— У тебя есть жена?

Он потер чешущуюся язву на своей руке. Энинву смогла разглядеть ее сквозь дыру в рукаве, и вид у руки был такой, что о заживании не могло быть и речи. Кожа вокруг язвы была красной и опухшей.

— У меня была жена, — сказал он. — Большая и красивая девушка с золотистыми волосами. Я подумал, что будет совсем неплохо, если мы не будем жить в городе и иметь около себя соседей. Она не имела никакого отношения к людям Доро, но тем не менее он заставил меня жениться на ней. Он дал мне денег — достаточно, чтобы я смог купить землю и начать разводить табак. Поначалу я думал, что все будет прекрасно.

— А она знала, что ты мог читать ее мысли?

Он с презрением взглянул на нее.

— Разве она вышла бы за меня замуж, если бы знала? Да вышел ли бы кто-нибудь вообще?

— Возможно, что кто-нибудь из людей Доро. Возможно, кто-то, имеющий такой же талант.

— Ты даже не понимаешь, о чем говоришь, — с горечью заметил он.

Его тон заставил ее задуматься и вспомнить, что большинство самых ужасных людей Доро были вот такими же, как Томас. Хотя, возможно, они и не обладали такой сильной чувствительностью. Жизнь в городах, казалось, их не беспокоила. Но они слишком много пили, ругались и вздорили, измывались над своими детьми или случайно убивали друг друга, прежде чем Доро мог забрать их себе. И Томас был, вероятно, прав, женившись на самой обыкновенной женщине.

— И почему твоя жена сбежала? — спросила Энинву.

— А как тебе кажется? Я не смог удержаться от проникновения в ее мысли — так же, как в твои, а может быть и глубже. Я изо всех сил старался, чтобы она этого не узнала, но… некоторые вещи приходили ко мне так явно и так отчетливо… Я отвечал на вопрос, полагая, что она произносила его вслух, в то время как она молчала… а она не понимала этого, и…

— И она испугалась.

— Господи, да, да. Через некоторое время она была уже охвачена ужасом. Она ушла в дом своих родителей, и не пожелала даже видеть меня, когда я пришел за ней. Я не имел намерений в чем-либо ее обвинять. А после этого… были только женщины, которых приводил Доро. Так же, как он привел тебя.

— Но мы не такие уж плохие женщины — во всяком случае, я.

— И ты, не задумываясь, сбежишь от меня!

— Интересно, что бы ты мог чувствовать по отношению к женщине, которая вся покрыта грязью, язвами и болячками?

Он заморгал, а затем оглядел себя.

— Я подозреваю, что ты привыкла к лучшему!

— Разумеется! Позволь мне помочь, и тебе станет лучше. Ты не должен был так вести себя со своей женой.

— Но ты — не она!

— Конечно, нет. Она не смогла помочь тебе, а я смогу.

— Я не просил тебя…

— Послушай! Она сбежала от тебя, потому что ты принадлежишь Доро. Ты колдун, и она была напугана этим до отвращения. Я же не боюсь этого, и не испытываю отвращения.

— А у тебя нет права на это, — угрюмо пробормотал он. — Ты очень способная колдунья, гораздо способней меня. Мне еще до сих пор не верится, что я видел все твои проделки.

— Если мои мысли были открыты для тебя хотя бы ненадолго, ты должен верить тому, что я делаю, и тому, что я говорю. Я ни в чем не соврала тебе. Я действительно прожила на свете почти три с половиной сотни лет. Я целительница. Я видела и проказу, и гипертрофированное развитие у людей, которое вызывает скорую смерть, и детей, родившихся с ввалившимися лицами, и многое другое. Сравнивая, я могу сказать, что твои болезни не являются безнадежными.

Он хмуро взглянул не нее, не скрывая своего недовольства, словно пытался прочесть ее мысли. Наконец, как ей показалось, он бросил это занятие. Томас вздохнул и только пожал плечами.

— А могла ли ты помочь кому-нибудь из тех, других?

— Иногда мне удавалось помочь. Порой я могу приостановить гипертрофированный рост, или заставить видеть слепые глаза, или вылечить язвы, которые не проходят сами…

— Но ты не можешь освободить человека от посторонних голосов или видений, ведь так?

— Ты имеешь в виду мысли, которые ты воспринимаешь от других людей?

— Да, и то, что я «вижу». Временами я не могу отличить реальность от видений.

