За спиной – одна из центральных улиц. Машины мчатся потоком, сверкая стёклами и грудой железа под солнцем. Почему-то солнце всегда светит для них, владельцев ультрасовременных машин, а незрячая, безгласная луна ночью освящает их преступные мысли…

Ни одна не остановилась, ни из одной не вышли люди, когда меня волоком тащили через широкий проспект к противоположному тротуару. Притормозили, чтобы пропустить… Как ни в чём не бывало, продолжили путь… Ослеплённые солнцем, властью, достатком. Ведь пока их не коснулось… Подумаешь, волочат какую-то сумасшедшую (это меня) … Удобно так думать, оправдываешь сразу всех – себя и тех, кто тащит.

За коваными решётками – зелёное безмолвие рая. Лениво-спокойное… В этой тиши решаются государственной важности дела. Мы, несколько женщин, злостные нарушительницы безмятежности аркадской идиллии… Кричим, требуем, плачем, умоляем… Уже который день! Нет ответа.

Как и не было три месяца назад, когда случайно, из бегущей строки какой-то передачи прочитала о гибели моего сыночка. Не поверила! Ему оставалось всего полгода до конца службы. Бросилась по инстанциям… Подтвердилось. Не поверила, что самострел… Не поверила… Мы оба ждали конца срока, он знал, что я дни считаю. Один офицер из части сжалился, видя, что убиваюсь. Шепнул: ходят слухи – убили. Убили, у-би-ли сына… Пытаются скрыть. Посоветовал обратиться в прокуратуру.

Обратилась! Написала заявление. Три месяца обиваю пороги. Ни одна тварь не открыла высокую дверь, чтобы взглянуть на горем убитую мать. Ни словом, ни жестом, ни взглядом… Пришла к президентскому дворцу. Нашла здесь таких же страдалиц, как я. Оказывается, нас немало. И всё, чего мы хотим – законного расследования причины. Глухая стена… Кусочек их рая, лишивший обитателей зрения и слуха. Кучка слепых и немых…

Рассевшихся в роскошных кабинетах, катающихся по миру, жрущих за счёт нас и наших детей, посылающих их на заклание за свои грехи, убивающих без суда и следствия…

Я не выдержала. Не до приличий. Стала кричать, ударила портретом сына полицейского, пытавшегося отцепить мои пальцы от решётки. Это взбесило их ещё больше – проклятия посыпались из меня. Поддержали женщины рядом… Набежал целый отряд защитников власти… От женщин, отдавших на служение Родине своих детей… Четверо – двое за ноги, двое за руки – тащили меня визжащую, отбивающуюся от цепких рук на противоположный асфальт, подальше от дворца, чтобы не дай Бог, за закрытые окна не пробрались наши вопли.

Поток машин так и двигался, как прежде, продолжая свой путь в никуда. Хотя и видели из своих окон всё.

А казалось всегда, что солнце светит для всех, и луна ночью освещает всю землю. Землю ставшую для меня и этих женщин адом… Землю, на которой вырождается человеческое, уступая место зверью… Кто меня поднял с асфальта и привёл сюда – не знаю. Может, сама. Не помню.

И почему я в церкви? Она способна разъяснить, утешить, защитить? Всё равно моего мальчика нет. Нет, и никогда не будет… Я иду к тебе, сынок. Нет мне места на земле глухих, слепых, бездушных…

Но сначала я поборюсь… До последнего вздоха. До последнего слова. Я достану это царство теней криком, стоном, проклятием…

Это лживое, дрожащее за своё благополучие, безразлично – молчаливое кладбище живых людей убивает… Осталась одна дорога – к мёртвым. Они не лгут…

Но сначала поборюсь. Присоединяйтесь матери, потерявшие сыновей! Нам нечего терять…

Я была в шоке от действий этого человека. Но начну с самого начала.

В одну из ночей, как это иногда бывало, мне не спалось – мучила бессонница. Я поворачивалась и на правый, и на левый бок, ложилась на живот – моё излюбленное положение – потом на спину – безрезультатно. Ни в одном глазу!

