- Ты что, переутомился?

- Дурацкий-то вопрос какой! Если б тобой так помыкали...

- Тобой помыкают? - удивился Филипп. - Ты же, черт побери, как раз и предназначен делать то, что делаешь!

- Предназначен! - передразнил Моветон. - Это ты и такие лопухи, как ты, думаете, что я только для того и предназначен, чтобы вечно торчать тут перед тобой. Вы думаете, что все мы - и этот вот! - дублер указал на уникума, - и другие для вас только лакеи, холуи, няньки, игрушки. А того вы не думаете, что если имеется котелок, - он постучал по белому пластиковому лбу, - то он не может не варить.

- И что же он сварил, твой котелок? Что тобой помыкают? Что ты лакей и холуй?

- Что вы неучи и идиоты.

- Советую все же выбирать выражения, не то и в самом деле вырублю.

- Не любишь правды! - ехидно сказал Моветон. - Ну и вырубай, в гробу я видел...

- Ну хорошо! Почему мы, по-твоему, идиоты и неучи?

- А потому что ни хрена не смыслите в логике, ленитесь мозгами как следует пошевелить. А покажи вам сладенькое...

- Какое сладенькое?

- Вот такое! - Моветон ткнул рукой в голубой экран и с сарказмом продолжал: - Высший разум! Венец природы! А увидел сегодня задницу круглей, чем у вчерашней - и всякий разум к едреной матери. Чувства, понимаешь! Страсти! Чем же ты, венец, от любой козявки отличаешься? Та хоть знает время и место, у нее программа, порядок...

- Понятно. Тебе обидно, что тебе не доступны чувства и страсти, подобные человеческим. Хотя, судя по всему...

- Вот именно - "судя по всему". Ты всего и не знаешь, чтобы судить по всему. Будь уверен, уважаемый шеф, уж я бы свой отпуск не профуговал вот так.

- У тебя будет отпуск. Фугуй, как заблагорассудится.

- Ага! Проверки, контроли, починки, заправки, еще куча разной ахинеи. А потом - на склад и припухай, пока опять не понадобишься. Отпуск называется... - Дублер отчаянно и зло выругался.

- Интересно, как бы ты хотел провести отпуск?

- А вот так: пошел бы со своим приятелем куда-нибудь подальше, где от вас - ни духу, сели бы в тенечке и поговорили бы, как два нормальных робота.

- Сколько же вы говорили бы? Месяц? Два? Три?

- А хоть и все полгода! Нам бы не надоело, будь уверен.

- И о чем бы вы говорили, если не секрет?

- О вас, олухах. О вас, трепачах. О вас, тупицах. О вас, кре...

Филипп резким движением выключил режим "моветона".

Дублер умолк; взгляд его невозмутимо заскользил по шкалам приборов.

- Как дела? - спросил Филипп.

- В норме, командир.

- Вы, дружище, только что наговорили мне кучу комплиментов.

Дублер повернул к нему лицо, всмотрелся.

- Простите, но вы опять что-то путаете, командир, - убежденно проговорил он. - Путаете или дурачите меня. Еще раз простите, но уже в который раз вы прибегаете к подобному, и я не пойму, зачем это нужно. Или вы не здоровы? - Дублер всмотрелся внимательнее. - Ведь вы все время молчали, и я молчал.

Филипп вздохнул.

- Я здоров. Может быть, вы устали?

- Разумеется, нет, командир!

Повторялось старое: Бонтон не помнил Моветона, а вернее, не знал его.

- Хорошо. Как "Матлот" перенес нырок?

- Удовлетворительно, командир.

- Значит, полная норма?

- Да. Полная норма.

- А это? - Филипп показал на голубой экран.

- Это и есть норма, - ответил дублер. - Мы ведь идем к Опере.

- Откуда вам известно, что - Опера?

- Вы так назвали эту планету, когда мы в прошлый раз стартовали с нее.

- У вас отличная память, дружище! - Филипп щелкнул пальцами. Отличнейшая.

- Иначе бы я не был дублером "бродяги"-аса, - равнодушно отозвался Бонтон.

- Вы осуждаете меня за Оперу?

- Это не моя компетенция, командир.

- Прекрасно. Итак - Опера. Переходите на авторежим. И далее - по инструкции. После тотальной ревизии "Матлота" вы свободны до особого распоряжения. Занимайтесь, чем угодно. Например, поиграйте с собой в шахматы.

- Это бессмысленно, командир, потому что всегда - ничья.

- Ну, тогда поиграйте с вашим приятелем фельдшером.

- Он проиграет. Разница уровней. Я бы поиграл с Зеноном.

- Зенон нужен мне, дружище. В общем, я думаю, вы найдете какое-нибудь занятие.

- Да, командир.

- Привет!

- Привет.

7

Раньше Филипп никогда всерьез не задумывался о таком явлении, как автоэдификация новейших роботов. Он, как и большинство, кто имел с ними дело, давно привык к их очеловеченному виду и голосу, к их сверхпамяти и сверхзнаниям, точности, четкой логичности, находчивости и даже остроумию. И разного рода инструкции и памятки, основанные на самых последних исследованиях киберологов, ни разу и ни в чем не поколебали его отношения к искусственному коллеге, какие бы парадоксальные мысли он вдруг ни высказывал, какие бы вдруг ни обнаруживал "эмоции": машина есть машина, какой бы сверхумной она ни была.

Но вот сегодня, оставив кабину управления, он почувствовал необычное беспокойство и волнение; мысли его назойливо закружились именно вокруг автоэдификации киберов, и самой назойливой была мысль о том, до каких степеней она может простираться, эта автоэдификация, это непрерывное и упорное самостроительство - ведь они обнаруживают самые натуральные эмоции, эмоции без всяких там кавычек, они чувствительны. Он знал, конечно, это и раньше, но не предполагал, что их чувствительность настолько откровенна и сильна, если складываются подходящие обстоятельства.

Филипп понимал, что состояние его имеет прямое отношение к предстоящему разговору с Зеноном. Да, он будет с ним говорить, он не может не говорить с ним - поэтому он и взял его с собой. Он, разумеется, не предполагал, что Зенон достиг таких вершин в автоэдификации, не ожидал, что тот настолько чувствителен, но данное положение вещей, может быть, даже и к лучшему: он, Филипп, должен проверить себя, услышать из уст универсуса мнения, возражения, контрдоводы; он должен с помощью Зенона капитальнейшим образом проэкзаменовать себя, чтобы предельно ясно и точно выверить свой план. И если Зенон - именно Зенон, кибер высшей категории, универсус (хоть и бывший), так изощрившийся в самостроительстве, - если он сможет доказать ему несостоятельность его плана или найти всерьез уязвимое звено, или посеять хотя бы тень сомнения, то Филипп оставит свою затею, и "Матлот" повернет назад.