Она печально покачала головой.

— Мне хотелось бы уметь это делать. Я видела многих других, страдающих подобно тебе. Я нечто лучшее, чем те, кого твои люди называют словом «врач». Гораздо лучше. Но не настолько, как мне самой хотелось бы. Мне кажется, что я столь же несовершенна, как и ты.

— Все дети Доро несовершенны, это всего лишь божки на глиняных ногах.

Энинву поняла намек. Она прочитала Библию — священную книгу, почитаемую на ее новой родине, — в надежде расширить свое понимание окружающих ее людей. В Витли Исаак говорил всем, что она становится христианкой, и некоторые из них отнюдь не принимали его слова за шутку.

— Но я не отношусь к его детям, — сказала она Томасу, — я родилась не от него. — Я скорее то, что он называет диким племенем. Но это не имеет решающего значения. Ведь я тоже несовершенна.

Он посмотрел на нее, затем вновь уставился в пол.

— Ну хорошо. Я тоже не до такой степени несовершенен, как ты думаешь. — Он старался говорить очень тихо. — Я не импотент.

— Хорошо. Если бы ты был им, и Доро узнал бы об этом… то он решил бы, что ты больше ему не нужен.

Ее слова поразили его. Он подскочил на месте, посмотрел на нее таким взглядом, что она была готова в страхе бежать без оглядки, а затем сказал:

— Какое тебе до этого дело! Как ты можешь думать еще и о том, что случится со мной? Как ты можешь позволять Доро скрещивать тебя со мной, словно корову! Ты не похожа на других.

— Ты сам сравнивал меня с собакой. Черная сука, вот что ты говорил.

Даже сквозь покрывавшую его грязь она смогла заметить, как он покраснел.

— Мне очень жаль, извини, — сказал он через несколько секунд.

— Ну хорошо. Я едва не ударила тебя, когда ты это сказал. А ведь я очень сильна.

— Я не сомневаюсь.

— Меня беспокоит то, что Доро хочет сделать со мной. Он знает об этом. Я сказала ему.

— Обычные люди об этом не говорят.

— Да. Вот поэтому я здесь. Многие вещи не могут быть правильными для меня только потому, что он так считает. Он не является моим богом. Он привел меня к тебе в качестве наказания за мое кощунство. — Она слегка улыбнулась. — Но он не понимает одного — что я скорее предпочту лечь с тобой, чем с ним.

Томас молчал так долго, что ей пришлось тронуть его за руку.

Он взглянул на нее и улыбнулся, на этот раз стараясь не показывать гнилые зубы. Она еще не видела, чтобы он так улыбался.

— Но будь осторожна, — сказал он. — Доро никогда не должен узнать, как глубоко ты его ненавидишь.

— Он знает это уже много лет.

— И ты все еще жива? Ты должна быть очень ценной для него.

— Должна, — с горечью согласилась она.

Он вздохнул.

— Я и сам должен его ненавидеть. Но, так или иначе, я не могу. Однако… Мне кажется, я рад, что у тебя это получается. Я никогда раньше не встречал таких людей. — Он вновь замолчал, видимо, от нерешительности, и поднял на нее свои черные как ночь глаза, встретился с нею взглядом. — Только будь осторожна.

Она кивнула, подумав о том, что он чем-то напомнил ей Исаака. Исаак тоже всегда проявлял заботу о ней. Затем Томас встал и направился к двери.

— Куда ты? — спросила она.

— К ручью, который протекает за домом, хочу умыться. — И вновь последовала попытка улыбнуться. — Ты и в самом деле думаешь, что можешь справиться с этими язвами? Многие из них у меня уже очень давно.

— Я могу вылечить их. Конечно, они могут появиться вновь, если ты не будешь следить за чистотой и не перестанешь столько пить. Тебе нужно побольше есть!

— Я не знаю, то ли ты здесь для того, чтобы зачать ребенка, то ли для того, чтобы превратить в ребенка меня, — пробормотал он, закрывая за собой дверь.

Энинву вышла из избы и сделала веник из свежих веток. Она вымела все, что можно было вымести из избы, а затем вымыла все, что можно было отмыть. Она не знала, что можно было сделать с паразитами. Эти блохи были просто ужасны. Если бы дело касалось ее, то она наверняка сожгла бы эту избу и построила новую. Но Томас, видимо, не будет здесь долго оставаться.