– Ну, а Гайдамачиха что? – не сдержав любопытства, спросил Антон.

– А Гайдамачиха в ту пору совсем малой была, лет семнадцати, не боле. Когда следователь стал ее допрашивать, прижала пацаненка, задрожала вся. «Муж, – грит, – купил у приказчиков ящик посуды вместе с той вазой, какую Цыган продавал. С перепугу приказала Скорпиону утопить, потому как боялась, что хуже станет». Больше, сколь следователь ни старался, ни слова из нее вытянуть не смог. А старался он шибко здорово, потому как доводился купцу Кухтерину зятем и от брыльянтов тех ему солидный куш наклевывался. Все лето с полицейскими на лодках по озеру плавал.

– И ничего не нашел?

– Нашел возля острова… лошадиные да человеческие шкелеты. Там же и подводы оказались с побитой посудой, а брыльянты… будто как корова языком слизнула. – Дед Матвей неторопливо налил в блюдце из чашки уже остывший чай, отхлебнул несколько глотков и поставил блюдце на стол. – 'Подразумевали и следователь, и полицмейстер-генерал, будто дело это рук Гайдамакова и Цыгана. На Скорпиона Глухова, опять же, частично грешили, только вот загвоздка: Скорпион плавать не умел. А чтоб, значит, вытащить брыльянты из саней, надо было зимой в прорубь нырять. На такое, скажу тебе, не каждый решится.

– Как звали Цыгана? Фамилия его как?

– В те времена фамилии не больно в почете были. Цыган да и Цыган… Былон в Березовке человеком пришлым, никто его роду-племени не знал.

– А куда он делся из Березовки? – спросил Слава Голубев.

– Сказывали, будто с колчаками умотался.

– Следователь после семнадцатого года еще здесь бывал?

– Этого уже я не видел, потому как сразу после революции хлестался с белогвардейской контрой на разных фронтах и в Березовку заявился только посля полной победы Советской власти. Из разговоров слыхал, будто появлялся кухтеринский зятек, порушил все хозяйство Гайдамачихи и утек, спасая свою шкуру от Красной Армии.

– А правда, что он у нее ребенка украл? – задал вопрос Антон.

Дед Матвей недоуменно поднял брови:

– На кой шут ему ребенок Гайдамачихин сдался?

– Значит, вранье насчет ребенка?

На этот раз дед Матвей долго молчал, царапая бороду. На его лице было такое выражение, как будто он силится что-то вспомнить и никак не может.

– Гайдамачихиного сына одного только знаю, Викентия, какой погиб на Отечественной войне, – наконец заговорил он. – Других детей у нее не видал, хотя, помнится, будто люди языки чесали, что при колчаковцах Лизавета выходила замуж за Цыгана и как будто бы у них сын народился. Куда тот малец делся, если он по правде был, сказать не могу… А собою Лизавета в молодые годы очень даже видная была. Из женских краше ее в Березовке в ту пору никого не водилось, да и в теперешнее время, пожалуй… разве только внучка кузнеца Савелия Терехина малость на нее пошибает.

– А Савелий Терехин не родня Гайдамачихи?

– Эк, едри-е-корень, куда ты шрапнель запузырил! – дед Матвей даже ладонью по столу стукнул. – Савка давней сибирской породы, а Гайдамаковы после Столыпинского указа в Березовке появились. Был слух, будто отставной штабс-капитан Гайдамаков взял молодую красавицу жену из нищенок и, чтоб не унижать свое дворянское звание, мотанул с нею в Сибирь. Насколь достоверно это, ручаться не могу.

– Романтичная история, – с самым серьезным видом проговорил Голубев.

– От этой романтики, по-моему, кровью пахнет, – хмуро обронил Антон, задумчиво разглядывая китайских жар-птиц на фарфоре.

Дед Матвей, допив чай, перевернул опустевшую чашку на блюдце и довольно разгладил бороду.

– Насытился сибирский водохлеб, – сказал он и вдруг обратился к Антону: – Промежду прочим, та чашка, что ты разглядываешь, из кухтеринской посуды. Следователь мне вроде как подарок сделал за то, что ящик из– озера достал. Еще, кажись, с десяток таких было, да уж за давностью времени все побились. Только эта вот и осталась.

– Дай взглянуть, – Голубев протянул к Антону руку, взял у него чашку. С интересом рассматривая яркий, словно только что сделанный рисунок, восхищенно произнес: – Вот краски!… А мастерство?…

– Тонкая работа, – согласился Антон, поднимаясь из-за стола. – Может, сходим на озеро, а? Авось, шальной окунишка клюнет.

