Через час в дверь позвонили. На пороге стоял высокий, худощавый мужчина с огромной копной когда-то белокурых, а теперь седых волос и пшеничными усами. Он излучал здоровье и оптимизм.

— Халли-халло! — приветствовал он меня.

Вальтер Рихтер, так звали моего гостя, сразу приступил к делу. Я посмотрела и присвистнула огромная папка скрывала в себе сто с лишним страниц плюс таблицы и графики. Мне стало как-то не по себе. Вальтер внимательно посмотрел мне в лицо и спросил: «Марина, а вы успеете? Срок сдачи — через пять дней». И хотя алчность не входит в список моих пороков, я прикинула сумму, которую мне заплатят за перевод, и очень убедительно заверила герра Рихтера, что я работаю профессионально и его не подведу.

А когда я приступила к работе, поняла, какую глупость совершила. Если переводить грамотно и литературно, то есть достойно депутатов Мосгордумы, то надо кропотливо заглядывать в толковые словари, выискивая наиболее удачное выражение. А такое занятие займет не пять, а двадцать пять дней. Как быть? Переводить же по своему разумению, где-то заменить слово синонимом, а иногда и вообще передать общий смысл — значит обмануть доверие заказчика. Мне этого не хотелось. Первые два дня я старательно стучала на компьютере, окружив себя грудой словарей. Устала адски! Меня уже не подбадривали ни музыка, ни предпраздничные телепередачи, я до исступления сидела над бумагами, ощущая себя намертво прикованным к галерам рабом.

Два дня и две бессонные ночи одолели только половину заказа. Что делать? Позвонить и признаться, что я не могу доделать работу? Моя подруга, также зарабатывающая себе на жизнь частными переводами, уехала в дом отдыха, и мне не с кем поделить эту ношу. В отчаянии я оделась и вышла на улицу. Кружа по накатанным скрипящим улицам, проходя мимо елочных базаров и магазинов с яркими надписями «SALE», я ощущала себя ужасно одинокой, отрезанной от веселой, праздничной толпы, клубящейся вокруг. Я чувствовала себя изгоем среди всех этих людей, которые с легким сердцем радовались и хлопотали. А мне же предстояло совершить сделку. Сделку со своей совестью. Будь что будет. Зачем себя мучить, я же вижу этого Вальтера в первый и последний раз. Работа пошла веселее. Строчки перевода ровно и без задержек появлялись на экране. Я работала быстро, автоматически, не задумываясь ни о чем. Результатом был гораздо больший объем перевода, чем за предыдущий день. Я ускорила темп — к вечеру стопка переведенных страниц выросла еще. Уф! На следующий день все было закончено. Проверять текст мне не хотелось — я знала, что там есть ошибки, а исправлять их уже не было ни времени, ни желания. Я позвонила Вальтеру и сообщила, что он может забирать работу. Он приехал с какими-то свертками и не глядя убрал папку в кейс.

— Завтра Новый год, а я здесь, в России. Вы не откажетесь выпить со мной по бокалу шампанского?

Из одного свертка появилась бутылка шампанского, что-то из закуски. Другой сверток он вручил мне:

— Здесь ваш гонорар и мой скромный подарок.

Я развернула подарочную бумагу. Там была маленькая бархатная коробочка, из нее я вытащила веселого маленького клоуна на золотой цепочке.

— Это вам на память, — улыбнулся Вальтер.

Он ушел, а я весь вечер чувствовала ужасную пакость на душе, особенно когда мой взгляд падал на маленького золотого клоуна, раскачивающегося на цепочке. Мне уже не хотелось идти за подарками и вообще встречать Новый год. На следующий день я подскакивала к каждому телефонному звонку, ожидая, что звонит Рихтер. Я включила компьютер и нашла файл с переводом. Заново просматривая страницы, я, сама не зная зачем, исправляла ошибки. Их было не много, но они были. «А что, если он не проверит документы и так их подаст в Мосгордуму? — спрашивала себя я. — А вдруг именно эти слова являются важными и ключевыми?»

...Куранты торжественно пробили двенадцать. Зазвенели хрустальные фужеры, все закричали: «С Новым годом, с новым счастьем!» За столом сидели мушкетер, цыганка, граф, царица Ночи, гусар и я, маркиза. Все были довольны моими подарками. Меня же не радовал ни задор моих друзей, ни вовремя вернувшийся супруг, ни мой сногсшибательный костюм — платье с фижмами и кружевные перчатки. Где-то в глубине сознания маленький червячок сомнения извивался, не давая мне полностью отдаться празднику. Меня мучили мои ошибки.

