Картошку, правда, продавала. Оптом. По самой низкой цене. А всё остальное: свёклу, морковь, капусту и ту же самую молОчку – раздавала соседям за просто так. Даром. Брали охотно, даже зазывать не нужно было.

Зимой она пряла овечью шерсть, вязала детям и себе носки, варежки и свитера, получалось дёшево и сердито. Вязала и на «бартер» – меняла на комбикорм.

Всё бы ничего, только вот от домашней работы продыху не знали ни она сама, ни её малый сын. Да и с деньгами туговато приходилось, не платили ей заработанного.

В двухтысячном стало чуток полегче: начали регулярно выплачивать пенсии, и раз в месяц, когда она их получала (свою, по выслуге лет, и сынову, по потере кормильца), они устраивали пир: покупали колбасу, яйца, жарили яичницу. А иногда могли себе позволить потратиться даже на фрукты, сладости и порошок какао в красивых баночках.

Разведёт она на завтрак этот порошок свежим молоком, сын выпьет его с домашними булочками – сыт до обеда. Очень удобно. В общем, слава Богу, не голодали.

Гораздо большей бедой, нежели хроническое безденежье и тяжелый крестьянский труд, считала она то, что не на кого было её сыну опереться ни в отрочестве, ни в юности. Советчика не было. С матерью-то подросток не поделится тем, чем мог бы поделиться с отцом или с родным дядькой. Мать, она ведь женщина.

Но, как говорится, бог не без милости, казак не без доли. Теперь вот и сын на своих ногах стоит. Работящий. На отца похож. Всё хорошо, только видит она сына редко – в геологоразведке он работает, всё по Северам бескрайним колесит.

Летом ненадолго заскочит, в гараже наведёт порядок, на иномарке своей покатается, матери дров наготовит, поправит заборы, нынче вон завалинки новые вокруг дома соорудил, чтобы она, значит, зимой не мёрзла, продуктов ей с оптовки навезёт на всю зиму – и опять в путь-дорожку, вечную мерзлоту исследовать.

Хозяйства она уже два года не держит, заготовкой сена сын уже не обременён.

Выросли дети, своей жизнью живут. Что ж, всё правильно. Так и должно быть.

Она вздохнула, будто подвела итог своим мыслям, присела к столу.

После первой годовщины со дня смерти мужа здесь никогда не устраивались публичные поминки. Если не приезжали дети, то она поминала его одна… Киселём, блинами и искренними добрыми словами, от самого сердца идущими. Ни к чему её Ильичу в такие дни чужая лесть, он и при жизни лживых похвал не жаловал.

Аккуратная стопка блинчиков, блюдце со сливочным маслом, кувшинчик с киселем. Вроде, всё как положено. Налила в чайную фарфоровую чашку киселя, взяла блинчик, обмакнула в растаявшее масло.

– Ну, с днём рождения, Ильич, царствие тебе небесное, хороший ты был человек, светлый! А о нас не переживай, у нас всё в порядке.

Дочь по-прежнему в Иркутске живёт, работает менеджером по логистике в какой-то крупной фирме. С мужем и его родственниками у неё хорошие отношения. Через неделю в гости должна приехать. Сын продолжает районы Крайнего севера осваивать, нефть для олигархов ищет.

Нормально живём. Вот могилку твою в прошлом году поправили. Не сами поправили, правда. Мы только в «Ритуальных услугах» заказали надгробье с доставкой и оплатили это. А уж тут, на месте, твоя сестра с мужем и их дети всё сделали. Они ухаживают за ней, за твоей могилкой, спасибо им. Я-то хоть и недалеко от тебя живу, но в другом районе, и часто к тебе приезжать не могу. А тут ещё возраст начал все мои болезни наружу вытаскивать. Да ты и сам, поди, всё это видишь. Только не думай, пожалуйста, что я оправдываюсь или, упаси Бог, жалуюсь! Нет, нет! Это я просто рассказываю тебе о нашей жизни без тебя. С кем же ещё мне можно поговорить так откровенно, ежели не с тобой? Кому душу-то открыть могу я, не тебе ежели? Кто же поймёт-то? Да и кому чужому надо меня понимать? А родных у меня здесь нет. Сам знаешь.

