Зоя Павловна сделалась пунцовой.

– Что вы этим хотите сказать, Алла Григорьевна? Что это я убила сторожа?

– Я хочу сказать, Зоя Павловна, что нужно говорить как есть, а не запутывать следствие на предварительном этапе, – нахмурилась директриса.

Глава музея перевела преданный взор на Карасева, а тот, внимательно выслушав перепалку, вдруг спросил у Михайловой:

– Вы всегда уходите с работы позже всех, а приходите всех раньше?

– Нет, не всегда, – замялась Михайлова. – Я ухожу как все. Просто так получилось, единственный раз… Извините…

Ее глаза растерянно забегали, а у директрисы глаза сделались стеклянными. Она побагровела и опять открыла рот, чтобы вставить еще что-нибудь разоблачительное, но Карасев не дал:

– Понятно. С этим мы разберемся потом. А сейчас проводите меня к месту преступления.

Алла Григорьевна с готовностью провела его через зал с восковыми фигурами, толкнула дверь в коридор, но дальше не пошла. В коридоре копошились криминалисты. Они сдержанно приветствовали коллегу и сразу ввели в курс дела:

– Его отоварили разводным ключом, – доложил судебный медик Саша. – Судя по всему, было нанесено два удара сзади. Первый – в висок, второй – в макушку. От второго удара была проломлена черепная коробка. Смерть наступила мгновенно. Это произошло около одиннадцати вечера.

Карасев взглянул на скорченный труп. Отоваренный ключом покоился вниз лицом в луже собственной крови. Одна рука с растопыренными пальцами упиралась в стенку, другая – зажимала проломленную голову. Рядом лежал огромный разводной ключ, головка которого была черна от запекшейся крови. Тут же у стены стоял чемодан с инструментами слесарей, а чуть поодаль валялся масляный моток проволоки.

– Отпечатки пальцев сняли? – спросил Карасев.

– Отпечатков на ключе нет, – развел руками бородатый криминалист по фамилии Соколов, которого все звали «Соколиный глаз». – По всей видимости, убийца был в перчатках. Или потом стер отпечатки.

– Стер отпечатки? – удивленно вздернул брови Карасев. – Интересно… А следы обуви есть?

– Следов обуви тоже нет! – пожал плечами криминалист и достал сигарету. – Вернее, посторонних следов нет. Есть несколько следов сотрудников музея. Женских ног. Но удар явно не женский. Здесь нужно обладать недюжинной силой, чтобы пробить черепушку.

– Я понял! Ручки двери смотрели?

– На дверной ручке отпечаток одной женской ладони. И на крючке отпечаток той же ладони.

Карасев задумался.

– Интересно… Ну, а… в комнате сторожа отпечатки на бутылке, на стаканах…

– Никаких бутылок не обнаружено, – покачал головой «Соколиный глаз». – На чашке есть отпечатки. Судя по всему, сторожа. Из чашки пили чай. Водку не пили. На телефонной трубке есть отпечаток той же женской ладони, что и на ручке двери. Что касается стаканов, они чистые. Из них не пили.

– Хотите сказать, он был трезвым? – кивнув Карасев на труп.

– Абсолютно. Конечно, точно, покажет экспертиза, но по предварительному осмотру никаких признаков опьянения не обнаружено.

– Очень странно… – пробормотал Карасев и, бросив долгий взгляд на тело, отправился в каптерку.

В каптерке не было никаких следов пребывания посторонних. По всей видимости, алкоголь не распивали. Если распивали, а потом унесли, остались бы следы закуски. Если бы унесли и следы закуски, остались бы крошки. Нет! Посторонних в каптерке точно не было. Также не было никаких следов беспорядка. Все мирно, чинно и как будто на своих местах: электроплитка на подоконнике, чайник на электроплитке, чашка с недопитым чаем на столе, телевизор на тумбочке. На топчане страницами вниз лежит раскрытая книга Набокова «Лолита». Книга, судя по всему, сторожа.

Все признаки того, что убийство для этого городишки явно нетрадиционное, то есть, совершенно на трезвую голову, да еще без отпечатков пальцев.

Карасев покинул каптерку и направился в кабинет директора.

– Мне нужно поговорить с сотрудниками музея, – сказал он директрисе.

