз пойманными, они ему подчинялись. Не то чтобы они упрашивали его сохранить им жизнь — нет, большинство этого не делало. Они просто прекращали с ним бороться. В конце концов они приходили к пониманию превосходства его силы. Сначала они выказывали к нему хорошее отношение, а затем, все осознав, отдавали и себя целиком. После были слова о прощении, и уже будучи прощенными, они демонстрировали ему преданность — граничащую порой с сыновней любовью. И так же, как своим детям, он дарил им их собственные жизни.

Были моменты, когда ему казалось, что он мог бы пощадить и Энинву. Были моменты, когда ему казалось — к его собственному удивлению, — что он просто потерял ее и хочет увидеть вновь. Но чаще всего он вспоминал о ней, когда занимался скрещиванием ее американских и африканских потомков. Он постоянно старался создать более выносливую, более управляемую Нвеке, и у него даже наметился некоторый прогресс: он нашел людей, которые могли чувствовать и даже отчасти управлять внутренней работой не только собственного тела, но и других тел. Однако их способности были весьма нестабильны. Они столь же часто впадали в агонию, как и сохраняли рассудок. Столь же часто лечили, как и убивали. Они могли с легкостью делать то, что обычная медицина называла чудесами, — и с такой же легкостью, но случайно, творили такое, что даже самые жестокие рабовладельцы называют зверством. К тому же они жили недолго. Часто они совершали смертельно опасные изменения в собственном организме, и были не в состоянии вовремя с ними справиться. Иногда их убивали родственники погибших пациентов. Лучшие из этих людей нередко совершали самоубийства — обычно после допущенных ими трагических ошибок. Они нуждались в руководстве со стороны Энинву. Даже теперь, если бы он только мог, Доро хотел бы скрестить ее с некоторыми из них — позволить ей дать жизнь высшим человеческим существам, а не животным, которых она плодила за годы обретенной свободы. Но было слишком поздно об этом думать. Она была испорчена свободой, она была ею отравлена. И что самое ужасное, это произошло еще задолго до знакомства с ним — она достойное дитя дикого, свободолюбивого племени.