Вот ему, доброму и храброму русскому солдату, я и обязан своей жизнью, — сказал Вардан Аджемян. — Ведь я родился в Ване — одном из древнейших городов Армении, — продолжал он. — Но жутко вспомнить мир моего детства. Оно было тяжелым и безрадостным. Над всеми нашими чувствами царил страх. Со страхом мы играли на берегу родной реки, со страхом бегали среди деревьев. Со страхом глядели на наших отцов, когда они уходили на работу, когда стучали наши калитки, когда наступала ночь, когда матери окликали нас, зовя домой. Когда мне исполнилось семь лет, мать определила меня в школу.
Мы учили азы родного языка, а рядом шумела музыка турецких аскеров и слышалась гадкая уличная брань сотников. Со страхом, тайком пели мы родные песни. Часто, не доходя до школы, учителя поспешно отсылали нас обратно, через сады… Вскоре совсем закрылась наша школа.
Никогда не изгладятся в моей памяти тревожные ночи детства, долгие и темные ночи Вана. В кромешной темноте ночи я слышал ружейные выстрелы и крепче смыкал глаза.
На выразительном лице Аджемяна промелькнула грустная тень. Он умолк. Я не хотел нарушать молчания. Но Вардан Никитович, не ожидая моих вопросов, продолжал:
— Помню раздавшийся в полночь звон колокола, стук нашей калитки. С тусклым светильником шел мой отец. Затем послышался стук калитки сада наших соседей. Человеческие тени шли, сливаясь с ночной мглой садов Вана.
Кровожадные правители султанской Турции хотели в огне пожарищ, в море крови уничтожить все население Западной Армении. Но наш народ храбро сражался. Калитки наших садов не запирались. День и ночь шли группы армянских добровольцев, вставших на защиту родного очага, чести своих жен и матерей…
Вот мое детство, — заключил Вардан Никитович. — Оно появилось и исчезло, как тяжелый сон.
Однако возвратимся к вопросу, как я стал режиссером. Любовь к искусству, к театру появилась у меня еще в юношеские годы.
Октябрьская революция открыла путь к возрождению Армении. Один за другим возникали очаги культуры. В 1921 году организовали театр имени Сундукяна, и я увлекся игрой знаменитых актеров. Меня пленило мастерство Абеляна, Зарифяна, Папазяна, Арменяна, Манвеляна, Арус Восканян. В детстве родные часто брали меня на армянские спектакли, которые ставились в Ване. И отец мой, и дядя были заядлыми театралами. Особенно дядя мой — уважаемый в Ване педагог — был энтузиастом театра и в молодости мечтал о сценической карьере. Я не могу забыть Яго и Шейлока в его исполнении. Друзья отца и дяди часто собирались у нас дома на репетиции. Как видите, любовью к театру я заболел уже в детстве… Скоро сам стал играть и ставить школьные постановки. Но, любя театр, я в то же время увлекался рисованием, забросив идею стать скрипачом.
Когда в Ереване открылся художественный техникум, я поступил туда учиться и стал одним из первых его выпускников.
— И все же почему вы оставили желание стать художником?
— Это случилось так. Когда в двадцатые годы армянская театральная студия при Доме культуры Армянской ССР приехала из Москвы в Ереван на гастроли, я ежедневно посещал ее спектакли. Театр вновь увлек меня. Я обратился к художественному руководителю студии Рубену Николаевичу Симонову с просьбой принять меня в студию. Отец мой — человек просвещенный, по его глубокому убеждению, я должен был стать художником. Мне пришлось параллельно с театром заниматься живописью. И в самом деле, в первые годы театр и живопись мне удавалось совмещать.
Однако вскоре я убедился, что именно театр является моим призванием. Правильно ли я поступил, остановив свой выбор на театре, не знаю. Одно ясно, умение рисовать, знание законов живописи помогают в моей творческой работе.
Я подумал о том, что постановки Аджемяна действительно блещут своеобразием и остроумием композиционного разрешения, пластической выразительностью мизансцен, способностью скульптурно лепить массовые сцены. Недаром именно эти черты всегда отмечает и армянская, и союзная пресса, говоря о постановках Аджемяна. Кстати, Аджемян известен и как талантливый карикатурист, что, несомненно, находится в органической связи с доходчивостью и действенностью живописных средств, применяемых в его режиссерской деятельности…
— Так я очутился в Москве, — продолжал Аджемян. — Жил и учился в заветном для каждого армянина здании Лазаревского института восточных языков, основанного еще в 1815 году. Из маленького Еревана я попал в Москву, где кипела театральная жизнь. В Москве бытовали самые различные течения в искусстве. В той чрезвычайно сложной обстановке я понял, что кажущееся на первый взгляд простым и ясным театральное искусство таит в себе неизведанные пути, сложные и необъятные глубины.
Моими первыми учителями стали ученики Евгения Багратионовича Вахтангова — Рубен Симонов и Иосиф Раппопорт.
Драматическая студия при Доме культуры Армянской ССР в Москве стала школой подготовки молодых кадров. Двадцать — двадцать пять жаждущих знаний молодых людей, преисполненных романтических мечтаний, приехали сюда учиться с единственным желанием достойно послужить родному армянскому театру. Нелегко было им мириться с полуголодным существованием. Но среди студийцев были люди, готовые преодолеть любые трудности ради высоких идей и желания внести свой вклад в искусство. Жизнь доказала, что они не были праздными мечтателями. Многие из них прославились, стали выдающимися деятелями искусства родной страны и поныне продолжают радовать нас своими творческими успехами.
Уместно напомнить, что Дом культуры Армении в Москве, отвечая своему назначению, внес свой большой вклад в развитие искусств Армении. Там была типография, где печатались произведения армянских советских писателей. Там в те годы находился человек, страстно желавший все видеть, все знать, человек с буйным темпераментом и талантом — наш Егише Чаренц.
Вместе с ними жили, учились, приобретали знания будущие известные архитекторы, скульпторы, художники, певцы, актеры и многие другие посланцы Советской Армении.
В общежитии Дома культуры встретились замечательные музыканты — организаторы прославленного квартета имени Комитаса. Здесь делал первые творческие шаги Арам Хачатурян, заложил основы своего уникального искусства Сурен Кочарян, раскрылось замечательное артистическое дарование ныне покойных Б. Габриэляна и А. Коркотяна.
Дом культуры продолжал и развивал замечательные традиции тесного творческого общения передовых деятелей России и Армении в новых, советских условиях, на основе бескорыстной, повседневной взаимной творческой помощи.
Сюда, в Дом культуры Армении, помимо молодежи приезжали известные мастера армянской литературы и искусства. Жажда тесного общения с деятелями столицы — артистами, режиссерами, писателями, художниками, жажда посещения музеев, новых спектаклей неизменно тянула их сюда. В доме культуры они принимали участие в обсуждении спектаклей и книг, в диспутах по творческим вопросам. Словом, Дом культуры Армении был своеобразным университетом, где мы учились, где мы росли.
Основам театрального искусства я научился у моих первых учителей. Они ознакомили меня с системой К. С. Станиславского. Но самым мудрым моим наставником и воспитателем была сама Москва, с ее театрами, прославленными артистами, режиссерами. Здесь я впервые увидел на сцене великого Станиславского, Качалова, Москвина, Давыдова, Садовского, Остужева, Чехова, Кузнецова, увидел игру замечательной плеяды артистов Малого и Большого театров. Каждый новый спектакль, новые впечатления вызывали раздумье, рождали собственные мысли и образы, неудержимо влекли меня все глубже в волшебный мир, имя которому театр.
Русский драматический театр давно приобрел мировую славу. Станиславский и Немирович-Данченко, основатели Художественного театра, силой своего гения обобщили богатый опыт русского театрального искусства (и не только русского), создали русскую режиссерскую школу, которая получила всеобщее признание. Спектакли Художественного театра силой реалистического художественного обобщения образов и жизненных событий мне были по душе. Я понял, в чем заключается роль настоящего режиссера.
