Добрый читатель! Не пройди мимо сей убогой души, пишущей тебѣ эти строки. Приклони главу свою и помолись о погибшемъ грѣшникѣ, дерзающемъ надѣяться на Божіе милосердіе. Не удивляйся тому, что пишу я въ уничиженномъ заточеніи своемъ тѣлесномъ такъ, словно бы обращаюсь къ прошедшему вѣку, ибо не къ прошедшему я обращаюсь, а къ нынѣшнему, а если смущаетъ тебя письмо мое, то, стало быть, мы живемъ въ разномъ нынѣшнемъ и намъ съ тобою необходимо найти другъ друга. Ты отъищи сего убогаго странника и малое время свое удѣли ему со снисхожденіемъ, и, можетъ быть, не безъ пользы будетъ тебѣ сіе. Окунись въ міръ боли, что испытала обманутая душа, возмнившая службу приносити Богу, но достигшая адовой бездны, откуда едва она взыскуетъ Того, отъ Кого отреклась; истязуемая духами поднебесной sлобы и какъ бы «обоженная» возмнившими себя богами, она уже сама не въ состояніи отличить, гдѣ ея, а гдѣ чуждая ей, насилующая её воля – и только Богъ одинъ можетъ это сдѣлать. Побѣди вмѣстѣ съ отважными крестоносцами, сражаясь подъ знаменемъ Креста Христова, орды богоборческихъ силъ, затмившихъ свѣтъ непреложной истины, отринь горделивое заблужденіе и произведи судъ надъ всѣмъ, что противно разуму, вспомни славныя дѣянія святыхъ и Самого Господа, и да будетъ всегда въ сердцѣ твоемъ начертано Слово Божіе. Воспомяни свой послѣдній часъ, да убережешь ты себя отъ погибельнаго грѣха, раз-мысли, не торопясь, о православной вѣрѣ, единственной истинной, и о томъ, что самое православіе истинное есть въ духѣ и силѣ святаго Апостола Петра, князя Церкви, стоящаго на Краеугольномъ Камнѣ Христѣ, и томъ камнѣ, на которомъ основана святая Христова Церковь. И въ этомъ благостномъ размышленіи развѣ ты уйдешь отъ мысли, сколь многое sло минуло бы отечество наше и населяющихъ его христіанъ, возстанови они только прежде, въ лѣто благопріятное, единство съ твердѣйшимъ симъ адамантомъ, не сокрушатъ который и самыя врата ада? Если во всёмъ этомъ книжица сія тебѣ будетъ въ помощь, ты помолись обо мнѣ, да не погибнетъ и моя душа, чающая Божія милосердія.
Пусть приснятся тебѣ мои сновидѣнія, дабы яснѣе уразумѣлъ ты, сколь много погибла душа моя и сколь нуждается она въ милосердіи. И ты поймешь, сколь дурной я христіанинъ и сколь плохой ученикъ наставника своего Оригена, недруга всякаго заблужденія. Ибо, сколько бы не была для меня дорога истина, пріятель я всякой грѣховной нечистотѣ, сквозь пелену ея дурманящаго тумана едва ко мнѣ пробивается свѣтъ Христовъ, просвѣщающій и очищающій всякаго человѣка. Не оставляй своей молитовки обо мнѣ, да не оставитъ и меня сей самый Свѣтъ – Сущій, и Который былъ, и Грядущій со всею славой. Аминь.
