- Докладывайте товарищу подполковнику, теперь он ваш командир.
Когда Орлов доложил, подполковник громко спросил:
- На фронте были?
- Нет, товарищ подполковник.
- Как же вы обучаете своих подчиненных воевать, если сами пороху не нюхали?
- Согласно уставам и наставлениям Красной Армии! - с обидой в голосе ответил Орлов.
- Этого, комбат, теперь мало: уставы и наставления были написаны до войны, поэтому надо положениями уставов руководствоваться с учетом боевого опыта.
- Откомандируйте на фронт, наберусь и я опыта, не по своей воле здесь. - Выражение обиды не сходило с лица Орлова.
- При первой возможности откомандируем, - холодно заметил подполковник.
Новый командир долго ходил по расположению батальона и, критикуя Орлова за какое-нибудь упущение, приговаривал:
- Обленились вы все тут, в тылу, жирком обросли...
- Это точно, товарищ подполковник, - неожиданно рассмеялся Янин, жиру, как у Кащея Бессмертного. - Он иронически оглядел высохшего, как вобла, Орлова.
Подполковник недовольно посмотрел на своего предшественника, но промолчал. Когда новый командир ушел в другой батальон, Орлов тихо спросил одного из командиров:
- Как фамилия нового командира?
- Контран...
- Значит, Контра... - задумчиво, словно про себя, повторил Орлов.
Раздался смех. Орлов удивленно посмотрел на командиров и, догадавшись о причине их смеха, улыбнулся. С этого дня фамилию нового командира все называли без последней буквы.
Вскоре подполковник Контран приступил к претворению своего намерения обновить комсостав. Первым убыл начальник штаба капитан Смирнов. За ним последовал заместитель командира полка, тридцатилетний кадровый капитан, очень опытный методист, к которому командиры подразделений могли обратиться по вопросам обучения в любое время суток. Ежедневно то одного, то другого командира освобождали от должности. И однажды мы узнали, что наш комбат Орлов сдает дела. Прошу Орлова разрешить мне обратиться к командиру полка.
- О нем хочешь просить?
- О направлении на фронт, а вас прошу ходатайствовать.
- Просись, просись, - великодушно разрешает Орлов, - а ходатайствовать, извини, не могу: я уже, считай, не комбат.
Мысль о предстоящей встрече с командиром полка не выходит из головы. Стараюсь приободрить себя, думаю: "Может, повезет. Раз он так легко расстается с более опытными командирами, то и мне посодействует..." Весь день не могу встретиться с подполковником Контраном. Застать его на месте просто невозможно. Лишь в двенадцатом часу ночи я смог предстать пред его грозные очи. Окинув меня недовольным взглядом, он спросил:
- Что случилось, лейтенант?
- Товарищ подполковник! Очень прошу ходатайствовать о направлении меня на фронт. Я старался заслужить это право...
- В боях участвовали?
- С января сорок второго года уже не участвую...
- А до января сорок второго?
- Так... немного командовал ротой.
- Командовал ротой... - Подполковник задумчиво разглаживает глубокие морщины на лбу. - Значит, видел, что такое современный бой, а большинство командиров в полку не видело... Так как же я тебя отпущу? Вот сначала я их отпущу на фронт, а потом уж и таких, как ты. А пока иди трудись и... не рыпайся, чтоб я тебя больше не видел. Иди...
Выслушав мое сообщение о результатах встречи с командиром полка, Захаров хихикнул:
- Ну и правильно! Неужели направлять на фронт командиров, уже побывавших в боях, если большая часть из нас еще не была там? Теперь наша очередь, дружище... Умный командир наш, хоть и Контра.
А два дня спустя я застал Захарова с вещевым мешком в руках. Вытряхнув из него содержимое, он разбирал свое скромное имущество.
- Куда это вы, Иван Дмитриевич, собрались?
