Да, Филипп знал, чего хотел, и стало быть, с женой сейчас говорить не о чем, она не поймет его, он ничего не сможет объяснить ей; он объяснит потом, и не только ей - он всем объяснит все.
Вот она и скорость!
- В режиме? - спросил он у дублера.
- В режиме, командир, - ответил робот.
- Передайте астрограмму: "Иду в режиме. Все в порядке. Привет."
- Есть!
- И берите на себя управление и все прочее. Я пошел спать. Жене, если выйдет на связь, скажите: уснул, норма, решение о направлении полета примет за пределами Системы.
- Принято.
Филипп встал с кресла, потянулся. Дублер, передав астрограмму, занял свое место за пультом.
- Вы не догадываетесь, куда мы направляемся?
- Догадываюсь, - не оборачиваясь, ответил дублер.
- Нырок проведете сами, меня не будить. Ну, а дальше - известно. Вопросы есть?
- Нет, командир.
Этот дублер был неплохим роботом, на него можно было положиться. Его дали Филиппу три года назад, заменив старую, ленивую развалину, у которой уже намечались провалы в памяти. А еще раньше, когда Филипп летал на "Суслике" - неповоротливом, хотя и выносливом корабле старой конструкции, дублером у него был Зенон, на редкость знающий, покладистый и спокойный специалист, по решению Коллегии Экспертов переоборудованный почему-то в робота-универсуса (робота высшей категории), проторчавший затем несколько лет в какой-то лаборатории, и наконец, по причине, как объяснили, морального износа переведенный в роботы-няньки и приставленный к Филиппу, чему тот несказанно обрадовался: они ведь когда-то были друзьями.
Теперешний дублер (Филипп не захотел давать ему человеческого имени, чтобы не обидеть своего няньку) знаниями, похоже, превосходил Зенона, умел принимать серьезные, даже рискованные решения, однако покладистым его назвать было нельзя. За три года совместных полетов Филипп так и не перешел с ним на дружескую ногу. Да, он был исполнительным и надежным помощником, жаловаться на него не приходилось, но подчеркнутая корректность его, а порой сухость и педантичность мешали сближению. Во время контрольного осмотра весной зубоскалы из экспериментального цеха вмонтировали ему дополнительный режим "моветон", для чего продержали три смены в диспетчерской. И таким образом дублер Филиппа стал способен работать в двух автономных режимах: "бонтон" и "моветон". Первый режим, как и у других дублеров, подразумевал деликатность, вежливость, непременное обращение на "вы", второй - обратное: крикливость, сквернословие, грубость, похабные анекдоты и хамское тыканье со всякими оскорбительными добавлениями. "Чтобы нашему асу не скучно было прокладывать новую трассу", - острили зубоскалы.
К "моветону" Филипп не сразу привык; его коробили развязный сленг ерника, ругательства и скабрезности; он подумывал даже уже об изъятии второго режима. Однако со временем заметил, что вежливо-холодный, пуританский тон помощника скоро начинает претить ему, раздражает, отталкивает, а на такой основе дружеского контакта ждать, конечно, нечего.
Дело доходило до того, что, выслушав очередной учтиво-уставной ответ своего напарника, Филипп в сердцах переключал его на второй режим и, слушая брань и похабщину, словно отдыхал душой. Очевидно, подумал он, есть смысл в таких переменах, не зря постарались ребятки из экспериментального, не нули в психологии: ведь тут своего рода профилактика. И он оставил все, как есть, и так и стал называть про себя дублера в зависимости от режима: то Бонтоном, то Моветоном, хотя на второй и переходил редко.
- Желаю вам нормально нырнуть, - сказал он роботу.
Тот слегка повернул голову, наклонил ее:
- Благодарю, командир.
- Привет!
- Привет.
И Филипп двинулся в салон. Проходя мимо уникума, он щелкнул его по пластиковому уху.
- Ну что, почтенный, записал мои мысли?
- Сильных эмоций не было, - отозвался тот.
- Не было, значит?
- Нет.
- То-то! Сукин ты сын, шпик, зануда недоношенная. Пиши-пиши, фиксируй, регистрируй, протоколируй - посмотрим, что у тебя получится, что ты им донесешь, если вернешься.
Уникум промолчал, но на слова Филиппа прореагировал дублер - он повернулся вместе с креслом и спросил:
- Мы не вернемся, командир?
- Как это не вернемся! Вернулись раз, вернемся и в другой. Иначе быть не может. Просто я хотел попугать нашего коллегу, пусть попереваривает информацию. А то уж очень ему скучно без дела.
- Он не без дела, командир, - сказал Бонтон. - Вы это сами отлично понимаете.
- Ах, ладно! У нас ведь "разгрузочный", не так ли? Можно и поразвлекаться. Привет, дружище, не беспокойтесь, все будет хорошо!
- Привет, - отозвался дублер и повернулся к пульту.
4
Зенон сидел у иллюминатора и, заглядывая в него, говорил:
- Вон справа - Лев. А еще чуть правее - Дева. Помнишь, когда мы с тобой...
- Ты становишься сентиментальным, старина, - добродушно прервал его Филипп, переодеваясь. - Осторожнее! Сначала сентиментальность, потом впадание в детство, а потом... Потом, сам знаешь, что бывает.
- У тебя сегодня легкое настроение, - сказал Зенон, и глаза его мигнули.
- Что правда, то правда - легкое. Хотел бы я, чтобы оно оставалось таким до конца. Но прежде всего я хочу есть. Сооруди там что-нибудь, пока я переоденусь.
- Пить будешь?
- Как всегда: бокал легкого вина. Моего! Легкое вино приличествует легкому настроению. Ты еще не забыл, что я пью в дороге? И что ем?
- Не забыл.
- Отлично.
Зенон удалился.
Филипп снял комбинезон, набросил халат, пошел в ванную, вернулся и сел за стол.
Да, настроение действительно легкое. И он выпьет два бокала, так и быть. Потому что необыкновенно легкое настроение, потому что "разгрузочный", потому что он привезет на землю из этого полета то, что не привозил никто и никогда.
- Два бокала, Зенон! - крикнул он через плечо. - Не один, а два! Я буду долго спать! Я хочу долго спать!
Зенон внес завтрак. Вино в бокале золотисто искрилось. Филипп улыбался, потягивая его.
- Извини, старина, но, честное слово, мне жаль, что ты не можешь отведать этой прелести. Какое непростительное упущение в вашем устройстве! Сейчас бы мы чокнулись с тобой и вместе насладились. Что скажешь, а?
