- Куда тебя, стерва, несет? - спросил ее украинец и грязно выругался.
- На Украину, миленький, иду на Украину - любезно ответила она.
- Ну-ну, провались ты к... - напутствовал ее отборной руганью стражник и отвернулся, довольный своим остроумием. Через минуту он обернулся женщина сгинула. Она, видно, вняла совету украинца и словно сквозь землю провалилась. Украинец от удивления даже ругаться не мог - у него пропал голос. Весь дрожа от страха, он немедленно доложил о происшествии начальству. Не прошло и десяти минут, как в погоню пустили полицейских собак, но и они не напали на след беглянки. Женщина словно испарилась. Так ее больше никто в лагере и не видел.
Как-то утром, придя на работу, я увидел через окно канцелярии странное зрелище.
Стоит кучка людей. Пять заключенных. Пять немцев-охранников. Узники в середине, охранники - вокруг. Рядом топчется пьяный Майер. Майер бьет стражников по морде. Майер угощает заключенных сигаретами. Не успеют они выкурить одну, как он тут же сует им другую.
- Курите собачьи ублюдки, - снисходительно говорит Майер и бьет охранников по щекам.
Что за чертовщина? Ничего не понимаю. Как потом выяснилось, это были остатки почти забытой команды, которая выполняла разные повинности за Штутгофом и жила недалеко от Гданьска, в Шен-Варлинге. Команда состояла из восьми арестантов и нескольких охранников. Они прекрасно ладили между собой. Узники даже ходили к крестьянам на работу без конвоира. Иногда все вместе занимались разным бизнесом. Но однажды ночью неожиданно сбежало трое поляков, рабочих команды.
- Как же они, доннерветтер, улепетнули? - в который раз спрашивает Майер, но ему все кажется, что он задает этот вопрос впервые.
- Пошли мы, значит, утром мыться, - рассказывает арестант, стоящий в середине. - Глядим, - окно открыто. Окно открыто, а тех трех и в помине нет.
- Почему же они через окно лезли, а не в дверь?
- Дверь снаружи была заперта...
- В котором часу все произошло?
- Не могу знать господин начальник. Мы спали, не заметили. Когда проснулись, их уже не было...
- Где же, черт побери, были часовые?
- Часовые заперли дверь и отправились к себе спать.
- Что же вы предприняли, когда обнаружили, что окно открыто?
- Мы тоже вылезли в окно и пошли докладывать часовым о несчастном случае. - Ну, и что же стража?
- Что стража? Стража, стало быть, ничего...
- Ге же вы нашли ее?
- В помещении, стало быть. Разбудили, рассказали.
- Что? Что?! Выходит стража спала?
- Стало быть, спала... Около десяти минут стучали пока разбудили.
- Почему же в таком случае вы сами не удрали, доннерветтер?
- Как же так? Из уважения к начальству стало быть... Был бы непорядок.
- На сигарету, сукин сын, кури, - сует Майер арестанту курево, а часовых опять бьет по морде.
Из команд, живших вдали от Штутгофа было легче убежать. Побеги оттуда случались чаще и проходили удачнее.
Однажды в лагерь вместе с другими немцами-беглецами вернули нашего старого знакомого Вилли Фрейвальда, доильщика коров, уличного музыканта, донжуана и брехуна. Он удрал из Пелица, недалеко от Штеттина. Старостой команды, в которой работал Фрейвальд, был Козловский, а старшим надсмотрщиком - "Erster Vorarbeiter", правой рукой Вацека - сам Вилли.
Поймали Фрейвальда в берлинском трактире, где он упоенно музицировал у стойки.
- И ты, Фрейвальд, бежал! - корил его Майер.
- Господин гауптштурмфюрер - оправдывался Вилли, - я люблю комфорт, а у Козловского было так невыносимо тяжело, так плохо, что я решил пешком вернуться в Штутгоф.
- Как же ты попал в Берлин, дурья голова? Берлин же находится в противоположной от Пелица стороне.
- - Эх, господин Майер, будь у меня компас, я не блуждал бы. Пришел бы прямо в Штутгоф. Но у меня его как назло, не было. Я чуточку заблудился. Маху дал. Попал в Берлин. Ну, а в столице сам бог велел мне приложиться к рюмочке. Как бы вы поступили на моем месте, господин гауптштурмфюрер?
Летом 1944 года в Штутгоф доставили двух странных англичан. Один был родом из Манчестера, другой - из Южной Африки. Так по крайней мере они сами утверждали. Никаких вещей они при себе не имели. У одного только обнаружили большущий мешок с консервами. Эсэсовцы консервы тотчас отняли и по-братски разделили между собой.
Странные англичане каждый раз рассказывали новую версию, о том, как они попали в лагерь. Вечно что-то накручивали и выдумывали. Фантазии их хватило бы с лихвой на детективный роман.
- Ой, неспроста попали они в лагерь, - сказал я своему капо, интересно только, как они отсюда вырвутся.
Майера англичане убедительно и изящно обвели вокруг пальца. Майер им поверил. Через три месяца их отрядили в "заграничную" команду в Гданьск, на судоверфь. Три недели спустя из Гданьска пришло донесение: англичане благополучно погрузились на пароход и отчалили в Швецию.
- Собачьи ублюдки, - бесился Майер. Он написал Хемницу на отдельном листе:
"Ничего не скажешь - чистая английская работа".
Да, из "загородных" или заграничных команд можно было совершить удачный побег, но из самого лагеря - очень редко.
Но русские пытались. Их рвали собаки, били эсэсовцы, вешал Зеленке, а они все же бежали...
ДЕЛА СОБАЧЬИ
В лагере на всякий случай держали отдельную собачью команду. Она состояла из двадцати четвероногих стражей и нескольких двуногих в эсэсовской форме. Двуногие были чистой германской породы, четвероногие преимущественно принадлежали к волчьей расе. Попадались, правда, и смешанных кровей. Например, самый выдающийся разбойник, огромный черный кудлатый пес, разорвавший больше двадцати узников, был совершенно неизвестного происхождения.
Начальник своры назывался Hundefuhrer - собачий фюрер. Был еще и Hundemeister - верховный собачий мастер. Его титул однако, не соответствовал содержанию: он не производил четвероногих, а только кормил их.
Двуногие собаки жили в отдельном каменном домике. Но и их четвероногие братья не были обижены. Для них отвели тоже роскошное помещение.
Кормили их всех отлично. Псы получали такое мясо, какое арестант и во сне не видел. Получали суп и на десерт специально приготовленные пирожки. Собачья жизнь текла мирно и безоблачно. Но, как говорится ничто не вечно под луной. Пришел конец и собачьему счастью и благополучию.
