– Тебя отправят домой, – сказал ей Бэзил, – в конце недели. А мы будем очень рады.

– Я тоже очень рада, – ответила Мэри. – А где этот дом?

– Она не знает, где ее дом! – презрительно воскликнул Бэзил. – В Англии, конечно! Там живет наша бабушка, и нашу сестренку Мэйбл в прошлом году отправили к ней. Но ты не поедешь к своей бабушке, нет у тебя никакой бабушки. Ты поедешь к своему дяде. Его зовут Арчибальд Крэйвен.

– Я ничего о нем не знаю, – огрызнулась Мэри.

– Конечно же, не знаешь, – злорадствовал Бэзил. – Ничего-то ты не знаешь. Девчонки никогда ничего не знают. Я слышал, как папа и мама о нем говорили. Он живет в огромном, заброшенном старом доме, и никто к нему не приходит. Он такой злой, что никого не хочет видеть, а если бы и захотел, то никто к нему не пришел бы. Он горбатый и страшный.

– Я тебе не верю, – отрезала Мэри, отвернулась от него и заткнула уши пальцами, чтобы больше ничего не слышать.

Но потом она долго думала обо всем, что ей сказал Бэзил, а когда вечером миссис Кроуфорд сказала ей, что через несколько дней она поедет в Англию, к дяде, мистеру Арчибальду Крэйвену, который живет в поместье Миссельтвейт, Мэри выглядела такой спокойной, как камень, и равнодушной, что все даже не знали, что о ней думать. Взрослые старались быть с ней добрыми, но она отворачивала лицо каждый раз, когда миссис Кроуфорд пыталась ее поцеловать, и стояла, выпрямившись, словно палку проглотила, когда мистер Кроуфорд хлопал ее по плечу.

– Это очень странный ребенок, – позже сказала с сожалением миссис Кроуфорд. – Ее покойная мать была такой очаровательной женщиной, и такой воспитанной, но Мэри – самый несимпатичный ребенок, какого я только встречала в своей жизни. Дети называют ее «упрямицей Мэри», и хотя это нехорошо с их стороны, я их прекрасно понимаю.

– Может быть, если бы ее мама чаше заглядывала в детскую комнату, Мэри не была бы такой нелюдимой. Очень грустно говорить об этом сейчас, когда эта очаровательная женщина умерла, но многие люди даже вообще не знали о том, что у нее есть ребенок.

– Я думаю, она никогда даже не взглянула на своего ребенка, – вздохнула миссис Кроуфорд. – Когда умерла няня Айя, некому было подумать о девочке. Все слуги разбежались и оставили ее одну в брошенном доме. Полковник МакГроу говорил мне, что совершенно остолбенел, когда открыл дверь и увидел девочку, стоящую посреди комнаты.

Долгую дорогу в Англию Мэри проделала под присмотром жены одного офицера, которая отвозила своих детей в школы. Она была поглощена своими детьми и была рада, когда в Лондоне могла передать Мэри женщине, которую прислал за ней мистер Арчибальд Крэйвен. Она была экономкой в поместье Миссельтвейт, ее звали миссис Мэдлок. Это была полная женщина с очень красными щеками и пронизывающим взглядом черных глаз. На ней было яркое пурпурное платье, черная шелковая накидка с бахромой и черная шляпка с пурпурными вельветовыми цветами, которые при каждом движении ее головы тряслись и дергались. Мэри эта женщина совершенно не понравилась, но поскольку она очень редко чувствовала к кому-либо симпатию, в этом не было ничего странного; кроме того, сразу было видно, что миссис Мэдлок не очень-то и заботилась о ней.

– Право слово, сразу видно, что это – тот еще ребенок! Мы слышали, что ее мама была красавицей, – сказала она. – Но ее красота не досталась дочери в наследство, правда же, мадам?

– Может быть, она похорошеет, когда вырастет, – ответила добродушная жена офицера. – Если бы только она не была такой желтушной и неприветливой… черты лица у нее довольно красивые. Дети с возрастом очень меняются.

– В таком случае ей придется очень-очень измениться, – ответила миссис Мэдлок. – К тому же, вынуждена сказать, если хотите знать, в поместье Миссельтвейт нет ничего такого, что помогло бы ей измениться в лучшую сторону!

