Вскоре после полковых лыжных соревнований состоялись бригадные, на которых я занял второе место.
- Не болеете вы, Алтунин, за честь полка, - укоризненно сказал мне командир полка. - Почему не добились первого места?
- Сил не хватило, - объяснил я. - До того на середине дистанции ослаб, что в желудке голодные спазмы начались.
- Ладно, - махнул рукой подполковник, - прикажу на время подготовки к окружным соревнованиям выдавать вам в столовой усиленную порцию... Погрозив пальцем, добавил: - Но, смотри у меня, если не придешь первым...
К повседневным заботам прибавились лыжные тренировки. Они доводили меня до изнеможения. К полуночи с трудом добирался до нар и мгновенно засыпал. Усиленное питание помогло быстро окрепнуть. Поддерживали товарищи. Однажды утром командир второго взвода лейтенант Вакуров выложил передо мной кусок сала.
- Откуда такое богатство? - удивился я.
- Я же в женихах хожу, - лукаво подмигнул лейтенант. - Невеста моя, Даша, прислала вам. Когда вчера прибежал к ней, высунув язык от усталости, она меня пожалела. "Бедняжка, - говорит, - пятнадцать верст отмахал, как же обратно-то побежишь?" "Я, - отвечаю, - один раз в неделю такую дистанцию бегаю, да не на скорость, а мой командир - каждодневно". Вот она и сунула мне кусок сала, сказав, чтобы передал вам...
История любви Вакурова началась вскоре после нашего размещения в лагере. На торжественное собрание, посвященное 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, прибыли представители партийной и комсомольской организаций ближайшего колхоза. Секретарю комсомольской организации Даше Рюмкиной приглянулся кареглазый Вакуров. Поначалу Даша изредка наезжала к своему любимому на часок, а когда выпал снег, Вакуров воскресным вечером стал убегать на лыжах в деревню, а утром возвращался к началу занятий.
- И как ты выдерживаешь? - спросил я однажды.
- У любви есть крылья! - улыбаясь, ответил Вакуров.
В день отъезда на окружные соревнования ко мне подошел незнакомый худенький смуглый боец с угольно-черными глазами.
- Цыган Вася Жемчужин! - отрекомендовался он, лихо козырнув, и открыл в улыбке ровные белые зубы. - Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
- Обращайтесь, цыган Вася. Из какой роты?
- Из маршевого батальона, товарищ лейтенант. Мне сказали, что вы едете в Оренбург?
- Да, еду. А в чем дело?
- Пожалуйста, передайте письмо. - Вася протянул мне треугольник.
Я внимательно рассматриваю его, но адресата, кому вручить, не нахожу.
- Кому же передать письмо?
- Все равно, первому встреченному цыгану или цыганке. Скажите, что от Васи Жемчужина, они найдут, кому передать.
- Ладно, - соглашаюсь я, нерешительно вертя треугольник в руках, передам, если увижу...
- Обязательно увидите, - обрадовался Вася, - наши всегда на вокзале крутятся... - И, помолчав, добавил: - А то я скоро на фронт... попрощаться надо...
Выйдя на перрон Оренбургского вокзала, я неожиданно попал в окружение шустрых цыганят. Полураздетые, с посиневшими личиками, они пытались улыбаться. Старший из них, лихо хлопнув ладонями по ляжкам, крикнул:
- Товарищ командир! Дай десятку, спляшем на пузе и на голове!
Мне стало жалко замерзших ребятишек. Достав из кармана деньги и протянув их старшему цыганенку, сказал:
- Плясать не надо, ребята, идите лучше в здание вокзала, погрейтесь.
- Спасибо, товарищ командир! - Паренек лихо вскинул кулак с зажатыми в нем купюрами к истрепанной солдатской ушанке.
- Интересно, - невольно усмехнулся я, вспомнив его предложение, - как это вы ухитряетесь плясать "на пузе и на голове"?
- Очень просто, товарищ командир, - лукаво улыбнулся мальчишка и, подпрыгнув, с возгласом "эх, чавелы" несколько раз ударил ладонями по животу и по голове. - Вот и сплясал.
Я рассмеялся. Сделал несколько шагов к выходу в город и вдруг вспомнил о письме, что вручил мне цыган Вася.
- Ребята! А родители ваши где?
- Кта? - не понял старший.
- Родители, отец или мать...
- А зачем вам? - Ребята подозрительно уставились на меня черными глазищами.