А за то, что пишу, благодаренъ я очень многимъ, что въ разное время, хотя и по невѣдѣнію, вдохновляли меня къ насилію надъ бумагой. Изъ нихъ многихъ ужъ нѣтъ, потому какъ не засталъ я ихъ позднимъ своимъ рожденіемъ, а иныхъ далъ бы Господь увидѣть. Болѣе же всего благодаренъ я добрымъ своимъ родителямъ, sѣло долготерпящимъ меня по неумѣнію своему воспитать во мнѣ достойнаго человѣка. И ещё благодарю я славнаго Христова воина – протодіакона Андрея Вячеславовича Кураева, потому какъ во дни стародавніе открылъ онъ мнѣ Оригена, и сей несокрушимый Адамантъ доселѣ ведетъ меня къ Источнику живительной влаги. А также премудрѣйшую Ольгу Александровну Джарманъ, которая открыла мнѣ міръ европейской учености, съ любовію объявшей дѣянія и труды преподобнаго моего наставника, уступающаго по силѣ проповѣди развѣ только Апостолу Паѵлу. И достохвальнаго сего мужа, Давида Моѵсеевича Эрлиха, этого поистинѣ Іудея по внутреннему сокровенному человѣку, а не по буквѣ Закона, ибо съ его помощью я освоилъ сіе стародавнее правописаніе. И, конечно, отдѣльная моя благодарность прекрасной королевѣ эльфовъ, Натальѣ Станиславовнѣ Куликовой, ея рисунками, разсудительными и прекрасными, украсилъ я эту скромную книжицу1. Вмѣстѣ же со всѣми благодарю я прекраснѣйшую среди всѣхъ Анну, сію благословенную дщерь Небеснаго Отца, которая придала мнѣ рѣшимости къ изданію сего труда.
Будь благословенъ отъ Господа, мой дорогой читатель, и да не пожалѣешь ты о томъ, что на сіе писаніе употребилъ ты малое свое время!
…День умеръ. Воцарилась ночь.
Луна, ночной царицы дочь,
Да sвѣздъ безчисленныхъ огни —
Мертво и холодно они
Пустыни озаряли склепъ.
Вкусить желая скудный хлѣбъ,
Пришли могильщики. Ѣду
Себѣ едва они найдутъ…
Явилось солнце изъ песковъ,
И день по-новому готовъ
На жизнь короткую свою.
Явивъ невинному sвѣрью
Свой огненный, жестокій глазъ,
Свѣтило распугало вразъ
Всю жизнь въ пустынѣ – сталъ песокъ
Какъ прежде мёртвъ. А день какъ могъ
Всё раскалялъ его, и онъ
Былъ въ сонъ томящій погруженъ.
Такъ день прошёлъ, затѣмъ и ночь
Отцарствовавъ, исчезла прочь.
А утромъ царь для всѣхъ свѣтилъ
Три силуэта освѣтилъ:
Спастись желая въ тѣхъ пескахъ,
Шли Проклятые. На рукахъ
Обильно выступала кровь,
Въ песокъ стекая вновь и вновь.
Желѣзо-смерть при тѣлѣ ихъ;
Той кровью на рукахъ своихъ
Желая жажду утолить,
Стремились Проклятые жить.
Надъ ними нависала смерть,
Но не хотѣли умереть
Въ пустынѣ яростной они,
И по пескамъ они брели,
Питаясь кровью съ рукъ своихъ…
Всё шли они. Вдругъ взоры ихъ
На трупъ наткнулись. Онъ лежалъ
Лицомъ въ пескѣ, и простиралъ
Онъ руки къ нимъ въ мольбѣ нѣмой.
Одинъ изъ нихъ сказалъ: «Постой!
Бѣдняга! Волею судьбы
Погибъ онъ здѣсь. Но если бы
Мы схоронили здѣсь его,
То наши души оттого
Очистились бы, и тогда
Проклятье разъ и навсегда
Ушло бъ отъ насъ». И вотъ песокъ
(Отъ крови ихъ онъ весь намокъ
И слипся въ крови долгихъ лѣтъ)
На трупъ посыпался въ отвѣтъ.
И очень скоро тѣмъ пескомъ
Укрылось тѣло, а потомъ,
Предъ тѣмъ, какъ свой продолжить путь,
Они рѣшили отдохнуть.
И имъ приснилось въ странномъ снѣ:
Собой довольные вполнѣ,
Всѣ трое спали. Вдругъ они
Отъ рѣзкаго толчка земли
Проснулись, послѣ сѣли въ кругъ;
И въ кругѣ томъ явился вдругъ
Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ.
И такъ сказалъ онъ: «Конченъ вѣкъ!
