Когда миновали Гринвич, шумная компания молодых мужчин решила «спрыснуть» это событие. Оказывается, есть такая традиция: отмечать перелет через экватор, тропики, полярные круги и через Гринвичский меридиан, от которого ведется счет временных поясов и географических долгот.
И тут в рядах кресел, занимаемых советскими астрономами, прозвучал по-русски чей-то голос:
— Меридиан? Это — наше дело. Так что традиция касается и нас.
— Пусть стюардесса принесет что-нибудь покрепче.
— Покрепче, может быть, и принесет, но сомневаюсь, что на борту есть что-нибудь лучше армянского коньяка.
— Меньше самоуверенности! Меньше коньячного патриотизма!
Гринвич остался позади. Далеко вправо на берегах Темзы шумел Лондон. Исчезли последние островки Ирландии. Самолет повис над океаном. Только солнце, навстречу которому, казалось, летела машина, напоминало, что все еще продолжается тот самый день, который советские астрономы встретили на пути к аэропорту Шереметьево. Но вот постепенно сумерки начали скрадывать простор океана. И в это время, как во времена Колумба, раздался обрадованный возглас:
— Земля!
Справа по борту видна россыпь огней. Конечно, это город. Какой?
— Дамы и господа! Вы имеете возможность убедиться, что путешествие через океан на лайнерах авиакомпании «Эйрфранс» совершенно безопасно и, надеюсь, не очень утомительно. Мы летели девять часов. Справа по курсу огни Бостона.
— Извините, мисс! Но мы хотели бы ознаменовать перелет через океан…
— Не хотите ли вы сказать, что появился еще один повод, который следовало бы отметить?
— А почему бы и нет?! — подхватывает Виктор Амазаспович, чувствуя за собой молчаливую поддержку коллег. — Впрочем, — спохватился он, — вероятно, это делается, когда совершается первый полет над океаном.
— Значит, вам ничего не полагается. Вы уже бывали за океаном, — шутливо замечает один из коллег.
— Из любого правила можно сделать исключение, тем более для вице-президента почетного Международного астрономического союза, — нашелся кто-то.
— За удачный прыжок из Европы в Америку! — провозглашают единственный тост.
— А теперь за успех конгресса!
В салоне снова появляется грация авиакомпании «Эйрфранс»:
— Дамы и господа! Наш лайнер приземлится на аэродроме Айлуайлд. Багаж будет подан в зал аэровокзала. Пассажиры, не являющиеся гражданами США, приглашаются в бюро иммиграции для выполнения некоторых формальностей…
Летящие впервые несколько обескуражены: знакомство с Нью-Йорком не состоялось. Проездные документы переоформлены. Самолет «Пан-Америкен эйруэйс компани» готов к полету в Лос-Анджелес. Той же ночью показались огни Лос-Анджелеса. В аэропорту советских астрономов встречали председатель Американского национального совета по астрономии профессор Гельдберг со своей супругой.
После короткого разговора по дороге в гостиницу наши путешественники могли поздравить себя с завершением первой половины транс-европейско-океано-американского перелета.
Мы, земляне, живем масштабами Земли. Тысячи километров земной поверхности кажутся нам большим расстоянием. Такое ощущение свойственно даже астрономам, которые имеют дело с непостижимо колоссальными масштабами Вселенной. Они измеряют эти расстояния парсеками, то есть миллиардами километров, которые свет пробегает за год со скоростью триста тысяч километров в секунду.
Если мерить этой мерой, то наши путешественники пролетели лишь столько, сколько свет проделывает за треть секунды.
Симпозиум в Санта-Барбара накануне XI конгресса Международного астрономического союза явился своего рода разведкой в расстановке сил на фронте науки.
Прибытия советских астрономов ждали здесь с интересом, но по-разному. Есть в лагере астрономов мира представители разных идеологий, поклонники различных идей и гипотез.
