Маша вступила в разговор, громко захлопав в ладоши.

— Браво, Гвидо, — поаплодировала она. — Мне думается, Зеленый и Чешуйчатый, твоя проблема в том, что твое представление об успехе не совпадает с представлениями всех остальных. Мы все желаем Скиву добра, но он нам также нравится таким, какой он есть. Мы достаточно верим в его здравый смысл, чтобы поддерживать его в любом шаге, сделанном им в своем развитии… не пытаясь затащить его силой или обманом на какой-то определенный путь.

Ааз не только отступил перед этим натиском возражений, он, казалось, немного съежился.

— Мне он тоже нравится, — промямлил он. — Я знаю его дольше, чем любой из вас, помните? Он действует отлично, но ведь он мог бы добиться намного большего. Как он выберет путь, если не увидит его? Я всего лишь пытаюсь настроить его быть большим, чем я… чем МЫ когда-либо мечтали стать сами. Что в этом плохого?

Несмотря на раздражение тем, что мою жизнь обсуждают так, словно меня здесь нет, я был немало тронут преданной защитой своих друзей, а больше всего словами Ааза.

— Знаешь, партнер, — тихо проговорил я. — Ты там какую-то минуту, казалось, говорил точь-в-точь как мой отец. Он хотел, чтобы я был наилучшим… или, конкретней, лучшим, чем он. Мамуля всегда пыталась втолковать мне, что он этого хотел потому, что любил меня, но в то время мне казалось, что он просто всегда порицал меня. Возможно, она была права… Сегодня я больше склонен этому верить, чем тогда, но, впрочем, опять же, я теперь старше. Мне уже доводилось хоть бы пытаться сказать людям, что я люблю их, когда эти слова просто не лезли из горла… и расстраиваться из-за своего неумения, когда они не видели того, что я пытался им показать.

Ааз, я ценю твою заботу и мне нужно твое руководство. Ты прав, некоторые пути и варианты выбора я еще и не рассматривал. Но я должен также выбирать свой путь сам. Я хочу, в конечном итоге, стать лучше, чем есть сегодня, но не обязательно наилучшим. Мне думается, Гвидо прав, пребывание на вершине связано с высокой ценой, и мне хотелось бы долго и крепко подумать, а хочу ли я выплачивать ее… Даже будь я убежден, что могу ее выплатить, в чем я не убежден. Но я все-таки знаю, что если она означает перестать полагаться на тебя и всех здесь присутствующих, я удовольствуюсь ролью грошового деятеля. ТАКУЮ цену я никогда не заплачу по доброй воле.

Снова начало воцаряться молчание, когда каждый и каждая из нас погрузились в собственные мысли, а затем в центр события выскочил вервольф.

— Но что же это, а? — вопросил он. — Наверняка, это не может быть великой командой Ааза и Скива, способной посмеяться над любой опасностью?

— Знаешь, Пепе, — предупреждающе произнес Ааз, — тебя ждет большое будущее в качестве набитой головы.

— Моей головы? — моргнул вервольф. — Но она же не… О-о-о-о. Теперь я понимаю. Вы пошутиль, да? Хорошо. Это больше похоже на дело.

— … а что касается смеха над опасностью, — добавил я, твердо решив поддерживать свою часть легенды, — то я здесь вижу только одну опасность — риск умереть со скуки. Где все-таки носит Вильгельма?

— Я знаю, Скив, вы с Аазом привязаны друг к другу, — зевнул Корреш, — но тебе НАДО проводить побольше времени с другими людьми. Ты начинаешь походить на него. Возможно, тебе не помешает в следующий раз отправиться на задание со мной.

— Только через мой труп, — встал на дыбы мой партнер. — Кроме того, чему такому может он обучиться у тролля, чему бы я не мог научить его сам?

— Я мог бы научить его не ловить птиц для деволов за десять золотых, — усмехнулся тролль, подмигивая сестре. — Этой частью его образования ты, кажется, пренебрег.

— Вот как! — ощетинился партнер. — Ты собираешься учить его устанавливать цены? Как насчет того случая, когда ты наладил родную сестру украсть слона, не потрудившись проверить…

И они снова завели свое. Слушая, я невольно размышлял о том, что хоть и приятно знать глубину чувств своих друзей, было куда уютней, когда им удавалось скрывать их под плащом подтрунивания. Открытую искренность по большей части труднее принять, чем дружеский смех.

