Мысль о том, что я не возражаю против его плана и не посягаю на кошелек, как всегда, привела Ивана в почти хорошее расположение духа. В юридические тонкости процесса он, естественно, вдаваться не стал, поскольку, физик-ядерщик, был так же далек от них, как и я. Но вот в бытовых вопросах, точнее, в бытовой сметке всегда давал мне сто очков вперед.

– А если ты умрешь до того, как вступишь в права наследства? – тактично поинтересовался он. – Квартира отойдет государству?

Я даже не рассердилась: Иван есть Иван. Он всегда должен точно знать, на какую подлянку от близких и не очень близких людей может рассчитывать.

– Думаю, Алешка получит ее всю, но через суд. Между прочим, я умирать не собираюсь, ты это в своих планах учти.

– Каких планах? – ошарашено спросил Иван.

– Откуда я знаю. Может, ты хочешь, чтобы я прописала у себя сына, а потом мне на голову упадет кирпич. Или собьет машина.

– И как тебе такое в голову могло прийти? – изумился Иван. – Неужели ты думаешь, что я способен кого-нибудь убить?

– Не кого-нибудь, а меня, – спокойно внесла я поправку. – Перед нашим разводом были и такие высказывания.

– Ну, мало ли чего в запале бывает, – примирительно сказал Иван.

Но я уже начинала злиться. Разговор мне не нравился совершенно, а спиртное потихонечку делало свое дело. А не надо было приходить на пепелище и искать в пустой золе то, чего там не могло сохраниться по определению. Бывшие муж и жена никогда друзьями не станут, даже хорошие приятели из них не получатся. Максимум возможного – корректно-светские отношения. Бывают, конечно, исключения, но они только подтверждают общее правило.

– В запале много чего бывает, – охотно подтвердила я. – Но теперь ты не в запале, так что ответь мне на один вопрос, пожалуйста. Ты всегда давал мне весьма ограниченную сумму на хозяйство, из чего я сделала вывод, что доходы у тебе весьма умеренные и жить мы должны по средствам. А после развода ты делаешь ремонт, стоимостью в несколько десятков тысяч долларов. На какие, позволь спросить, шиши?

– На те самые, – хитренько усмехнулся Иван. – Я никогда не верил в прочность нашего брака и хотел накопить денег на черный день. Хотел быть материально независимым.

У меня даже дыхание перехватило от негодования.

– Значит, все эти годы, которые я бесконечно подрабатывала и на всем экономила, ты складывал деньги в кубышку? И не ври, что не верил в прочность нашего брака, тебя он вполне устраивал. Просто деньги ты любишь больше, чем все остальное.

– Не столько деньги, – спокойно поправил меня Иван, – сколько то, что на них можно купить. Когда я начинал копить, я просто хотел со временем приобрести машину. А потом ты помнишь, какая свистопляска была в стране десять лет назад? Дураки нищали, умные… Лично меня все реформы нашего обожаемого правительства только обогащали. Да и родительское наследство оказалось вполне существенным.

Отец и мать Ивана погибли страшной смертью: стали жертвой бандитов, которые прилично почистили их дом – один из самых богатых в поселке. Какое-то наследство он, конечно, получил, но вот существенное… Это для меня было новостью. Значит, знал про какие-то тайники, до которых не добрались бандиты, да и дом продал не без выгоды. Обыкновенный, скромный инженер, работник полумертвого «почтового ящика», который только-только начал оживать. Интересные вещи я узнаю, жаль, что с таким опозданием…

– Что ты надулась? – как ни в чем ни бывало спросил Иван.

– Надулась? Я? Не ты ли меня попрекал меркантильностью, когда я обралась замуж за Валерия? Кричал, что эта квартира не принесет мне счастья, что я корыстная и расчетливая эгоистка.

– А что – принесла? – издевательски прищурясь, спросил Иван. – Теперь будешь искать очередного богатенького Буратино? Или в религию ударишься?

– Какая же ты все-таки свинья, Ванька, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Надеюсь, что я тебя больше не увижу, разве что на Алешкиной свадьбе придется общаться. Будь здоров, расти большой. Жилищные проблемы сына я решу без тебя.