Вот у сына нашего теперь есть родня.

Племянников у тебя, Ильич, много, племянниц – и того больше. Выросли все. Умные, красивые, приветливые. Мы с ними в прошлом году познакомились, когда ваша средняя сестра из Москвы с дочкой, зятем и внуком приезжала. Отношения между ними и нашим сыном сложились хорошие. Родственные. Ты бы видел, как он был счастлив, оттого что у него нежданно-негаданно вдруг сразу столько родных людей появилось! Братья, сёстры, двоюродные племянники! Даже тёти с дядями! Правда, здорово? Ведь до этого знаком он был только с одной тётей. С Зоей. И дядя у него был только один. Володя, её муж. Когда мы к тебе, Ильич, приезжали, то и с ними встречались иногда. На кладбище, возле твоей могилки.

А вот прошлым летом почти вся твоя родня до кучи собралась. Нет, нашей дочери на этой встрече не было. Наверное, не дозвонились до неё, а может, номер забыли. Только нас пригласили.

Сын потом их на своей «японке» на Байкал возил.

Я? Нет, я на Байкал не ездила.

Ну, почему ты так подумал? Говорю же тебе, что у нас всё нормально. Мои отношения с твоей роднёй какими были, такими и остались. А не ездила я потому, что мне места в нашей машине не хватило.

Машина твоего зятя? Так она тоже была под завязку.

У вашего младшенького была иномарка? Смотри-ка, не забыл. Она и сейчас есть. Может, другая только, не знаю. Я в машинах как-то не очень… Да и не помню, на какой братья твои ко мне приезжали. Давно ведь это было, на третий день после того, как тебя похоронили. А потом я их и не видела. Пятнадцать лет. Ни братьев. Ни их машин.

Но младшенький на Байкал не ездил. Наверное, занят был.

Есть ли машина у среднего брата? Конечно, есть. Только зачем её гонять, если можно поехать просто пассажиром. С племянником. С нашим сыном, то есть.

Да хватит про машины-то. Есть они, есть. У всех есть. И у племянников тоже. Все они живут хорошо.

Поездкой на Байкал твоя родня очень довольна осталась. Нашим сыном – тоже.

Сын мне привёз копчёного омуля, много сувениров, фотографий и видеозаписей.

Про то, как больно ей было смотреть эти фото и видео, никто не узнает. Даже Ильич. Не станет она рассказывать ему ни про бензопилу ту окаянную, ни почему место своё в машине тогда уступила. Зачем Ильичу боль лишняя?

А вот про племянников она перед мужем не лукавит – они, действительно, ей пришлись по душе. Все. Дай Бог, чтобы хоть молодёжь настоящей роднёй стала! Не ей роднёй, она им чужая – детям её.

В этом году? Нет, в этом году нас никто не приглашал. В этом году поездки-то на Байкал, вроде, не предвидится. Вторая твоя сестра дачу строит под Москвой и, наверное, не сможет вырваться. А повидаться хотелось бы. После твоих похорон мы с ней так ни разу и не встретились. После похорон я, вообще, до прошлого лета никого из твоих сестёр и братьев не видела, не видела даже рядом живущих, кроме Зои, которая теперь стала старшей, хотя была третьим дитём в вашей большой семье.

Было вас девять, осталось семь. Теперь вы, старшие-то, рядом с матерью лежите.

Но мы и нынче ездили на родительский день. К матери. К Лиде, сестре вашей самой старшей. К мужу её. К тебе. Царствие вам всем небесное.

Она опять вздохнула и прошептала:

– Если я что и не так делала при жизни твоей и после, ты уж прости…