На кровати рядом муж похрапывал, дразня отменным сном. С завистью повернулась, надеясь, что моим страданиям придёт конец, и я усну. Поправляя перекрутившуюся ночнушку на животе, наткнулась на что-то твёрдое. Я остолбенела.

Запустив пальцы под рубашку, стала медленно ощупывать живот. Что-то эллипсообразное, с твёрдо-очерченным контуром, жило во мне. Ужас обуял… только этого не хватало! Откуда взялось… Ведь не было… Жила-не тужила сорок девять лет без особых проблем со здоровьем, и пожалуйста, получай подарок на пятидесятом году жизни в виде опухоли. РАК!? Страх извиваясь, как мерзкая гадюка, вполз в сердце, зацементировал его так, что дыхание отключилось… Покрываясь холодным потом, оцепенев, поняла, что пришёл конец моей развесёлой жизни. Единственный орган моего тела – мозг, несмотря на ступор в эту минуту, трезво твердил:

– Успокойся, ещё ничего не известно, возьми себя в руки…

Повинуясь, собралась с силами… Выдохнула. Смутно уловила неровное биение движка. Завёлся…

Встала. Пройдя в другую комнату и задрав сорочку, стала рассматривать живот в зеркале, пытаясь найти какие-то внешние признаки проклятой опухоли. То, что она была, я не сомневалась, но в каком статусе обитала во мне – не знала. Пока я крутилась с голым животом перед зеркалом, поворачиваясь то одним боком, то другим, почувствовала, что руки высохли и перестали дрожать, сердце нашло свой ритм и бьётся почти в обычном такте. И, к моей большой радости, никаких выпираний живота не обнаружила. Напротив, двадцатилетняя сейчас бы обзавидовалась при виде моей стройной фигурки. Я решила не паниковать и, вполголоса прошептав любимую пословицу «утро вечера мудренее», отправилась спать. Легла и… уснула.

Мудрое утро было воскресным. Открыла глаза – рядом никого. Из ванной доносился звук льющейся воды, муж принимал душ.. Дети еще спали. Решила никому ничего не говорить, не будоражить раньше времени.

Через минут двадцать, когда ароматы помидоров, залитые взбитыми в воздушную пену яйцами, сдобренные душистым перцем, поползли из кухни в уголки квартиры, семья как по команде, собралась в кухне. Дочь, уплетая за обе щеки, спросила:

– Мам, плохо спала? Глаза опухшие…

Муж и сын, наконец оторвавшись от тарелок, взглянули на меня.

– Мало спала, книга интересная попалась, – сказала я, разливая чай.

– А-а-а… – протянула дочь, – дашь почитать?

– Чейз. Ты лучше свои книги читай… – Дочь училась в медицинском.

– Любят женщины детективы, – заключил муж.

– А что делать, когда остроты в жизни не хватает, – сказала, а сама подумала: – «Знали бы, что на острие оказалась».

Еле дождавшись окончания завтрака и сославшись на то, что мне необходимо кое-что узнать у соседки, я поднялась на пятый этаж, где жила Зоя Георгиевна, опытный гинеколог, заведующая отделением в акушерско-гинекологической клинике, и рассказала ей о своём ночном открытии.

Эта женщина была не только умница, но и красавица. При виде её, больные на время забывали о своих недугах. Вот и сейчас, выслушав внимательно, улыбнувшись очаровательной улыбкой, предложила мне прийти в клинику, чтобы произвести полный осмотр.

– Не нервничай, Жанна, – успокаивала она меня, – я думаю, это миома. Каждая вторая женщина в твоём возрасте обзаводится ею. Жду тебя завтра.

Утром следующего дня я стояла в её кабинете, просвещённая знаниями о миоме всем, что могла вычитать в интернете. Зоя Георгиевна в сверкающе-белом халате указала на кресло, которого избегают все женщины мира.

– Сейчас узнаем… – натянув тонкие медицинские перчатки, принялась за осмотр. «Какая всё-таки красивая», – в очередной раз любуясь ею подумала, что красота врача – прекрасный отвлекающий и в то же время обнадёживающий фактор. Вообще от неё веяло спокойствием и уверенностью. Осмотрев тщательнейшим образом мою матку, она голосом врача, а вы знаете, каким он бывает, сказала, что у меня хо-ро-шая миома…