Он хотел что-то сказать, но я не стала слушать, повернулась и пошла на улицу, а точнее, куда глаза глядят. Спускаться в метро или даже садиться в троллейбус, чтобы с Ленинградки попасть на Пречистенку мне не хотелось. Хотелось напиться и устроить роскошную истерику, но я пока еще соображала, что ни того, ни другого не имею морального права делать. Я одна и заботиться о себе должна самостоятельно.

К тому же у меня начала болеть голова, чего давно не случалось, и я решила пройти пешком. Не бог весть какое расстояние, а никаких неотложных дел у меня в тот день не было. Разве что найти какой-нибудь букинистический магазин и поговорить насчет того, чтобы кто-нибудь оценил библиотеку Валерия. Деньги бы мне не помешали, а к старинным философским книгам вряд ли кто-нибудь еще когда-нибудь притронется. Если же не удастся продать – попрошу коллег из бывшего валериного института пристроить их в какую-нибудь библиотеку на общественных началах.

Я шла и отвлекала себя этими и подобными мыслями, потому что слезы по-прежнему непроизвольно наворачивались мне на глаза, а пакостный осадок после разговора с Иваном никак не проходил. Я уже забыла, как он умел поддевать и загонять иголочки под ногти со своей милой улыбочкой.

Все правильно, я не только пропишу Алешку у себя, я еще сделаю все от меня зависящее, чтобы с отцом он общался как можно реже: не дай Бог, вырастет такой же экземпляр, тогда мне останется только удавиться на могиле Валерия. Решено! Комнату Валерия я со временем вычищу, как следует отремонтирую, может быть, еще раз освящу, для пущей верности, подготовлю все, что нужно для нормальной жизни молодого человека, и запру. Будет во время каникул и отпусков жить у меня в собственной отдельной, а не проходной комнате. Разменять все это великолепие я еще успею.

Размеренное движение постепенно делало свое дело: я стала успокаиваться. Гонорара, полученного за предыдущий перевод, мне должно было хватить месяца на два, а над новым я уже начала работать, так что и будущее вырисовывалось скорее в розовом цвете. Теперь бы и самой выглядеть пристойно… хотя бы. И тут меня осенило.

Волосы у меня по-прежнему выпадали, хотя и не так интенсивно. Вот пойду сейчас в первый попавшийся салон и сделаю самую короткую из всех возможных стрижек. Хуже не будет. Как говорит в таких случаях Галка: «такую красоту испортить невозможно, ее можно только подчеркнуть». Вот и подчеркнем.

Первый попавшийся салон располагался в переулках за Тверской. Я посмотрела прейскурант и поняла, что данное заведение – предел моих возможностей, но поскольку укладку делать не предполагалось, то можно было себе позволить раз в жизни красиво пожить. То-то мои друзья удивятся!

Сорок минут, проведенные в салоне, почти вернули мне утраченное душевное равновесие, но вот уверенности в себе… Из зеркала на меня смотрела тридцатилетняя – максимум – женщина (короткая стрижка действительно молодит, а эта была суперкороткой) со слегка запавшими карими глазами и худым лицом.

Приобретенный на даче загар, конечно, делал картину более приятной на взгляд, но мне еще нужно было привыкнуть к новому облику. Я ведь даже просто короткую стрижку никогда не делала: Иван со свойственной ему деликатностью заявлял, что такую прическу носят только шлюхи (?!), а Валерий обожал расплетать и заплетать мне косу. Теперь же я напоминала сама себе персонаж из фильма «Самая обаятельная и привлекательная», а именно – Сусанну. Ну, и ладно!

Теперь можно еще немножко погулять в направлении дома, выпить где-нибудь чашку кофе, которой я лишилась из-за хамского поведения Ивана, прийти домой и посмотреть какую-нибудь чепуху по телевизору. У меня есть работа, крыша над головой, какие-никакие деньги и даже модная внешность.

Господи, да я же просто счастливая женщина! Ну, а то, что Бог ума не дал – так с ним судиться не будешь. И хватит рыдать над своей растоптанной жизнью, надо высморкаться и двигаться дальше. Бог с ним, с букинистическим, завтра зайду вместо прогулки, все равно магазин есть рядом с нашим метро.