В этот момент со стороны хижин для слуг донеслись такие горестные причитания и крики, что она схватилась за плечо молодого офицера, а Мэри стояла, дрожа с головы до ног. Крики стнановились все громче и громче.

– Что это? Что это? – испуганно шептала миссис Леннокс.

– Опять кто-то умер, – ответил молодой офицер. – Вы не говорили мне, что среди ваших слуг тоже есть больные.

– Я не знала! – вскрикнула Мэм Сахиб. – Пойдем со мной, пойдем! – она повернулась и вбежала в дом.

Потом случилось ужасное, и Мэри стало понятно, почему это утро было такое зловещее и странное. Вспыхнула холера в самой тяжелой форме, и люди умирали, словно мухи. Айя заболела, и ночью ее забрали, а крики в хижинах слуг раздались как раз тогда, когда она умерла. До начала следующего дня умерли еще трое слуг, а остальные в ужасе разбежались. Паника охватила всех, и люди умирали в каждом доме.

Во время замешательства и переполоха на следующий день Мэри спряталась в детской комнате, и все о ней позабыли. Никто о ней не думал, никто ее не искал, а тем временем происходили странные и страшные вещи, о которых она ничего не знала. На протяжении этих часов Мэри то плакала, то спала. Ей было известно только, что люди болели и были слышны какие-то таинственные и страшные звуки. Девочка прокралась в столовую и никого там не застала, хотя на столе еще стояли блюда с остатками еды, а стулья и тарелки выглядели так, словно их поспешно отодвинули, когда обедающие вдруг стали по какой-то причине убегать. Она съела немного фруктов и бисквитов, а поскольку ее мучила жажда, выпила целый стакан вина. Вино было сладкое, и девочка не знала, какое оно крепкое. Очень быстро она почувствовала себя сонной, вернулась в детскую и опять заперлась, испуганная криками и топотом убегающих людей. От вина она почувствовала, что ее охватила непреодолимая усталость, легла в свою кровать и надолго утратила способность понимать, что происходит вокруг.

За это время много чего произошло, но Мэри спала таким глубоким сном, что ее не смогли разбудить ни крики людей, ни шум.

Когда Мэри проснулась, то долго лежала и смотрела в стену. В доме было совсем тихо. Она и не знала, что может быть так тихо. Девочка не слышала ничьих голосов и шагов, и подумала, что все уже выздоровели от холеры, и угроза миновала. Она думала о том, кто будет заботиться о ней теперь, когда Айя умерла. Наверное, будет какая-то новая Айя, и, может быть, она знает новые сказки. Старые сказки, пожалуй, даже надоели Мэри. Она совсем не плакала по своей умершей няне. Мэри не была нежным ребенком и никогда ни о ком не заботилась. Шум, крики и беготня из-за холеры напугали ее, но сейчас она была только разозленной из-за того, что, казалось, никто не помнил о ее существовании. Все были слишком напуганы, чтобы думать о маленькой девочке, которую никто не любил. Когда вспыхнула страшная болезнь, каждый думал только о себе. Но сейчас, когда все опять в порядке, наверное, кто-нибудь придет посмотреть, что происходит с Мэри.

Однако никто не появился, и когда она лежала в ожидании, в доме, казалось, становилось все тише и тише. Вдруг Мэри услышала, как что-то ползет, и когда посмотрела вниз, то увидела маленькую змейку, которая двигалась вдоль стены и смотрела на девочку глазами, блестящими, как драгоценные камни. Мэри совсем не испугалась, потому что знала: это безобидное создание не причинит ей никакого вреда. Казалось, змейка спешит как можно скорее покинуть комнату. Она проскользнула в щель под дверью.

– Как странно и как тихо, – сказала Мэри. – Кажется, что кроме меня и змейки в доме никого нет.

Но в ту же минуту она услышала шаги сначала в саду, а потом на веранде. Это были мужские шаги – несколько мужчин вошли в дом и разговаривали приглушенными голосами. Никто не вышел им навстречу, и никто не заговорил с ними, а они, судя по звукам, открывали одну дверь за другой и заглядывали во все комнаты.

