- Не завидую вам, Ян-Ваныч! - говорю при очередной встрече.
- Что вы! Вот у вас - работа, а моя? - смеется Ян-Ваныч. - Моя - одно удовольствие!
Голуби ходят в ногах у Яна-Ваныча. Люди здороваются. В небе чайки перелетают с моря на реку и с реки на море. Белочки бегают по ограде и прямо по мостовой. От меня шарахаются, а от Яна-Ваныча нет.
- Люблю это, ох, как люблю! - говорит Ян-Ваныч. - Жизнь! Знаете, война, фронт! Научишься любить все живое!
Я вспомнил почему-то старую большевичку и то, что Ян-Ваныч говорил с ней по-немецки. У меня нет никаких способностей к языкам. Ни одного не сумел одолеть даже на практике в других странах. А вот Ян-Ваныч - дворник, а и немецкий знает.
В самом конце октября стало вдруг удивительно тихо и тепло, и море совсем не штормило, и река вошла в свои берега, и только туманы хмурили по утрам, но днем они рассеивались.
Работать в такие дни труднее. И я чуть свет выходил из дому, чтобы побродить: авось на ходу что-то родится.
Раз прошел по знакомой улице, два и еще несколько дней, но не увидел Яна-Ваныча. Тротуар не подметен, усыпан листвой, после ночных заморозков, скользкой и липкой.
Другие метут. Мужчины и женщины, девчонки и мальчишки - слева и справа от меня, впереди и совсем в удалении, и за спиной моей - борются с листьями, метут их крепкими березовыми метлами. Некоторые - в оранжевых жилетах, чтобы не задела случаем проезжая машина. И только Яна-Ваныча нет. И тротуар в листве - его участок. Случилось что? Заболел? Или - дома? Мало ли что бывает, и у меня тоже, но тут - у кого спросить?
Дней пять прошло так, и я все реже ходил на улицу - начал работать. Но Ян-Ваныч не выходил из головы.
Случаем вспомнил про мальчишек, которые так любят Яна-Ваныча, дедушку Яна, и как-то нарочно пошел прогуляться, когда они возвращаются из школы.
Первые же, что встретились, узнали меня и поздоровались. Да и я с ними встречался, когда тут был Ян-Ваныч.
Поговорили о школе, об отметках, как положено, а потом я спросил:
- А дедушка Ян, как он поживает? Что-то не видно его?..
Самый маленький, глазастый, пожал плечами с ранцем:
- Говорят, посадили его...
- Как, за что?
- Не знаю, говорят, посадили...
- Как не знаешь? - перебил второй - с акцентом. - Не знаешь, не знаешь! Фашистам он помогал, вот и все! Тебе еще объяснять!..
Третий - хилый, тощий - сказал что-то о том, что, может, он проворовался, бывает такое, и вот у какой-то продавщицы, тети Индры, так было, а она рядом живет, но потом ее отпустили.
- Да что про тетю Индру! - возмутился второй. - Фашистам! Понимаешь, фашистам, а ты про тетю!..
Из документов.
1) Ордер на арест... Лидейса Я. Я. ...
16/X-71 г. ...
2) ...За особые заслуги перед оккупационными войсками и
администрацией лагеря объявить благодарность следующим служащим
лагеря из наемных:
1. Флегонтову И. Я.
2. Глушко П. В.
3. Лидейсу Я. Я. ...
Последние проявили верность немецкому рейху и делу фюрера, за
что достойны высокой похвалы и поощрения.
Обер-комендант Мюллер
12 сентября 1943 г.
3) На основании многочисленных документов, изложенных в деле
(пп. 334 - 338, 485 - 496), установлено, что Лидейс Ян Янович, 1921
года рождения... в 1941 году (июнь) добровольно сдался в плен, после
чего после подготовки был направлен в лагерь "XXX", где участвовал с
1942 по 1943 год в массовых уничтожениях узников - русских,
украинцев, белорусов, эстонцев, молдаван, евреев, грузин, латышей и
людей других национальностей. Служил сначала комендантом барака
(No 44), а затем был выдвинут на должность помощника коменданта по
работе на торфоразработках, где производились массовые расстрелы.
Всего в лагере "XXX" было уничтожено 518 тысяч узников, в том числе
более 93 тысяч женщин и детей разных национальностей. Неоднократно
отмечался и поощрялся в приказах начальника лагеря Мюллера... В 1944
году интернировал вместе с немецкой армией... В числе других был
освобожден Красной Армией в городе Эльсе. Прошел проверку. Прошлое
скрыл... На основании предъявленных документов и показаний
оставшихся в живых свидетелей...
24 октября 1971 г.
Листья... листья... Сухие, шуршащие листья клена и дуба, ольхи и липы, березы и тополя, акации и здешнего каштана, который несъедобен, как я узнал.
- А говорил, что он на войне был, как и я...
Я понимаю теперь, откуда Ян-Ваныч все языки знает.
Мы говорим с женщиной в оранжевой жилетке - дабы машина проезжая не задела! - на противоположной стороне улицы.
- Так на войне-то на войне, но не с той стороны...
Она минуту молчит:
- А Лидейс в данном случае подходящая фамилия!
- А что это - Лидейс? - спрашиваю я.
- Да как вам перевести на русский? Ну, пресмыкающееся, ползучее что-то...
Голуби ходят у нас под ногами. Чайки перелетают с реки на море, а море сегодня бурлит. Значит, не ищут, где лучше. И бегают белочки по тротуарам и по мостовой, и даже машин не боятся. Одна с бурым хвостом, другая с пепельным, словно уже к зиме подготовилась.
Я не перехожу на ту сторону, где встречался с Яном-Ванычем, - там больше листьев. Мокрых, прилипших к асфальту и скользких.
СВЕТКА, АЛЕШКА И МАМА
Они всю жизнь спорят. Так уж повелось с детства, как Алешка себя помнит. Старшая сестра! Ну пусть старшая, но и она не все понимает. И вообще она задавака, хотя и замуж вышла!
И вот еще озимые, и снегопад этот?
Снегопад был страшный, поразительный. Такого никогда не было прежде.
Снег несло с моря огромными хлопьями, несло по горизонтали, а вовсе не по вертикали или под углом, как идет обычный снег, даже сильный. Ветер с моря нес его на сушу, и снег не успевал лечь на крыши домов, на сады, на рыболовецкие снасти...
А она говорит:
- Ну и что? Почему ты считаешь, что такого не было?
- А потому, - говорит Алешка, - что ты...
- Что я?
- Ну, как? В общем... Вот пойдем сейчас, и я тебе покажу, а ты мне потом скажешь. Пойдем, Свет!
Алешка становится почти ласковым. Тон его просительный. А это не часто бывает.
Светка не понимает, зачем ей надо куда-то идти по такой скверной погоде.
- А что ты мне покажешь? - спрашивает Светка.
- Озимые, - говорит Алешка.
- А, озимые? А что с ними?