Когда мне позвонили из фирмы «Карл Майер» и спросили, не найдется ли у меня времени для сопровождения прилетающего из Франкфурта Отто Штайера, я задумалась. Времени у меня было достаточно. Но не было желания, вдохновения, если хотите. Одно дело — сидеть дома у компьютера, попивая кофе, спокойно переводить иногда простые, иногда доводящие до умопомрачения тексты. Для этого не надо хорошо выглядеть и даже полностью высыпаться. Но работать личным переводчиком — надо подумать. Итак, программа Штайера — три дня пребывания в Москве. Осмотр столицы (это еще не страшно), Большой театр (давно там не была), переговоры и два ужина с важными заказчиками (с трудом, но вынести можно, если не будут напиваться). В общем, я согласилась.

Самолет из Франкфурта прилетел без опозданий. Очень скоро стали появляться пассажиры, среди них был Отто Штайер. Я чуть было не проглядела его. И неудивительно. Вместо представительного бизнесмена с обычным набором, состоящим из дорогого кейса, клетчатого пиджака и ручки «Паркер», выглядывающей из нагрудного кармана, напротив меня остановился молодой, очень молодой человек.

— Штайер, — представился он, и это короткое слово прозвучало хлестко, как удар мяча. Видя мое откровенное недоумение, он улыбнулся, отчего лицо его приняло просто мальчишеское выражение, и, подхватив свой чемодан, пошел вслед за мной.

Я была сбита с толку. Интересно, что это за предприниматель, думала я. Невысокого роста, спортивного телосложения, с непроницаемым лицом, он был похож скорее на юного гангстера из американского боевика, чем на благообразного немецкого сэйлс-менеджера.

Водитель фирмы Паша спал, уютно привалившись виском к окошку. Он лениво открыл глаз, когда я постучала, и нехотя вылез из своего «вольво» открывать багажник. На лице его было написано пренебрежение ко всему роду человеческому. Мгновенно оценив ситуацию, он не взял чемодана из рук Штайера, а предоставил молодому атлету самому пристроить свой багаж.

По пути в гостиницу Штайер не интересовался, как это принято у впервые посещающих Москву, ни количеством жителей, ни протяженностью города в километрах. Он невозмутимо поглядывал в окно. Все мое красноречие куда-то пропало. Обычный переводческий треп был как-то неуместен, а общих тем для разговора пока не находилось.

Мы договорились о программе на завтра. Штайер был деловит, немногословен, и только его теплая улыбка компенсировала внешнюю сухость.

По пути домой я неожиданно поймала себя на мысли, что клиент меня заинтриговал. На ум мне приходило сравнение с башней, в которой заключены необыкновенные чудеса, только стены у башни из крепкого камня, да и стража не дремлет. И не каждому позволено туда войти.

Что обычно делают иностранцы, попав в Кремль? Ахают , щелкают фотоаппаратами, гуськом следуют за экскурсоводом, вытягивают шеи, боясь пропустить хотя бы слово. Раньше я долго размышляла, почему так педантичны и нетерпеливы иностранные туристы. Или потому, что «за все заплачено» и надо получить услуги по полной программе, или эмоционально они более восприимчивы к новой информации и рады ей? До сих пор мне не удалось разгадать этот феномен.

Штайер был другим. Он действительно с любопытством слушал мой накатанный рассказ, и по его лицу было видно, что очень вдумчиво и сосредоточенно он впитывает каждый интересный эпизод, пропуская его сквозь свой мозг как сквозь компьютер. Поразительно было, однако, что при этом он вдруг обнаружил море невежественности в самых простых вопросах. Конечно, он не должен был знать, что в России когда-то правили цари, а не кайзеры, да и по сути православия совсем не обязательно проходить университетский курс. Но все же! Все мое интеллигентское воспитание и несколько образований протестовали против этого самым серьезным образом. Когда я обнаруживаю, что человек просто не понимает, о чем я толкую, и не может поддержать беседу об оттенках голоса Марии Кал-лас, о балетном даровании Большого Цискаридзе, о лирике Блока и о покаянии русского народа, мне становится скучно и тяжело. Все, что наполняет мою жизнь, придает ей хоть какой-то смысл, оказывается пустым и ненужным в общении с такими людьми. Если я не проясню это со Штайером, я не вынесу еще два дня работы с ним.