– Как здесь пусто! – услышала Мэри. – Такая красивая, очаровательная женщина! Думаю, что и ребенок тоже. Я слышал, у нее был ребенок, хотя его никто никогда не видел.

Мэри стояла посредине своей комнаты, когда через несколько минут дверь открылась. Девочка выглядела такой некрасивой, сердитой, и при этом дрожала от голода и возмущения, что о ней забыли. Первым вошел старший офицер, которого Мэри когда-то видела со своим отцом. Он выглядел усталым и озабоченным, но когда увидел ее, так изумился, что почти отпрыгнул назад.

– Барни! – крикнул офицер. – Здесь ребенок! Брошенный ребенок! В таком месте! Кто же это?

– Я – Мэри Леннокс, – сказала девочка, гордо выпрямившись. При этом она подумала, что этот человек очень груб, называя дом ее отца «таким местом». – Я уснула, когда все заболели холерой, и только сейчас проснулась. Почему никто не приходит?

– Это – тот ребенок, которого никто никогда не видел! – воскликнул офицер, обернувшись к своим спутникам. – О ней все забыли!

– Почему обо мне забыли? – закричала Мэри, топая ногами. – Почему никто не приходит?

Молодой человек, которого называли Барни, взглянул на нее с огромной грустью. Мэри даже показалось, что у него в глазах показались слезы.

– Бедная малышка! – сказал он. – В живых не осталось никого, некому приходить.

Таким странным и неожиданным образом Мэри узнала, что у нее теперь нет ни отца, ни мамы, потому что они умерли. Их похоронили ночью, а немногочисленные слуги-индийцы, которым удалось избежать смерти, покинули дом так быстро, как только могли, забыв о «маленькой Мэм Сахиб».

Вот почему было так тихо. Во всем доме в живых остались только Мэри и маленькая быстрая змейка.

Мэри любила издали смотреть на свою маму, девочка думала, что мама – очень красивая, но почти ее не знала, и нет ничего странного в том, что она не могла ни любить ее, ни тосковать по ней, когда той не стало. И она действительно совсем не тосковала, поскольку всегда была поглощена сама собой, как и раньше. Если бы девочка была постарше, ее, конечно, испугала бы мысль о том, что она осталась одна на свете, но она была еще маленькой, и о ней всегда кто-нибудь заботился, поэтому она думала, что так будет всегда. Ей было интересно, попадет ли она к хорошим людям, которые будут добры к ней, и позволят ей вести себя, как ей захочется, как это делала Айя и другие слуги-индийцы.

Она знала, что не останется долго в доме английского пастора, куда ее сначала привезли. Ей не хотелось там оставаться. Пастор был бедным, у него было пять детей, все они были погодками, одеты в поношенную одежду, постоянно ссорились и отнимали друг у друга игрушки. Мэри возненавидела их грязный дом и была такой невыносимой для всех, что никто не хотел с ней играть. На второй день ей дали кличку, что ужасно ее разозлило.

Первым ее наделил прозвищем Бэзил. Это был маленький мальчик с голубыми глазами и вздернутым носом, Мэри его терпеть не могла. Она в одиночестве играла под деревом, совсем как в тот день, когда разразилась эпидемия холеры. Девочка делала клумбы из земли и обозначала дорожки, а Бэзил стоял поблизости и приглядывался. Он заинтересовался игрой и спросил: – Почему ты не положишь кучу камней, как будто это скалы? Вот здесь, посредине. – И он наклонился, чтобы указать место.

– Уйди! – закричала Мэри. – Терпеть не могу мальчишек! Уйди отсюда!

Сначала Бэзил рассердился, а потом начал дразниться. Он всегда дразнил своих сестер. Он танцевал вокруг нее, корчил рожи, и смеялся, и пел:

Он пел до тех пор, пока остальные дети не услышали и не начали смеяться вместе с ним; и чем больше Мэри злилась, тем громче они пели: «Мисс Мэри, упрямица Мэри…»; и позже называли ее так не только между собой, но и тогда, когда обращались к ней.