Астрономия всегда враждовала с религиями. Религии стремились использовать ее в своих целях. Предметом своих исследований она затрагивала то, что веками у многих народов считалось священным — Солнце, Луну, звезды. Поэтому попытки ученых научно объяснить небесные явления нередко кончались трагически.
Таким образом, астрономия — одна из тех наук, развитие которой проходило в непрерывной борьбе с религиозными предрассудками и догматами. Эта борьба берет свое начало в глубокой древности, когда такие стихийные материалисты и наивные диалектики, как Фалес, Гераклит, Демокрит, отстаивали от нападок идеалистов и служителей культа передовые для того времени взгляды на природу.
Мысль Птолемея о том, что Земля является центром Вселенной, для своего времени была шагом вперед по сравнению с дикарски наивными представлениями о мироздании, господствовавшими за пределами Средиземноморья, древней Индии и Китая. Труд Птолемея «Мэгистэ», или «Альгамест», на протяжении четырнадцати веков оставался образцовым сводом астрономических знаний. Огромный путь проделало человечество в своем стремлении познать небо, пока дошло до уровня знаний, изложенных Птолемеем. Нельзя считать потерянными для человечества и те четырнадцать веков, которые отделяют Птолемея от Коперника. Да, развитие науки шло медленно, — не в один же день прозрел великий польский ученый, создатель гелиоцентрической системы мира. Его открытие зрело исподволь, факты копились веками, у него было немало предшественников, в том числе и армяне.
Кто вокруг кого: Солнце, звезды и вся Вселенная вращаются вокруг облюбованной богом Земли или она сама — песчинка во Вселенной — вращается вокруг Солнца на правах заурядной планеты? Этот вопрос издавна разделил ученых-астрономов и поборников религий на два враждующих лагеря.
Итальянец Галилео Галилей, который был не только продолжателем и пропагандистом учения Коперника, но и крупнейшим ученым, заложившим основу современной механики, предстал перед «святой инквизицией». «Сжечь не значит опровергнуть», — заявил великий мученик науки Джордано Бруно. Эти слова были близки и понятны всем, кто с верой в конечную победу науки боролся с мракобесием церкви, пытавшейся навязать свои «истины» костром.
Великая научная революция, происходившая в XVII–XVIII веках, привела не только к установлению правильного взгляда на устройство солнечной системы, но и позволила объяснить движение небесных тел на основе закона всемирного тяготения Ньютона. Более того, она открыла возможность предсказания с большой точностью происходящих в солнечной системе движений как для близкого, так и далекого будущего. Перед таким триумфом естествознания религия вынуждена была отступить и искать новые пути и формы для своего обанкротившегося мировоззрения. Однако полное решение вопроса о строении окружающей нас звездной системы — Галактики, в которую Солнце входит как один из ее элементов, было достигнуто только в первой половине XX века.
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна…
(М. В. Ломоносов)
Ученые доказали, что на самом деле Галактика наша входит в состав тройной системы; у нее два спутника: Большое и Малое Магеллановы облака и что в этой системе насчитываются миллиарды звезд. Затем появилась теория галактического вращения, творцами которой являются Я. Оорт и Б. Линдблад. В. Бааде и другие создали учение о разных подсистемах в Галактике. В. Морган обосновал теорию о положении спиральных ветвей Галактики.
Каждое из этих крупных научных достижений было победой материалистической науки независимо от философских воззрений исследователей. Ни фидеизм, ни менее откровенные формы идеализма не смогли найти на поприще научных исследований и научной мысли удобных для себя оборонительных рубежей и поэтому вынуждены были отступить.
Новые неприятности религии причинили ученые, которые в своих исследованиях и теоретических работах вышли за пределы Галактики — во Вселенную. Можно понять, почему участники симпозиума в Санта-Барбара с таким интересом ждали прибытия советских делегатов и почему первостепенный интерес вызвала концепция В. А. Амбарцумяна о нестабильности систем галактик.