– Но мы не должны. Сейчас, по крайней мере. Если мы изменим вас или исправим вас теперь в любом смысле, вы будете не более ценным для нас, чем любой другой человек в Галактике, и не принесете нам пользы. Мы можем пользоваться вами только потому, что вы – есть вы, и вы должны оставаться собой. Если мы коснемся вас в любом смысле – мы пропали. Прошу вас, успокойтесь сами, добровольно.

– Никаких шансов на это, мисс, пока мне не скажут то, что я хочу знать.

Пилорат попросил:

– Блис, давайте я попробую. Выйдите, пожайлуста, в другую комнату.

Блис немедленно повернулась и вышла. Пилорат закрыл за ней дверь.

– Она видит и слышит, – сказал Тревиз, – чувствует все. Так что – какая разница?

– Для меня разница, – сказал Пилорат. – Я хочу быть наедине с вами, пусть эта изоляция и иллюзорна. Голан, вы боитесь.

– Не валяйте дурака.

– Конечно, боитесь. Вы не знаете, куда вы идете, с чем встретитесь, чего от вас ждут. Вы имеете право бояться.

– Но я не боюсь.

– Нет, боитесь. Возможно, вы не боитесь физической опасности, как, например, боюсь я. Я боялся путешествия в космос, боялся каждого нового мира, боялся вообще всего нового. В конце концов, я пятьдесят лет прожил тесной, ограниченной, уединенной жизнью, в то время как вы были во флоте и в политике, в гуще событий и дома, и в космосе. Однако я пытался побороть страх, и вы помогли мне. За то время, пока мы были вместе, вы были терпеливы, добры ко мне и относились с пониманием, и благодаря вам я одолел страх и вел себя хорошо. Позвольте мне теперь отплатить вам тем же и помочь.

– Я же сказал, что не боюсь.

– Нет, вы боитесь. Боитесь ответственности. Похоже, что все в здешнем мире зависит от вас, и поэтому вы останетесь живы, если в случае вашей неудачи разрушится весь этот мир. Почему вы должны встать перед этой возможностью ради мира, который для вас ничего не значит? По какому праву этот груз навалился на вас? Вы не только боитесь провала, как боялся бы каждый на вашем месте, вы в ярости, что вас поставили в такое положение, вынуждают бояться.

– Вы ошибаетесь.

– Не думаю. Так что позвольте мне занять ваше место. Я готов к этому. Чего бы они от вас ни потребовали – я добровольный заместитель. Я предполагаю, что это не та вещь, где требуется большая физическая сила, поскольку любой механический прибор переплюнет вас в этом отношении. Я предполагаю также, что здесь требуется и не ментальность, поскольку этого у них самих предостаточно. Это – нечто такое… ну, я не знаю, но если это не требует мышц и мозга, то все остальное у меня есть, как и у вас, и я готов принять ответственность.

– Почему вы так стремитесь взвалить на себя этот груз?

Пилорат опустил глаза, как бы боясь взглянуть на Тревиза.

– У меня была жена, Голан. Я знал женщин. Однако они никогда не были важны для меня. Интересно, приятно, но не важно. Но эта женщина…

– Кто? Блис?

– Она – совсем другое дело… для меня.

– Послушайте, Янов, она знает каждое слово, которое вы произносите.

– Какая разница? Пусть знает. Я хочу понравиться ей. Я возьму на себя задачу, какой бы она ни была. Пойду на любой риск, на любую ответственность ради крошечного шанса, что она будет хорошо думать обо мне.

– Янов, она не ребенок.

– Она не ребенок. И то, что вы думаете о ней, для меня не имеет никакого значения.

– Неужели вы не понимаете, каким вы должны ей казаться?

– Стариком? Какая разница! Она – часть великого целого, а я нет, и уже одно это создает непреодолимую преграду между нами. Вы думаете, я не знаю этого?

Но я ничего не прошу от нее, лишь бы она…

– Хорошо думала о вас?

– Да. Или что-то другое, что она может чувствовать ко мне.

– И ради этого вы готовы сделать мою работу? Но, Янов, вы плохо слушали, им нужен я, по каким-то причинам, которых я не понимаю.

– Если они не могут иметь вас, то должны искать кого-то другого, а я буду лучше, чем кто-либо другой, я уверен.

Тревиз покачал головой.

– Не могу поверить в случившееся. Вы достигли пожилого возраста и открыли юность. Янов, вы пытаетесь стать героем, значит, можете умереть за это дело.

– Не говорите так, Голан. Это не предмет для шуток.

Тревиз хотел было рассмеяться, но увидел серьезное лицо Пилората и только откашлялся.

– Вы правы. Простите меня. Зовите ее сюда, Янов. Зовите ее.

Блис вошла, слегка съежившись, и тихо сказала:

– Мне очень жаль, Пил, но вы не можете заменить его. Никто не может. Нам нужен Тревиз или никто.

– Прекрасно, – сказал Тревиз, – я буду спокоен. Что бы это ни было, я буду спокоен и постараюсь это сделать. Все, что угодно, лишь бы уберечь Янова от попытки играть роль героя в его возрасте.

– Я помню о своем возрасте, – пробормотал Пилорат.

Блис медленно подошла к нему и положила руку на его плечо.

– Пил, я… я хорошо думаю о вас.

Пилорат отвернулся.

– Все в порядке, Блис. Вам нет никакой надобности быть великодушной.

– Я не великодушна, Пил. Я думаю… очень хорошо о вас.

Сначала туманно, а затем более отчетливо Сара Нови вспоминала, что она – Сарановивирембластиран, и когда она была ребенком, родители звали ее Са, а подруги – Ви.

Она, конечно, никогда не забывала, но иногда факты были глубоко захоронены в ней. Никогда еще они не были так глубоко похоронены в ней, и так надолго, как в этот последний месяц, но она никогда не была так близко и так долго с таким мощным мозгом, как у Джиндибела.

Сейчас время настало. Сама она не хотела этого. Ей это было не нужно. То, что оставалось в ней, вытолкнуло часть ее самой на поверхность ради глобальной необходимости.

Это сопровождалось неприятными ощущениями вроде зуда, но быстро сменилось удовольствием от собственной демаскировки. Много лет она не была так близко к планете Гея.

Она вспомнила зверька, которого любила на Гее, когда была маленькой.

Понимая его ощущения как часть своих собственных, она была бабочкой, вышедшей из кокона.

Стор Джиндибел пристально оглядел Нови, и с таким удивлением, что едва не выпустил из захвата мэра Брэнно. Возможно, что он не сделал этого только благодаря неожиданной поддержке извне, которую он в данный момент игнорировал.

– Что ты знаешь о Советнике Тревизе, Нови? – спросил он, а затем, в холодном поту от внезапно появившейся и усиливающейся сложности ее мозга, закричал. – Кто ты?

Он попытался захватить ее мозг, но тут же убедился, что мозг непроницаем.

Только тут он осознал, что его захват был поддержан кем-то более сильным, чем он сам. Он повторил уже спокойнее:

– Кто ты?

В лице Нови не было и намека на трагедию.

– Мастер, – ответила она, – Оратор Джиндибел, мое настоящее имя Сарановирембластиран, и я-Гея.

Словами она сказала только это, но Джиндибел с внезапной яростью усилил собственную ментальную ауру и с большим мастерством, при всем своем раздражении, избежал усиливающегося барьера и держал Брэнно своими силами крепче, чем раньше, одновременно пытаясь в молчаливой борьбе захватить мозг Нови.

Она держала его с тем же мастерством, но не могла – или не хотела – приближать свой мозг к нему.

Он сказал ей, как сказал бы Оратору.

– Ты притворялась, обманула меня, заманила сюда, и ты – как Мул!

– Мул был отщепенцем, Оратор. Я-мы – не Мулы. Я-мы – Гея.

Полная суть Геи была описана в сложном сообщении Нови гораздо лучше, чем это можно было бы выразить словами.

– Вся планета живая, – повторил Джиндибел.

– И с ментальным полем, гораздо большим, чем у вас, как у индивидуума.

Пожалуйста, не сопротивляйтесь такой силе – я могу повредить вам, а я этого не хочу.

– Даже будучи живой планетой, ты не сильнее чем общность моих коллег на Транторе. Мы тоже, в каком-то смысле, живая планета.

– Всего несколько тысяч человек в ментальном объединении, Оратор, к тому же, вы не можете получить их поддержку, потому что я заблокировала ее.

Впрочем, можете попробовать.