Я ответил: «Понимаю. Кто же тебя поймет, если не я…». Только Ву, конечно, этого не услышала. Она хоть и не такая как все, но подобно всякому человеческому существу лишена возможности видеть очевидное и слышать то, что ей говорят на самом деле, а не то, что хочется.

– Хватит! Теперь я буду говорить то, что думаю. Всем! И мне плевать, если кому-то это покажется глупым или грубым. И то, что чувствую. Если я еще немного подержу это в себе, то оно сведет меня с ума.

С того дня Ву стала говорить. И это было, поверьте коту, более чем страшно…

Оказалось, что врать и притворяться Ву заставлял не столько страх возможной душевной боли, сколько страх показаться окружающим смешной или того хуже – глупой. Этот страх лишает человека многого: новых впечатлений, возможностей, знакомств. И ведь не секрет, что казаться дураком, вовсе не значит им быть. Равно как не все умники в действительности умны. Но, черт возьми, как же страшно!

Что ж… для начала решено было сказать ЭТУ правду себе и преодолеть именно ЭТО.

Барьер моя экспериментаторша взяла, что называется, с разбегу. Выбрав ясный зимний денек (ну, уж чтоб бежать было некуда), она нацепила салатовые колготки, сделала на своей тридцатилетней головушке пару детских хвостиков и смело вышла поражать центр города. Она приставала к случайным прохожим с нелепыми вопросами вроде «почем нынче хлебушек?», мурлыкала под нос детские песенки и придурковато улыбалась зимнему солнцу…

Нужно сказать, что дурочкой Ву выглядела не впервые, но в первый раз по собственной инициативе. А разница между первым и последним, как между ссылкой в ГУЛАГ и добровольной поездкой на БАМ, согласитесь.

Ах, жаль, что скудного кошачьего словарного запаса не хватит, чтобы описать состояние маленькой закомплексованной девочки внутри Ву. Ей хотелось бежать, зажмурив глаза, домой, чтобы на нее не упал ни один осуждающий взгляд. Но она шла, с виду уверенна и безразлична, и подходила к людям, каждый раз совершая маленькую революцию внутри себя. Смешно! Ей было невдомек, что помимо нее улица полна еще более нелепо одетых людей, и более интересных, и самобытных. А у прохожих… у них свои заботы, и им вовсе не до комплексов и страхов «городской сумасшедшей». Одни улыбаясь проходят мимо, другие злобно фыркая отскакивают в сторону, но и те и другие через считанные секунды ЗА-БЫ-ВА-ЮТ. Всем все равно! Но она училась не бояться собственной глупости. И это работало!

Так если всем до козы, тогда какой смысл гробить ноги на неудобных ходулях-каблуках, запечатываться в строгие деловые костюмы, каждое утро мучится с выбором подходящей «достаточно вместительной, но стильной» сумки? И зачем пытаться запомнить все эти «идет/не идет», «можно/нельзя», «пристойно/непристойно». Разве маленькая вселенная внутри каждого из нас не лучший советчик в выборе цвета, стиля, образа жизни? Разве гармония это сочетание цветов, фактур, форм? Или все же главное – то состояние внутреннего комфорта, которое дарит согласие с собой и этой самой маленькой вселенной?

Каждый должен в своей жизни построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Помните? Чепуха! Никто никому ничего не должен. Зачем строить дом, если ты мечтаешь видеть другие страны? Зачем сажать дерево, если можно своим бережным отношением спасти сотни тех, что посадила за тебя природа? И как растить сына, если и себя-то еще не сделал счастливым!? Зачем вешать на себя кабалу автокредита, если ноги еще способны нести навстречу подвигам, а глаза отказываются наблюдать мир сквозь прозрачную коробку авто, и нос хочет вдыхать ароматы утреннего города, а не сухой запах кондиционера?

Вот так одни зеленые колготки сделали большое дело. Они достойно исполнили свое предназначение и мирно улеглись на полке шкафа ждать очередного звездного часа, а Ву, возможно впервые за свою недолгую жизнь поняла, каково это – быть свободной от мнения окружающих.