- У нас в части служит Вася Жемчужин, он просил передать письмо...
- Давай письмо! - Старший мальчишка приблизился и решительно протянул руку. - Не бойся, передадим.
Отдал письмо и поспешил к месту сбора участников соревнований.
Весь следующий день был отдан знакомству с маршрутом. Узнав, что в соревнованиях участвуют мастера спорта, я приуныл: где уж тут рассчитывать на призовое место! Но, поразмыслив, успокоился: если надежды на победу нет, так и волноваться нечего.
Наступил день соревнований. Мороз хватает за нос, щиплет щеки. Даже мне, привычному к сибирской стуже, не стоится на месте. С удовольствием срываюсь со старта. Я никогда не участвовал в гонках на двадцать километров. Однако опыт, приобретенный в родной деревне, подсказал, что не следует брать с места в карьер: быстро выдохнешься, собьешь дыхание. Преодолеваю первые пять километров. На контрольном судейском посту встречают безразлично: ни советов, ни замечаний. Понимаю, что показал плохое время. Перед глазами возникает образ сердитого командира полка: "Смотри у меня, если не придешь первым". Первым! Хоть бы в первой десятке оказаться. Может, тогда не упрекнут за дополнительный харч. "Неужели сибиряки на лыжах будут в хвосте плестись?" Мысленно подбадриваю себя и постепенно ускоряю бег, обгоняю трех участников, ушедших раньше. На десятикилометровом посту встречают уже заинтересованными взглядами, один из контролеров приветливо машет рукой. Примерно на двенадцатом километре оставляю позади еще двух лыжников. Азарт гонки захватывает. Едва завидев бегущего впереди, набираю темп и разгоняюсь до тех пор, пока соперник не остается за спиной. На пятнадцатикилометровом контрольном посту встречают и провожают криками: "Хорошо идешь! Жми на всю железку!" Как это подстегивает! И усталость сразу ощущается меньше, и дыхание становится ровнее.
К финишу приближаюсь под всеобщий гул одобрения, который вызывает в душе радостное недоумение: "Неужели в победители выхожу?" Остались какие-нибудь пятьдесят метров - и вдруг соскакивает левая лыжа, я спотыкаюсь и растягиваюсь на лыжне. Вскакиваю и, не обращая внимания, пробегаю оставшийся отрезок на одной лыже. По многим протянутым для пожатия рукам догадываюсь, что результат неплохой, во всяком случае, в первой десятке буду. Когда же судейская коллегия подвела итоги, я был приятно ошеломлен: третье место! Не стыдно возвращаться в полк.
Моя скромная победа на соревновании не привлекла, однако, особого внимания. В полку ликовали по поводу грандиозных успехов Красной Армии, успешно наступавшей на огромном фронте. Совсем недавно фашистские войска превращали в руины Сталинград, рвались к перевалам Главного Кавказского хребта, а сейчас они отбиваются где-то уже под Харьковом! Быть там, в составе наступающих войск, стало сокровенным желанием большинства командиров. Поэтому проводы очередных маршевых рот проходили торжественно.
Станция забита провожающими. Отъезжающие с гордыми улыбками слушают добрые напутствия. Возле одного из вагонов собралась огромная толпа, слышны надрывные звуки гитар, задорные крики. Сюда со всех сторон стекаются любопытные. С трудом протиснувшись вперед, с удивлением вижу лихо отплясывающих цыган. Они кружатся вокруг смуглого бойца, в котором я сразу узнал цыгана Васю. Стоя в центре пляшущих, он в такт музыке хлопает ладонями по всем местам своего жилистого тела. Несмотря на то что Жемчужин был без шинели, щеки его пылали. Я догадался, о чем он написал своим родственникам и друзьям. Получив письмо, цыгане нагрянули на станцию.
Когда горнист подал сигнал "По вагонам", Вася подошел к бородатому цыгану. Тот положил ему на плечи руки, что-то сказал, затем крепко обнял и решительно оттолкнул от себя. Боец сразу же оказался в объятиях соплеменников. Женщины громко голосили, мужчины звонко хлопали бедного Васю по костлявой спине, а мальчишки и девчонки смотрели на него широко раскрытыми глазами и старались ухватить озябшими ручонками за широкие галифе. Наконец Жемчужин вырвался из объятий своих близких. Взобравшись в теплушку, он повернулся к провожающим и, взмахнув шапкой, закричал:
