Золотой иконостас заката…

Уж в долинах сыро, пали тени,

Уж луга синеют, пали росы,

Пахнет под росою медуница,

Золотой венец по роще светит.

Как туман, бела ее одежда,

Голубые очи точно звезды,

Соберет она цветы и травы

И снесет их к божьему престолу.

Скоро ночь – им только ночь осталась,

А наутро срежут их косами,

А не срежут – солнце сгубит зноем.

Так и скажет сыну богоматерь:

«Погляди, возлюбленное чадо,

Как земля цвела и красовалась!

Да недолог век земным утехам:

В мире Смерть, она и Жизнью правит».

Но Христос ей молвит: «Мать! не солнце,

Только землю тьма ночная кроет:

Смерть не семя губит, а срезает

Лишь цветы от семени земного.

И земное семя не иссякнет.

Скосит Смерть – Любовь опять посеет.

Радуйся, Любимая! Ты будешь

Утешаться до скончанья века!»

1903

Звезды горят над безлюдной землею

Звезды горят над безлюдной землею,

Царственно блещет святое созвездие Пса:

Вдруг потемнело – и огненно-красной змеею

Кто-то прорезал над темной землей небеса.

Путник, не бойся! В пустыне чудесного много.

Это не вихри, а джинны тревожат ее,

Это архангел, слуга милосердного Бога,

В демонов ночи метнул золотое копье.

1903

ДЕНЬ ГНЕВА: АПОКАЛИПСИС, IV

…И Агнец снял четвертую печать.

И услыхал я голос. Говоривший:

«Восстань, смотри!» И я взглянул: конь бледен,

На нем же мощный всадник – Смерть. И Ад

За нею шел, и власть у ней была

Над четвертью земли, да умервщляет

Мечом и гладом, мором и зверями.

И пятую он снял печать. И видел

Я под престолом души убиенных,

Вопившие: «Доколе, о Владыко,

Не судишь Ты живущих на земле

За нашу кровь?» И были им даны

Одежды белоснежные, и было

Им сказано: да почиют, покуда

Сотрудники и братья их умрут,

Как и они, за словеса Господни.

Когда же снял шестую он печать,

Взглянул я вновь, и вот – до оснований

Потрясся мир, и лик луны – как кровь;

И звезды устремились вниз, как в бурю

Незрелый плод смоковницы, и небо

Свилось, как свиток хартии, и горы

Колеблясь, с места сдвинулись; и все

Цари земли, вельможи и владыки,

Богатые и сильные, рабы

И вольные – все скрылися в пещеры,

В ущелья гор, и оворят горам

И камням их: «Падите и сокройте

Нас от лица Сидящего во славе

И гнева Агнца: ибо настает

Великий день Его всесильной кары!»

1903—1905

ГРОБНИЦА САФИИ

Горный ключ по скатам и оврагам,

Полусонный, убегает вниз.

Как чернец, над белым саркофагом

В синем небе замер кипарис.

Нежные, как девушки, мимозы

Льют над ним узор своих ветвей,

И цветут, благоухают розы

На кустах, где плачет соловей.

Ниже – дикий берег и туманный,

Еле уловимый горизонт:

Там простор воздушный и безгранный,

Голубая бездна – Геллеспонт.

Мир тебе, о юная! Смиренно

Я целую белое тюрбэ:

Пять веков бессмертна и нетленна

На Востоке память о тебе.

Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.

Но стократ счастливей тот, чей прах

Веру в жизнь бессмертную вселяет

И цветёт легендами в веках!

1903—1905

ПРИЗРАКИ

Нет, мертвые не умерли для нас!

Есть старое шотландское преданье,

Что тени их, незримые для глаз,

В полночный час к нам ходят на свиданье,

Что пыльных арф, висящих на стенах,

Таинственно касаются их руки

И пробуждают в дремлющих струнах

Печальные и сладостные звуки.

Мы сказками предания зовем,

Мы глухи днем, мы дня не понимаем;

Но в сумраке мы сказками живем

И тишине доверчиво внимаем.

Мы в призраки не верим; но и нас

Томит любовь, томит тоска разлуки…

Я им внимал, я слышал их не раз,

Те грустные и сладостные звуки!

1905

Мы встретились случайно…

Мы встретились случайно, на углу.

Я быстро шел – и вдруг как свет зарницы

Вечернюю прорезал полумглу

Сквозь черные лучистые ресницы.

На ней был креп, – прозрачный легкий газ

Весенний ветер взвеял на мгновенье,

Но на лице и в ярком свете глаз

Я уловил былое оживленье.

И ласково кивнула мне она,

Слегка лицо от ветра наклонила

И скрылась за углом… Была весна…

Она меня простила – и забыла.

1905

САПСАН

В полях, далеко от усадьбы,

Зимует просяной омет.

Там табунятся волчьи свадьбы,

Там клочья шерсти и помет.

Воловьи ребра у дороги

Торчат в снегу – и спал на них

Сапсан, стервятник космоногий,

Готовый взвиться каждый миг.

Я застрелил его. А это

Грозит бедой. И вот ко мне

Стал гость ходить. Он до рассвета

Вкруг дома бродит при луне.

Я не видал его. Я слышал

Лишь хруст шагов. Но спать невмочь.

На третью ночь я в поде вышел…

О, как была печальна ночь!

Когтистый след в снегу глубоком

В глухие степи вел с гумна.

На небе мглистом и высоком

Плыла холодная луна.

За валом, над привадой в яме,

Серо маячила ветла.

Даль над пустынными полями

Была таинственно светла.

Облитый этим странным светом,

Подавлен мертвой тишиной,

Я стал – и бледным силуэтом

Упала тень моя за мной.

По небесам, в туманной мути,

Сияя, лунный лик нырял

И серебристым блеском ртути

Слюду по насту озарял.

Кто был он, этот полуночный

Незримый гость? Откуда он

Ко мне приходит в час урочный

Через сугробы под балкон?

Иль он узнал, что я тоскую,

Что я один? что в дом ко мне

Лишь снег да небо в ночь немую

Глядят из сада при луне?

Быть может, он сегодня слышал,

Как я, покинув кабинет,

По темной спальне в залу вышел,

Где в сумраке мерцал паркет,

Где в окнах небеса синели,

А в этой сини четко встал

Черно-зеленей конус ели

И острый Сириус блистал?

Теперь луна была в зените,

На небе плыл густой туман…

Я ждал его, – я шел к раките

По насту снеговых полян,

И если б враг мой от привады

Внезапно прянул на сугроб,—

Я б из винтовки без пощады

Пробил его широкий лоб.

Но он не шел. Луна скрывалась,

Луна сияла сквозь туман,

Бежала мгла… И мне казалось,

Что на снегу сидит Сапсан.

Морозный иней, как алмазы,

Сверкал на нем, а он дремал,

Седой, зобастый, круглоглазый,

И в крылья голову вжимал.

И был он страшен, непонятен,

Таинственен, как этот бег

Туманной мглы и светлых пятен,

Порою озарявших снег,—

Как воплотившаяся сила

Той Воли, что в полночный час

Нас страхом всех соединила —

И сделала врагами нас.

1905

В лесу, в горе, родник, живой и звонкий…

В лесу, в горе, родник, живой и звонкий,

Над родником старинный голубец

С лубочной почерневшею иконкой,

А в роднике березовый корец.

Я не люблю, о Русь, твоей несмелой

Тысячелетней, рабской нищеты.

Но этот крест, но этот ковшик белый…

Смиренные, родимые черты!

1905

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ: АПОКАЛИПСИС, I

Я, Иоанн, ваш брат и соучастник

В скорбях и царстве Господа, был изгнан

На Патмос за свидетельство Христа.

Я осенен был духом в днень воскресный

И слышал над собою как бы трубный

Могучий глас: «Я Альфа и Омега».

Я обратился, дабы видеть очи