Уже с первых дней работы с радиацией руки Марии Склодовской-Кюри были покрыты множественными ранами. Великая женщина не считала нужным отвлекаться на подобные пустяки: в ее сердце было место для любви к гению мужа и волшебству физики, и нисколечко для себя. Но ведь моя Ву вовсе не великая, а потому маленькие ранки на ее душе неизменно причиняли ей страдания. А потом, переносные рентгеновские аппараты мадам спасали и спасают сотни человеческих жизней, а эксперимент Ву – всего-навсего робкая попытка вогнать в нужное русло свою.

– А все-таки Булгаков наврал, – Ву надулась, как надувается от обиды обманутый ребенок, – помнишь: «Правду говорить легко и приятно…»? Ни черта подобного! Правда отвратительна, груба и причиняет много боли. Я вчера сказала правду всем: все, что думала, от начала и до конца. И такими словами, которые до сих пор эхом отталкиваются от моих ушных перепонок. Они там застряли, и никак не выходят из моей головы. Я чувствую себя самым глупым человеком на свете. И мне стыдно!

– Что ж… глупость – самый главный из человеческих недостатков. Глупцы слепы, глухи, жестоки…, и, как следствие, глубоко несчастны. И не так страшно, если человек глуп. Страшно, если он не стремится стать умнее. Так и болтается, как говно в луже (прошу прощения), от берега к берегу… постепенно растворяясь, оставляя после себя лишь дурной запах. Ты сглупила, это правда, и сейчас ты ужасно пахнешь. Но пока ты не растворилась до конца, у тебя есть шанс все исправить.

– Я думала, что поступаю правильно, говоря правду?

Как парадоксально и по-людски! На полу прямо перед моей мордой лежала уже взрослая женщина и так по-детски искренне задавала классические вопросы, присущие всем подросткам-максималистам.

– Быть честной вовсе не значит рубить с плеча. Иногда, для того чтобы не соврать, достаточно суметь промолчать.

– Я не могла молчать. Они сам лезли из моего рта, – робко попыталась оправдаться Ву.

– Но не вылезли! Загляни в себя, если бы они вылезли наружу, кто бы тебя сейчас грыз изнутри? Они просто высунулись на секундочку, полаяли и трусливо спрятались назад. И внутри, там, где их никто не сможет достать, они извергают уже не звуки, они выпрыскивают яд. Но этим ядом убивают тебя саму!

– Как заставить их замолчать?

– Странная. Ты сначала разрешила им делать то, что заблагорассудится, а теперь хочешь, чтобы они замолчали.

– Приказать?

– Можно и приказать. Так делает большинство людей. И они молчат, куда ж супротив воли барина? До той поры, пока человек не расслабится и не разрешит им вылезти снова. Но после каждого заточения они становятся еще более свирепыми, еще более непредсказуемыми. К чему сожалеть о прошлом? Ну правда, ты же не в силах его изменить. Что сделано, то сделано, – я выжидающе посмотрел на Ву и продолжил, – но есть еще вариант (из той же серии). Можно просто перестать их слушать. Хотя… тогда не изменится будущее.

– А если убить? – Ву повернулась на спину и запрокинула голову, в попытке посмотреть на ситуацию по-другому, вверх ногами.

– Их невозможно убить. Они даются человеку с самого рождения. В тот момент, когда ты впервые завидуешь соседскому новенькому велосипеду, оживает первый. В день, когда прячешь дневник с первой двойкой – другой. И так на протяжении всей жизни. А у некоторых, они научаются размножаться вообще без помощи хозяина – просто в определенный момент их становится так много, что разрешение им уже и не требуется.

Она недовольно фыркнула и схватила меня обеими руками за щеки так, как делают все люди с котами. Ах, люди! Ну право, можно ли задавать коту столь серьезные вопросы, сминая его при том, как диванную думку?

– Забери у них то, что заставляет их лаять. Сделай так, чтобы им самим этого не хотелось делать! Перестань кормить их своей злобой, своими обидами. То зло, что окружает тебя снаружи, со временем слабеет и исчезает, но то, которое ты взращиваешь внутри, навсегда остается в твоей душе. При всем желании ты выпрыскиваешь в мир лишь маленькую его часть, а большая остается с тобой. И пожирает. Сейчас ты научилась говорить правду самой себе, и поэтому больше не получится легко забывать свои ошибки. Зато теперь стало возможным их исправить. И ты обязательно найдешь способ это сделать, а для начала, тебе нужно себя простить.