Я жизнь недолгую прожилъ,
Кровавый плащъ себѣ нажилъ
За службу вѣрную свою
Вамъ благодарность я дарю:
Спасибо вамъ, что сберегли
Отъ мерзкихъ тварей какъ могли,
Предавъ холодный трупъ пескамъ.
За это я открою вамъ
Такую тайну: я, какъ вы,
Являюсь Проклятымъ, увы.
Я гналъ, пыталъ. Я убивалъ.
И только смерть себѣ стяжалъ
За дѣло рабское моё.
Какъ ненавидѣлъ я её!
Предъ смертью я увидѣлъ ихъ —
Убитыхъ ангеловъ своихъ!»
«Ну, ты ихъ видѣлъ, что тогда?
Ты, вѣрно, умеръ навсегда
Отъ сердца слабаго? Иди!
Дорогу въ адъ себѣ найди.
И тамъ разсказывай чертямъ.
Зачѣмъ ты только нуженъ намъ!» —
Одинъ изъ Проклятыхъ сказалъ.
«Ты ихъ ещё разъ убивалъ?» —
Другой разсказчика спросилъ.
Такой отвѣтъ онъ получилъ:
«Я видѣлъ ихъ, живой, пойми,
Мои страданья перейми!»
Но Проклятый захохоталъ.
Но былъ и третій. Не сказалъ
Онъ въ разговорѣ ничего —
Была печаль въ лицѣ его…
…Въ себѣ пустыню скрыла ночь.
Луна, ночной царицы дочь,
Да sвѣздъ безчисленныхъ огни —
Мертво и холодно они
Пустыни озаряли склепъ.
Вкусить желая скудный хлѣбъ,
Пришли могильщики, ѣду
Въ ту ночь едва ль они найдутъ…
И, освѣщённые луной,
Шли воины, промежъ собой
Они равнялись при лунѣ;
Ихъ лица, скрытыя во мглѣ,
Какъ маски холодны. Въ пескахъ
Шли мёртвые – отрядъ свой шахъ
Вёлъ этой ночью на войну —
Завоевать себѣ страну.
Служитель смерти во главѣ
Ея отряда былъ, въ огнѣ
Душа пылала у него,
И sлобствовалъ онъ оттого,
Желая пить чужую кровь,
Перчатки чтобы липли вновь
Къ рукамъ отъ теплой крови той —
Сей пищей яростной одной
Питался всласть кровавый шахъ,
Скрѣпляя власть въ своихъ рукахъ.
Владыка замеръ. Видитъ онъ,
Какъ, луннымъ свѣтомъ озарёнъ,
Въ ночной пустынѣ трупъ лежалъ
И къ кровопійцѣ простиралъ
Въ безпомощной мольбѣ нѣмой
Свои онъ руки. Надъ собой
Контроль владыка потерялъ —
Внезапный страхъ его объялъ.
И, страхомъ этимъ побѣждёнъ,
Покойника хоронитъ онъ
И засыпаетъ. Всё потомъ
Уснуло войско крѣпкимъ сномъ.
А въ это время шёлъ въ пескахъ
Иной съ отрядомъ смерти шахъ
На смертоносную войну —
Завоевать себѣ страну.
Въ перчаткахъ руки у него,
И sлобствовалъ онъ оттого,
Желая пить чужую кровь,
Перчатки чтобы липли вновь
Къ рукамъ отъ крови алой той —
Сей пищей яростной одной
Питался всласть кровавый шахъ.
Вдругъ замеръ онъ – внезапный страхъ
Объялъ его: въ пустынѣ той
Въ безпомощной мольбѣ нѣмой
Къ владыкѣ руки простиралъ
Знакомый трупъ… но закопалъ,
Какъ прежде, мёртваго въ песокъ,
А послѣ совладать не смогъ
Со сномъ владыка, оттого
Уснули воины его.
Пророческій имъ снился сонъ:
Кровавымъ кругомъ обведёнъ,
Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ
Стоялъ при нихъ. «Напрасно рекъ, —
Пророкъ кровавый говорилъ, —
Предупрежденье! Не узрилъ
Я sла огромнаго тогда,
Не размышлялъ я никогда
О томъ, что свой не кончивъ вѣкъ,
Въ васъ умираетъ человѣкъ.
