Смолев сделал паузу. Инспектор молча ждал продолжения.

– Следующее. Удар нанесен сзади, слева. Я точно знаю, что Димитрос правша. Это создало бы ему определенные неудобства при ударе сзади. Скорее, он ударил бы спереди. Чисто инстинктивно, правой рукой в сердце нотариусу. Учитывая значительную разницу в росте, попасть сразу в сердце неподготовленному бойцу крайне тяжело: ребра мешают.

Еще одна пауза. И снова молчание. Смолев пододвинул к инспектору пакет с ножом.

– И еще одно, не менее важное обстоятельство! Как вы объясните тот странный факт, что на ноже найдены только отпечатки Димитроса? Как мне рассказал персонал виллы, старик Константинос пробыл на вилле с самого дня похорон старого Георгиоса. Это было три с половиной недели назад. Со слов горничных, он вел очень активную переписку. Корреспонденцию ему носили пачками. В день перед убийством только секретарь привез ему несколько важных писем и пакетов. Не зубами же он их вскрывал? Ясно, что пользовался ножом с письменного стола. Возникает вопрос, а где же тогда отпечатки самого нотариуса? Получается интересная картина! Димитрос вошел к нотариусу, который его безропотно впустил, стер зачем-то отпечатки его пальцев с ножа, сам схватил нож, – даже, я бы сказал, не схватил, а нежно взял тремя пальцами за рукоять, – попросил Константиноса повернуться спиной, каким-то чудом загнал в него нож на длину всего лезвия, и ушел! Вам все еще не кажется это странным, инспектор?

Инспектору криминальной полиции уже давно хотелось провалиться сквозь пол от стыда. Не увидеть такую очевидную вещь, как расположение отпечатков, – было непростительной оплошностью! Этот русский прав, прав во всем. Сразу видно – профи!

Антонидис подавил тяжелый вздох. Дело гораздо сложнее, чем показалось ему на первый взгляд. Отказываться от первоначальной версии ему страх как не хотелось. Но если русский смог увидеть эти факты, начальство их тоже увидит. По большому счету, русский спас его от позора: еще чуть-чуть – и он стал бы посмешищем!..

– Да, я понимаю ваши доводы, – собравшись с духом, сказал он Смолеву, выжидательно смотревшему на него. – Они достаточно веские для того, чтобы следствие приняло их во внимание. Что вы предлагаете?

– Искать настоящего убийцу, – не раздумывая, ответил Смолев, пожав плечами. – Ничего другого нам не остается. Мы с вами уже знаем, что он профессионал, силен физически, хорошо подготовлен, знает анатомию, привык убивать. И еще: его Константинос впустил в свою комнату сам! Думаю, что это сильно сузит круг наших поисков. Предлагаю вам заняться разработкой версии по армейским друзьям Георгиоса, из тех, что в настоящий момент проживают на острове или посещали его в день убийства. Я уверен, что ответ на вопрос, кто же убил Галифианакиса, лежит в его прошлом. Мне дали понять мои коллеги, что прошлое этого человека скрывает много тайн.

– Хорошо, но, все-таки, отпечатки пальцев Димитроса?..

– Это доказывает всего лишь, что он прикасался к этому ножу. Давайте переговорим с ним, попробуем выяснить, в какой момент и при каких обстоятельствах это могло произойти. Не будем забывать, что Димитрос работал на вилле наряду с другим персоналом. Его отпечатки там повсюду. Думаю, что он сможет пролить свет на этот вопрос.

– Он крайне замкнут, угрюм. Он отказался отвечать на мои вопросы. Мне даже показалось, что ему безразлично его будущее.

– Думаю, что я смогу это исправить, инспектор, – улыбнулся Алекс. – У меня к вам предложение: я попытаюсь его разговорить, а после того, как он нам расскажет, откуда все-таки его пальцы на орудии убийства, вы разрешите ему встречу с его невестой. В самом деле, неужели после всего, что мы сегодня с вами вместе выяснили, вы всерьез считаете его убийцей? Думаю, что после того, как вы подадите в Афины рапорт с новыми обстоятельствами дела, которые стали вам известны, мы сможем перевести Аманатидиса из ранга подозреваемого в ранг важного свидетеля и ограничить его передвижения виллой.