- И мы, дружище, выходим в люди. Наш Контра так и заявил мне сегодня, когда я зашел получить ответ на мой рапорт с просьбой направить на фронт или на командные курсы. "Молодец, - говорит, - младший политрук, в люди выходишь! Все должны пройти через горнило войны". И так, знаешь, смачно произнес слово "горнило", так расчувствовался от моего героического решения, что подошел и крепко пожал мне руку. У меня такое впечатление, что, если бы ему дали волю, он весь наш полк завтра же в "горнило" двинул.
Наутро мы тепло проводили Захарова, который ехал на краткосрочные командные курсы, и Катученко. Он с маршевым батальоном уезжал на фронт. Катученко сияет, крепким пожатием отвечает на добрые напутствия и клятвенно заверяет:
- Будьте спокойны. Или грудь в крестах, или голова в кустах, но с фрицами мы посчитаемся за все.
На место лейтенанта Катученко прибыл младший лейтенант Ванин. Он заметно хромал. Рекомендуя его, командир батальона Сучилин, сменивший Орлова, с гордостью сообщил:
- На его личном счету четыре подбитых танка!
Оказалось, Ванин командовал взводом противотанковых ружей. Ему не раз приходилось вступать в единоборство с танками и выходить победителем. В конце августа юго-западнее Сталинграда взвод Ванина атаковали девять танков, пять из них бойцы подбили. Окончания неравной схватки Ванину не удалось увидеть: после боя его нашли в полузасыпанном окопе и доставили в медсанбат. В госпитале Ванина долго "сшивали": несколько операций он перенес, прежде чем встал на ноги.
"Пожалуй, нашей роте придется во время марш-бросков носить командира на руках", - думал я, глядя на младшего лейтенанта. А бойцы, узнав, какой боевой у них командир, готовы были действительно носить его на руках.
Уехавшего Захарова заменил младший политрук Яковлев, тихий, небольшого роста человек, с лица которого не сходила добрая улыбка. Он также только что выписался из госпиталя. Глядя на этого внешне неприметного человека, трудно было поверить, что он лично подбил противотанковыми гранатами два фашистских танка - об этом свидетельствовал орден Красного Знамени на узкой, костлявой груди.
Какой удивительный прилив сил отмечался у всех бойцов и командиров накануне 1943 года! И шестнадцатичасовые занятия, и напряженные марш-броски в полном боевом снаряжении, и наступившие в Приуралье холода помогали вынести добрые вести с фронта. Приятно было сознавать, что и наш напряженный труд не пропал даром. В полк, да и в нашу роту, шли письма с фронта, в которых бойцы рассказывали о своих успехах. Ведь они доносили до нас дыхание реальной боевой жизни.
* * *
В январе 1943 года объявили приказ Наркома обороны о введении погон. Замполит полка Казаков на совещании командно-начальствующего состава коротко рассказал историю введения погон в русской армии.
- Погоны стали одним из символов воинской доблести русской армии, говорил он. - Воин, опозоривший свою честь, как правило, лишался погон. Мы, бойцы Красной Армии, являемся законными наследниками славы русских солдат. Поэтому мы берем из арсенала боевых традиций наших отцов и дедов все лучшее, что способствует поднятию воинского духа, укреплению дисциплины, высокого сознания, чести, долга. Введение погон еще раз подтверждает преемственность славных традиций и будет способствовать дальнейшему укреплению единоначалия, повышению ответственности командно-начальствующего состава. - Помолчав, замполит закончил выступление непривычным для нас обращением: - Товарищи офицеры! - Услышав глухой гул голосов, он поднял руку: - Да, товарищи офицеры нашей доблестной Красной Армии! С честью и гордостью носите погоны, свидетельствующие о принадлежности к самой прогрессивной, свободолюбивой народной армии!..
Зима принесла новые заботы. Выявилось, что многие солдаты не умеют ходить на лыжах. Пришлось создавать специальные группы, а для обучения выделить наиболее подготовленных лыжников.
В один из воскресных дней командир полка организовал лыжные соревнования на 20 километров. Неожиданно для себя я занял первое место. Сказалась закалка, полученная в юности. Средняя школа, в которой я учился, находилась в семи километрах от дома, и ежедневно при любой погоде я бегал на лыжах туда и обратно. В училище закрепил эти навыки.