Они думали, Мэри не слышит их разговора, потому что она стояла в отдалении возле окна в отеле, где они остановились. Девочка следила за уличным движением, но все прекрасно слышала. Ей стало очень интересно, какой же ее дядя и место, где он живет. Что это за место, и как оно выглядит? Что означает слово «горбатый»? Она никогда не видела горбатых. Должно быть, в Индии нет горбатых людей.

С тех пор, как Мэри стала жить в домах чужих людей, и у нее больше не было Айи, девочка почувствовала себя одинокой и стала думать о странных вещах, совершенно непривычных для нее. Она стала размышлять о том, почему она никогда не была чьей-то, даже тогда, когда были живы ее родители. Другие дети всегда принадлежали своим папам и мамам, и только она никогда не была чьей-то маленькой дочкой. У нее были слуги, еда и одежда, но никто и никогда не обращал на нее внимания. Мэри не знала, что все считали ее неприятным ребенком; но тогда, конечно, она не знала, что это такое. Девочка считала неприятными других, но никогда не думала так о себе.

Миссис Мэдлок казалась ей самой неприятной особой – с ее простецким краснощеким лицом и простецкой шляпкой. Когда на следующий день они двинулись в путь – дальше, в Йоркшир, Мэри шла по станции к поезду с гордо поднятой головой и старалась держаться как можно дальше от миссис Мэдлок, потому что не хотела, чтобы их видели вместе. Девочку злила одна мысль, что ее могут принять за дочь миссис Мэдлок.

Но миссис Мэдлок не волновала ни Мэри, ни ее мысли. Она была из тех женщин, которых «не интересуют детские выходки». Во всяком случае, если бы ее спросили, она бы ответила так. Она не захотела ехать в Лондон даже тогда, когда дочь ее сестры Марии выходила замуж, но ценила удобное, высокооплачиваемое место экономки, которое могла бы потерять, если бы немедленно не выполнила приказ мистера Арчибальда Крэйвена. Она не смела даже задавать никаких вопросов.

– Капитан Леннокс и его жена умерли от холеры, – сказал мистер Крэйвен в своей обычной лаконичной, холодной манере. – Капитан Леннокс был братом моей жены, поэтому я стал опекуном их дочери. Ребенка надо привезти сюда. Вы поедете в Лондон и привезете девочку.

Поэтому миссис Мэдлок упаковала свой маленький саквояж и отправилась в путешествие.

Мэри сидела в углу вагона с кислой и злой физиономией. У нее не было книги, ей не было на что смотреть, поэтому она сложила свои тоненькие ручки в черных перчатках на колени, и просто сидела молча. Черная одежда еще больше подчеркивала желтизну ее личика, а пряди жестких, светлых волос выбивались из-под черной креповой шляпки.

– «В жизни не видала такого вреднючего ребенка», – подумала миссис Мэдлок. (Словом «вреднючий» в Йоркшире называли избалованных и раздражительных детей). Она никогда не видела ребенка, способного сидеть так долго, ничего не делая; в конце концов, ей надоело приглядываться к девочке, и она заговорила пронзительным голосом:

– Думаю, пора рассказать вам о месте, куда мы едем. Знаете ли вы что-нибудь о своем дяде?

– Нет, – ответила Мэри.

– Вы никогда не слышали, чтобы ваши родители о нем разговаривали?

– Нет, – ответила Мэри и задрожала. Она задрожала потому, что осознала: отец и мать вообще никогда и ни о чем с ней не разговаривали. Они ни о чем ей не рассказывали.

– Хм! – пробормотала миссис Мэдлок, глядя на странное, замкнутое личико девочки. Какое-то время она помолчала, затем продолжила: – Я думаю, все-таки вам надо кое-что рассказать, чтобы вы приготовились. Дело в том, что мы едем в необычное место.

Мэри на это ничего не ответила, и миссис Мэдлок, разочарованная ее равнодушием, опять помолчала, а потом вздохнула и продолжала: – Надо признать, это огромный дом, но угрюмый, и мистер Крэйвен по-своему гордится им. Этому дому уже шестьсот лет, и он находится на краю огромной вересковой пустоши; там около ста комнат, хотя большинство из них заперто. И там висят картины, и стоит красивая старинная мебель – уже много веков, а вокруг огромный парк и сады. Ветки некоторых деревьев достают до самой земли. – Она снова помолчала, вздохнула и неожиданно закончила: – Вот и все, что я хотела вам рассказать.