– Пожалуйста! – с готовностью ответила она. – Можете в моем кабинете. Кого пригласить?

– В первую очередь Михайлову. Кстати, вы уже осмотрели музей? Экспонаты все на месте?

– Сейчас производим тщательный осмотр, но, исходя из беглого осмотра, кажется, ничего не пропало. Во всяком случае, наиболее ценные музейные реликвии на месте.

– Это какие? – поинтересовался Карасев.

Алла Григорьевна расплылась в счастливой улыбке.

– Жемчужиной нашего музея является портрет Екатерины Второй кисти неизвестного художника. Картина, слава Богу, цела.

– Эта не та ли, что четыре метра в высоту и три в ширину?

– Совершенно верно. Она. Из-за размеров похищение шедевра представляет некоторую сложность. Но есть у нас картины и поменьше, например: «Ева с гранатом». Она всего три на два. К счастью, и она на месте.

– То есть самое ценное в музее – это самое объемное? – догадался Карасев, не в силах подавить улыбку.

– Да нет, почему? – нахмурилась директриса, не понимая сарказма. – У нас есть и довольно мелкие экспонаты, которые представляют собой региональную ценность. Например, гжельский фарфор. Он тоже не тронут…

– Я понял, – перебил Карасев. – Скажите, а в фондах музея есть что-нибудь такое, из-за которого можно убить человека?

– Ну… – задумалась директриса. – Чтобы убить, таких ценностей конечно нет, но вообще, шедевры, пусть не мирового, а регионального значения, в наших фондах имеются. Например… Э… Вот… Ну, сразу навскидку я сказать не могу. Надо посмотреть списки. Кстати, мы как раз обновляем списки фондов. Зоя Павловна этим занимается. Но вряд ли в подвалах что-нибудь пропало.

– Почему?

– Потому что подвалы на замках. А замки все на месте. Мы уже проверили. Зоя Павловна вчера сама лично все закрыла. После слесарей.

– Словом, куда ни взгляни, все дороги ведут к Зое Павловне, – улыбнулся Карасев, утомившись от директрисы. – Что ж, зовите ее, раз она последней ушла из музея! Кстати, кто сегодня пришел вторым после Зои Павловны.

– Александрова из отдела Гончарова…

Через некоторое время в кабинет вошла Зоя Павловна и робко присела на краешек стула. Выглядела она весьма не здоровой. Ее глаза были испуганными, губы белыми, пальцы дрожали.

– Вы действительно думаете, что это я убила Локридского? – спросила она надорванным голосом.

– Почему вы так решили? – поднял брови Карасев.

– Алла Григорьевна мне сказала, что я подозреваемая номер один. Это правда?

Карасев не смог сдержать улыбку, подумав, что этим средневолжским холмсам уже все давно известно. Ох уж эти провинциалы! Они всегда все знают наперед. У них свои соображения и версии, и следователи с красными дипломами для них вечные дилетанты.

– Успокойтесь, Зоя Павловна. Я еще ни к какому решению не пришел, – ответил Карасев. – Лучше скажите мне, в котором часу вы вчера ушли из музея?

Михайлова страдальчески сморщила лоб и уставилась в пространство. После некоторых раздумий она неуверенно произнесла:

– Кажется, около восьми. Точно! Было без пяти восемь, когда сантехники допили свою вторую бутылку. Первую они откупорили в половине шестого. Это я помню хорошо. Потому что услышала внизу шлепок от пробки и сразу посмотрела на часы. Я спустилась в подвал – и точно! На столике уже был приготовлен сырок, и один из них разливал по чашкам «Портвейн». Я им сказала: «Учтите, в шесть заканчивается мой рабочий день, и я закрываю подвал независимо от того, успеете вы со своими батареями, или нет». Словом, предупредила, что сидеть из-за них не намерена. Мастера заверили, что до шести закончат и с батареями, и с бутылкой, хотя у них с продувкой еще, кажется, конь не валялся. Так вот, в шесть они только начали откручивать первую заглушку. Я естественно, была рядом и наблюдала, как они работают. Им, видимо, надоело, что я за ними надзираю, и они ушли за шкаф. Развели там бурную деятельность: начали стучать, скрежетать ключами. Я дважды поднималась наверх, а они там все скрежетали и стучали. Но это так, для отвода глаза. Главное для них было – оприходовать бутылку.