Человек продолжал столбом стоять без движения. Вспышка. Купе в который раз осветил промелькнувший в маленьком окне фонарь. Глаза, уже отошедшие ото сна и вполне привыкшие в темноте не подвели – мужчину рассмотреть удалось. На нём были обычные чёрные брюки, опять же чёрный пиджак, под которым была белоснежная рубашка, немного ослепившая при свете фонаря. Один уголок выбился из – под полы пиджака и теперь небрежно болтался из – за покачивания вагона. Лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Несмотря на темень в купе удалось разглядеть и его ноги. Он был бос. На улице ноябрь месяц! Всё было слишком странно, чтобы уделять чрезмерно повышенное внимание именно этой, сейчас не такой важной детали его внешнего вида. Человек до сих пор не проронил ни слова. Я резко сел и ударил кулаком по столу. От удара ложка, лежавшая на самом краю, пару раз противно прозвенев, слетела со стола и упала на линолеум, которым был застлан пол. Кружка опрокинулась на бок и описала полукруг, остановившись лишь после того, как упёрлась ручкой в поверхность стола. На стол хлынул давно остывший и сейчас уже едва не ледяной чай, так и не допитый за весь вечер, проведённый в дороге. Жидкость, искрясь в лунном свете, растекалась и всё ближе подбиралась к краю, огибая сахарницу и блюдце с несколькими печеньями и конфетами. Задержавшись на мгновение у бортика, окантовывающего края, чай полился на пол. Достигая линолеума капли брызгами разлетались на лавки и вещи, стоявшие внизу. Чай, перетекая от тряски поезда из стороны в сторону, коснулся ног мужчины. Он стал переступать с ноги на ногу, ёжась от неприятной прохлады, после чего всё же начал говорить:
– Я пришёл вас сопроводить. Мне велели.
– Кто велел? И кто ты такой вообще? Откуда вдруг взялся, – гневно говорил я, едва не срываясь на крик.
– Довести, показать куда…
– Отвечай на вопрос! – рявкнул я, хватая кружку и швыряя её в дверной проём. Пролетев между ногой и дверью, кружка со звоном разлетелась на осколки. Особо крупный вместе с ручкой отскочил от стены и упал рядом со ступнёй незнакомца. По двери стекали последние капли чая, оставшиеся в кружке и при броске отправившиеся в разные стороны. Я поднялся и облокотился обеими руками на стол. Ладони попали прямо в чай и хлюпнули в такт друг другу.
– Старшая послала меня. Подошло ваше время.
– Какое ещё время? Можешь объяснить ясно и толково, что здесь вообще происходит? Какая ещё старшая? Или я буду вынужден звать проводницу и уже в её присутствии с тобой беседовать.
– Она и послала. Разве вас не предупредили, что вам выходить?
– Во – первых, моя станция будет утром и далеко от того места, где мы находимся сейчас. Во – вторых, кругом один лес. Какая здесь может быть остановка? Ты так не считаешь?
– Для всех, кто едет в этом поезде, скоро будет остановка. Конечная станция.
Гул едва не летящего поезда начинал заглушать слова. Вагоны ходили из стороны в сторону, состав начало качать с такой силой, что пришлось сесть на столик и взяться обеими руками за верхние полки. Лужа на столе моментально впиталась в джинсы. Я поёжился. В дополнение ко всему спины коснулся холод, исходивший от обледенелого окна. Дверь открылась до конца и в купе, огибая человека, вошла ранее посетившая меня проводница. Она снова, а может и до сих пор улыбалась.
– Через две минуты приедем. Вещи можете не брать.
Терпению пришёл конец. Одно лишь такое бестактное пробуждение или просто весь этот бардак меня вывел из себя, но таким бешеным я себя никогда не ощущал.
– Я направляюсь к старшему проводнику. Вам бы не помешало пройти со мной.
– Нам не нужно. Я и есть старший проводник.
– Вот так поворот, – я поставил одну ногу на пол, – давно бы так. Тогда почему вы не разберётесь с этим цирком?
– Всё хорошо, всё под контролем. Тридцать секунд до прибытия.
– Да я…
Умиротворение наполнило меня. Я буквально почувствовал, как оно растекается по всему телу. Словно ничего не было и эти люди только что вошли ко мне. Стало тепло, правда, непонятно как. Всё тот же холод, но столик и полки грели меня так сильно, что ничем не уступали горячим лежакам на берегу любого моря. Тепло стекалось ко мне отовсюду. Но всё это не удивляло. Просто спокойствие. Скрипнул стол. За спиной кто – то был и сейчас сидел на столе со мной. Нет, это же невозможно, ну никак. По неизвестной мне причине проверять не хотелось. Позади меня прозвучал спокойный женский голос, в котором был легко различим приказ.