Подумайте, зачѣмъ нужна
Вамъ кровожадная война!
Вы всѣ умрёте въ той войнѣ!
Лишь кровь прольёте зря… а мнѣ
Не смыть ужъ крови съ этихъ рукъ».
Исчезъ пророкъ, исчезъ и кругъ,
И врагъ исчезъ – проснулся шахъ,
И путь продолжилъ онъ въ пескахъ…
Войска вели владыки въ бой,
Побѣду видя за собой.
Вѣдь каждый думалъ побѣдить —
Однимъ набѣгомъ разорить
Врасплохъ застигнутыхъ враговъ.
Вдругъ въ разстояньѣ ста шаговъ
Они застыли… сила sла,
Однако ж, въ чувство привела
Сраженья алчущихъ царей.
И, словно орды упырей,
Впились другъ въ друга ихъ войска,
И крови потекла рѣка.
И въ безпощадной той рѣзнѣ
Они сошлись. Давно въ огнѣ
Жглись души проклятыя ихъ,
Не покидая тѣлъ людскихъ.
Въ нихъ кровь людская не течётъ —
Кровь Проклятыхъ давно ихъ жжётъ
И затмеваетъ разумъ имъ.
И, движимые лишь однимъ
Желаньемъ, оба тѣ царя,
Какъ два полнощныхъ упыря,
Впились другъ въ друга, кровь пустивъ,
Земную жизнь остановивъ…
Сокрылось небо въ облакахъ,
И въ окровавленныхъ пескахъ
Пролился ливень – плачъ небесъ.
Онъ создалъ тысячу чудесъ
Въ пустынѣ мёртвой: ожила,
Позеленѣла, расцвѣла
Она въ мгновеніе почти.
Нигдѣ въ семъ мірѣ не найти
Ея прекраснѣе цвѣтовъ,
Что расцвѣли изъ-подъ песковъ.
Но тамъ, гдѣ кровь текла рѣкой,
И гдѣ отъ влажной крови той
Сильнѣе, чѣмъ отъ водъ небесъ
Намокъ песокъ, и былъ онъ весь
Ковромъ изъ тѣлъ людскихъ покрытъ
И алой кровію омытъ,
Тамъ, пробиваясь сквозь тѣла,
Взошли цвѣты людского sла.
Изъ кожи лепестки у нихъ,
Ихъ листья – кисти рукъ людскихъ,
Сосуды – стебли ихъ, и кровь
По нимъ сочилась вновь и вновь.
По трупамъ шёлъ онъ не спѣша —
Убійцы жалкая душа.
Онъ шёлъ, цвѣты къ землѣ клоня
И память страшную храня,
Какая мучила его.
Не понимая одного:
Какъ тѣ, за кѣмъ онъ шёлъ сейчасъ,
Не мучились въ предсмертный часъ.
Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ
Сказалъ: «Пойдемъ. Оконченъ вѣкъ.
Я жизнь недолгую прожилъ,
Кровавый плащъ себѣ нажилъ
За службу рабскую свою.
Я небеса благодарю
За то, что разрѣшили мнѣ,
Чтобъ въ адскомъ не горѣть огнѣ,
Очистить душу. Только я
Не смогъ. Теперь душа моя
Огню навѣкъ принадлежитъ.
Никто изъ нихъ не избѣжитъ
Печальной участи въ аду
Людскому міру на бѣду.
Пойдёмте, Проклятые, насъ
Зовётъ ужъ преисподней гласъ!..»
Въ краю забытомъ человѣкъ
Всевышнимъ отведенный вѣкъ
Окончилъ, мертвъ и воскрешенъ,
Аллаха вѣрный рабъ. Но онъ
Въ Христа увѣровалъ. И крестъ
Увелъ его изъ прежнихъ мѣстъ.
Онъ исцѣленья захотѣлъ,
И много покаянья дѣлъ
Въ слезахъ содѣялъ. Бывшій сталъ
Небывшимъ грѣхъ: проклятье снялъ
Съ него Господь, и мирно онъ
Въ блаженный погрузился сонъ.