– Обязательно, – с готовностью согласился Слава.

Когда проходили мимо «Сельмага», Антон еще издали увидел на двери тетрадный листок. Объявление бабки Гайдамачихи висело на месте.

В воскресный вечер, когда Антон со Славой собирались на озеро провести последнюю зорьку, к Бирюковым неожиданно заявился Торчков. Вызвав Антона во двор, он долго покашливал и наконец смущенно, словно просил об одолжении, заговорил:

– Баба, Игнатьич, всю шею перепилила. Билет-то, понимаешь, лотерейный ее был. На день рожденья товарки ей преподнесли тот подарок и одних неприятностев мне наделали, залягай их кобыла хвостом. Который день уже женка проходу не дает: выкладывай, понимаешь, ей книжку – и баста!…

– Какую книжку? – не понял Антон.

– Не букварь, конечно же. Сберегательную… А игде это я сберегательную книжку возьму, кады меня до единой копейки в райцентре обчистили, – Торчков поморщился. – По моей натуре дак сгори они синим пламенем, эти деньги. А баба – она ж натурой глупей мужика… Ну и что ты вот будешь с ей делать теперь? Ревет: «С дому выпру! У суд подам!» Никуды она, возможно, и не подаст. А ежели, Игнатьич, подаст?… Суд как жиганет с меня за всю стоимость мотоцикла!… Я ж тады без штанов останусь… – сплюнул и умоляюще посмотрел на Антона. – Жизня, как говорят, трещину дала. На одного тебя, Игнатьич, надежда. Помоги отыскать деньги. Возьми за горло однорукого заготовителя – это не иначе его, паскуды, дело. Он жа, помню, перед ресторантом сказал: «Давай сюды деньги, буду сам расплачиваться, а то ты, как пить дать, обсчитаешься».

Посокрушавшись еще минут десять, но не добавив, по-существу, ничего нового, Торчков ушел. Едва только за ним захлопнулась калитка, как появилась Галина Терехина. Она была в модно расклешенных брюках и легкой белой кофточке с короткими рукавами. Последний раз Антон видел Галю лет пять назад и сейчас невольно удивился, как она похорошела с той поры. Почему-то вспомнились слова деда Матвея, что внучка кузнеца Савелия красотой похожа на молодую Гайдамачиху.

– Не бойся, не укушу, – заметив удивление Антона, весело проговорила Терехина и подала ему руку.

Антон слегка прикоснулся к ее пальцам, смущаясь, проговорил:

– Тебя прямо-таки не узнать, Галя.

Тонкие брови девушки лукаво дернулись.

– По старинной примете богатой стану или умру скоро, – улыбнувшись, сказала она.

– В твоем ли возрасте о смерти думать?

– А что мой возраст? Двадцать четыре года, – Терехина вздохнула. – Пора, как говорится…

– Лучше о замужестве подумать, – шутливо перебил Антон.

Галя засмеялась;

– Не берет никто.

– Вот уж чему не поверю…

На крыльце появился Слава Голубев в рыбачьей экипировке. За ним, столкнувшись в дверях, вывалились Сергей с Димкой.

– Ты, оказывается, здесь весело время проводишь, а мы тебя ждем, – взглянув на Антона, пошутил Голубев.

– Ой, я задерживаю, Антон… – заторопилась Галя. – Знаешь, о чем пришла тебя просить. Ну, забеги, ради бога, завтра в школу. Тебе Полина Владимировна передавала, для чего это нужно?

– Передавала. Но, к сожалению, завтра, душа винтом, я должен быть с самого утра на работе.

– Антон, умоляю!… – Галя скрестила на груди руки.

Слава Голубев, обняв мальчишек за плечи и направляясь к калитке, проговорил загробным голосом:

– Мы уходим. Соглашайся, упрямец.

Антон хлопнул его по спине, виновато посмотрел на Галю.

– , Честное слово, не могу.

– Антон… Я уже объявила следопытам. Почти вся школа соберется. Знаешь, у нас активность какая?… – Терехина бесцеремонно взяла Антона под руку. – Я сейчас пойду с тобой на рыбалку и непременно уговорю. Можно?…

– На рыбалку можно, а оставаться на понедельник в Березовке мне нельзя, – пропуская девушку впереди себя через калитку, вздохнул Антон.