К тому времени, когда вернулся Вильгельм с нашими личинами, все в общем опять вернулось в нормальное русло… оно и к лучшему, так как процесс маскировки оказался испытанием чувства юмора для всех участников.

До тех пор пока я не связался с Аазом, мне никогда не доводилось притворяться кем-либо, кроме самого себя. И поэтому я никак не мог знать, долго ли требуется надевать физическую личину, не прибегая к магии. К тому времени, когда мы покончили с этим, я приобрел новое уважение к усвоенному мной умению, не говоря уж о настоящей тоске по измерению… любому измерению с мощными силовыми линиями для работы.

Большую помощь оказала Тананда, пустив в ход опыт своей работы в гильдии убийц. Она взяла на себя руководство, пытаясь обучить нас новым ролям.

— Выпрямись, Гвидо! — командовала она; в голос ее закрадывалось раздражение. — Ты ходишь, словно гангстер.

— Я и есть гангстер! — проворчал в ответ телохранитель. — Кроме того, чем плоха моя походка? Она довела нас до тюрьмы, не так ли?

— Тогда тебя не искало полгорода, — возразила Тананда. — Кроме того, ты тогда мог сам выбирать себе маршрут. Мы не знаем, где затаился противник. И в этой охоте нам придется проходить сквозь толпы, а с такой походкой можно и впрямь дойти до тюрьмы. Искусство переодевания — на девяносто процентов в умении научиться двигаться, как изображаемый тобой персонаж. А в данный момент ты двигаешься так, словно ищешь, с кем бы подраться.

— Попробуй ходить, как дон Брюс, — предложил я. — Он ведь тоже гангстер.

За это я заработал мрачный взгляд, но мой телохранитель попытался следовать инструкциям, ступая на каблуки и семеня ногами.

— Лучше, — одобрила Тананда, оставив Гвидо гарцевать взад-вперед по кабинету с хмурым выражением лица.

— Как у нас получается?

— Паршиво, — доверительно сообщила она мне. — Это занимает куда больше времени, чем должно бы. Желала бы я видеть здесь побольше зеркал… черт, любые зеркала не помешали бы.

Лишь начав снаряжаться, мы сообразили, что Диспетчер вообще не держал зеркал. По его словам зеркала в среде вампиров были непопулярны, да и не нужны. В итоге нам не осталось ничего иного, кроме как проверять грим и костюмы друг друга, и труд этот был бы титаническим, даже если бы речь шла о менее чувствительных эго.

— Как мои зубы? — спросила Маша, выставив передо мной голову и открыв рот.

Это походило на заглядывание вглубь подземной пещеры.

— Мгмм… левая сторона отлично, но с правой у тебя все еще несколько пропущено. Погоди секундочку, и я тебе помогу.

Зубы превращались в особенную трудность. Мы надеялись найти в помощь нашим личинам какие-нибудь резиновые клыки, столь преобладающие в магазинах новинок на Базаре. К несчастью, ни в одной из лавок Блута такие не продавались. Самым близким к ним из того, что у них, по словам Вильгельма, имелось в запасе, были резиновые наборы человеческих зубов, сделанные с расчетом насаживать поверх клыков. Вампир заверил нас, что среди местных они считались очень страшными. Столкнувшись с этим непредвиденным дефицитом, мы прибегли к чернению зубов, закрасив все свои зубы, кроме клыков, ради хоть приблизительного сходства с неумело изображаемыми нами вампирами. Когда мы испробовали этот способ, результат получился неплохой, но реальное нанесение краски вызвало бессчетные трудности. Когда пытаешься покрасить сам себя без зеркала, трудно попасть на нужные зубы, а если позвать на помощь друга, то быстро обнаружишь, что названного друга вскоре охватывает неудержимое желание выкрасить тебе черным цветом язык вместо зубов.

— Не нравится мне этот плащ, — объявил Гвидо, хватая меня за руку. — Я хочу надеть свою полушинель.

— Вампиры не носят полушинелей, — твердо заявил я. — Кроме того, плащ действительно отлично выглядит на тебе. Заставляет тебя казаться… ну, не знаю, добродушным, но опасным.