– Я подам рапорт? Мне стали известны? – мучительно покраснел инспектор.

– Конечно, вы. Ведь вы ведете основное следствие. Я всего лишь вам помогаю, – еще шире улыбнулся Алекс.

– Я не против, – сдался после минутного колебания инспектор Антонидис. – Я разрешаю подозреваемому свидание с невестой. По времени не ограничиваю. Но только после того, как он наконец даст показания, черт его побери!

– Вы плохо выглядите, Димитрос, – произнес мягко Алекс, пристально глядя на сына Ирини.

Парень и в самом деле сдал: лицо приобрело нездоровый землистый оттенок, глаза запали, под глазами – синяки.

– Вы спали ночью?

– Нет, – с трудом разлепил губы Димитрос и отрицательно мотнул головой. – Не спал. Не смог.

– Я так понимаю, что и сутки ничего не ели? – догадался, нахмурившись, Смолев, оглядывая пустой стол с одиноко стоявшим кувшином для воды. – Как вы здесь, друг мой?

– Не знаю. Не помню… – Димитрос энергично потер лицо руками и ответил: – Простите, Алекс, я все никак не приду в себя. Мне приносили еду, но мне кусок не лезет в горло, когда я подумаю… Ведь я хотел свернуть шею этому старому мерзавцу своими руками, признаюсь, грешен! Очень хотел!

У Димитроса пересохло в горле, и он поискал глазами стакан. Алекс встал, снял с полочки стакан, ополоснул его от пыли водой из-под крана, налил воды из кувшина и подал ему.

Комната, которая служила камерой предварительного заключения при отделе уголовной полиции, видимо, использовалась крайне редко. Толстый слой пыли на мебели и на полу красноречиво свидетельствовал о том, что комнату не открывали несколько месяцев. Воздух тоже был отчаянно спертый, кондиционера не было, но толстые стены надежно защищали от дневного зноя. Кроме жесткого лежака, обтянутого дешевым «кожзамом», обшарпанного стола, двух неудобных стульев да умывальника в углу, – в комнате больше ничего не было.

Алекс распахнул настежь металлическую дверь с прорезанным окошком, в которое задержанным передавали еду, и открыл небольшую форточку: свежий воздух был категорически необходим.

Димитроса вдруг словно прорвало, будто он отчаянно хотел выговориться.

– Вы даже не понимаете, Алекс, что означала для меня потеря виноградника и фермы, когда четыре месяца назад отец принял решение продать их. Я не мог поверить своим ушам! Три года! Три года тяжелой, упорной работы, чтобы возродить лозу, чтобы она снова начала плодоносить! А когда оставалось только снять урожай и разлить вино по бочкам, я узнаю, что все результаты моего труда, все мои усилия, все, что я вложил в этот виноградник – мою душу, Алекс! – все будет продано. Отец не хотел ничего слышать.

Димитрос сидел на лежаке, спустив ноги на пол, откинувшись спиной к оштукатуренной стене. Он принял стакан с водой из рук Алекса, отпил воды и с благодарностью взглянул на него.

– Поймите, Алекс, для меня это была полная катастрофа. Очень рано я понял, что лоза и вино – это мое призвание. Еще мальчишкой все детство я проводил на ферме с отцом и старым Христосом. Я вырос на земле, мои руки помнят каждую лозу, каждую ветку оливы на нашей ферме, – он отпил еще глоток, помолчал, вспоминая, и продолжил: – Потом отец отправил меня в Университет, учиться. Я мечтал вернуться каждый день. И однажды я вернулся домой! Я многое узнал и понял: как оживить старый виноградник, как добиться хорошего урожая, как сделать прекрасное вино! И три года я работал не покладая рук! Трудился как проклятый! Самые счастливые три года в моей жизни, Алекс! Теперь все кончено…

Руки его дрожали, он поставил стакан с водой на пол, чтобы не расплескать.