– Ты ошиблась. Это не тот человек, который тебе нужен. Найдёшь другого.
– Не сейчас. Время подошло.
– Тогда сегодня оставайся ни с чем.
– Вот ещё!
Проводница в рывке моментально подскочила ко мне и схватила правой рукой за ворот свитера. Левой рукой она велела последовать её примеру незнакомцу. Если он медлил с ответом, то сейчас беспрекословно и моментально ринулся выполнять всё, что ему приказали. Закрыв дверь ударом ноги, бросился ко мне и, схватив за руки, потянул со всей силой на себя. Откуда только ей было у него взяться в таком хилом теле?! Старшая проводница теперь уже свободной левой рукой вцепилась в живот и потянула меня со стола. Помощник, поняв её без слов, дёрнулся назад, не выпуская моих рук. Но своего места, занятого на купейном столике, я не покинул, несмотря на их чрезмерные усилия. Тепло, раньше исходящее от всего вокруг, теперь сосредоточилось у меня на животе, как будто я проглотил крошечное солнце и запил его водой со льдом. Опустив глаза, я увидел руки, обхватившие меня сзади. Обыкновенные с виду, но необычные по ощущениям, они не чувствовались, не давили на меня, а просто держали. Уже ничего не удивляло сегодня. Всё происходящее казалось бредом больного или плодом разыгравшейся фантазии, но никак не явью. Непонятные неизвестные люди ведут себя странно и совершают поступки, которым не дать объяснения, как ни ломай голову. Пусть продолжается как есть – уже даже всё равно…
1
Через разбитое за доли секунды оконное стекло меня молниеносно выдернули из вагона. Протяжный лязг металла остро резанул по ушам. Звук корёжащегося железа смешался со звоном бьющегося стекла и скрипом блокированных колёс поезда, стирающихся о рельсы и засыпающих снег, находящийся у путей, снопами ярчайших золотисто – жёлтых искр, слепящих глаза. Кто – то тащил меня по заснеженной земле прочь от поезда. Подобно исполинской гусенице, он согнулся в дугу, подняв треть вагонов, составлявшую середину состава, на высоту, сравнимую с трёхэтажным домом. Хвост по инерции поджал остальную часть, и дуга с грохотом начала крениться набок. Из-за головного вагона поезда в воздух взлетели несколько других. Не тех, что были в составе моего. Грузовые. Десятки массивных бочек с горючим вылетели и, упав в снег, остались неподвижно лежать в тени стремительно приближающегося к земле поезда. Вагоны рухнули наземь и начали скользить по наледи в моём направлении, но кто – то продолжал тащить меня от всего этого кошмара всё дальше и дальше, так что мне оставалось только наблюдать и бездействовать.
Холод и морозная сырость снега совершенно не ощущались. Свитер был изорван в клочья. Десятки ниток развевались на ветру, высвобождались от его силы и утопали в сугробах. Рукава рубашки болтались мокрыми и тёмными лоскутами. После меня на земле оставался тёмный снег. Цвет при свете луны было не определить. Одни мрачные цвета, которые дополняли голубоватый лунный и яркий белый снежный оттенки в ночной мгле. Скрежет рухнувшего поезда и лопнувших бочек заглушило журчание горючего, растекающегося по белой глади. Всё смешалось, и только груда железа в центре давала понять, что всё происходит на самом деле. Вспышка озарила окрестности… Пламя, стелясь по снегу, топило его, и вода лужами оставалась на промёрзшей ноябрьской земле. Огненные языки лизали вагоны, проникая внутрь и выжигая их до металла, оставляя внутри лишь пепел вещей и деревянной отделки. Деревья отбрасывали пляшущие тени стволов, охваченных огнём. Большой костёр посреди леса, уничтожающий всё, к чему смог прикоснуться. Только жар не чувствовался… Может творящееся передо мной – фильм, а мне отведена роль зрителя, иначе как всё это объяснить? Абсурд. Некто продолжал отдалять меня от места столкновения поездов, таща за ворот свитера. Треск огня и завывание ветра нарушал только скрип снега подо мной. Неужели все пассажиры поезда погибли и теперь безмолвно сгорают в этих грудах железа, совсем недавно стучавших колёсами по рельсам? Никаких звуков в опровержение так и не доносилось из горящих вагонов. Хотелось ясности:
